Твёрдая власть. Записки русского патриота - Михаил Никифирович Катков
Благодаря этому чувству, Русская земля есть живая сила повсюду, где имеет силу Царь Русской земли. Никакие изменения в нашем политическом быте не могут умалить или ослабить значение этой идеи. Все преобразования, какие совершаются и будут совершаться у нас, могут послужить только к ее возвышению и усилению.
Неразрывная связь
(из статьи «Связь между верховной властью и народом»)
Враждебные России замыслы устремлены к тому, чтобы в ее внутренних делах произвести роковые недоразумения и замешательства. Нет иностранного журнала, сколько-нибудь распространенного и пользующегося известностью, который не старался бы клеветать на русский народ и на так называемую русскую партию. В настоящее время всем хорошо известно, что и сама всесветная революция находится в услужении политических чародеев Западной Европы или лиц, к ним близких, и что агенты ее направляются ими туда, где нужно им произвести смуты и народные бедствия.
Но надобно дать вид, что эти бедствия причиняются не силами, чуждыми и враждебными русскому народу, а имеют будто бы у нас свой домашний источник, и вот иностранная печать усиливается в настоящее время изобразить русский народ в самых мрачных красках, исполненным беспощадной ненависти ко всем основам государственного и общественного порядка, вполне преданным революционному движению и готовым, в своей дикости и фанатизме, на всевозможные злодеяния, а в противоположность этой картине, которую будто бы представляет самая глубь России, она указывает на ее окраины с господствующим шведским, немецким или польским населением как на русскую Вандею, готовую пролить потоки крови за законную власть.
Особенно занимательна в этом отношении статья газеты «Wanderer». С самого начала и до конца она старается провести черту разделения между «Россией царя», как она выражается, и «Россией русского народа». Продолжительное угнетение, в котором находился народ, будто бы породило в нем такие свойства, которым чужды идеи нравственности и которые делают его особенно доступным учению коммунизма и социализма. К этому присоединились еще усилия европейски образованных русских либералов, или революционеров, продолжает «Wanderer», и Русскому царству несомненно предстоит потрясение.
Это такая наглая и ни с чем не сообразная ложь, что ее не стоило бы и опровергать; но мы живем в такое трудное время, когда всякая ложь, как бы нелепа они ни была, может, хотя бы и мгновенно, произвести свое действие и когда мнимое, лишь воображаемое зло может легко породить зло действительное.
«Весь русский народ, – говорят нам, – объят духом революции». В чем же проявился этот дух революции? В том ли, что крестьяне сами ловили людей, распространявших в их среде так называемые «золотые грамоты», и предавали их в руки законных властей? В том ли, что в западном крае России они вязали польских бунтовщиков и приводили их к начальству, и потом, будучи призваны к тому самою властью, составили из себя сельские стражи? В том ли, наконец, что в духе всеобщего патриотического воодушевления они отовсюду слали письма к Царю, заявляя ему свою преданность и готовность на все жертвы для спасения отечества от угрожавших ему неприятелей? Это ли народ, объятый духом революции?
Весь настоящий русский народ представляет собою самый здоровый, самый крепкий организм. Но эту-то крепость и старается сокрушить политическая интрига, поселяя дух недоверия между верховною властью и народом. На народ стараются подействовать с помощью революционных эмиссаров, с помощью произведений революционной печати, наконец, путем народных бедствий, так как все другие революционные попытки сокрушались о здравый смысл народа. На дальнейшем еще плане стоят расчеты на то уныние и отчаяние, которые овладели бы народом, если бы удалось действительно разрознить его с верховною властью.
Нет, если есть у нас дурные элементы, то они не из недр народа происходят, а насильно навязываются ему – всем известно, какими путями…
* * *
Впрочем, газета «Wanderer» не сумела вполне скрыть те расчеты и побуждения, которые заставили ее клеветать на русский народ и заподазривать его отношения к верховной власти и к основам общественного и государственного порядка. «Россию, – говорит «Wanderer», – уже и потому можно считать великою державой, что все другие великие державы, в том числе и Англия, с самыми напряженными усилиями следят за развитием ее могущества и стараются постоянно противопоставлять ей преграды… Еще могущественнее, чем Россия царя, кажется нам Россия русского народа. Но много пройдет времени, прежде чем Россия русского народа станет действительностью».
Иностранная печать старается, таким образом, разделить русского царя и русский народ. Но велик Бог Русской земли, и козни врагов ее обратятся в ничто. Между Россией царя и Россией народною не будет различия.
Граница дозволенного
(из статьи «Истинный и фальшивый либерализм»)
Фальшивый дух либерализма не должен быть более терпим между нами после страшных уроков, пережитых Россией. Что было интригой, то перешло в открытое действие. С чем можно было вступать в сделку, полусознательно, полубессознательно, тому уже нельзя теперь уступать, не принимая на себя серьезной ответственности.
Нельзя также ожидать, чтобы попытки обрабатывать в пользу революции неопытную часть русского общества были совсем оставлены. Лишь только спадет теперешний высокий строй русского общества, лишь только ослабеет теперешний живой интерес к общему делу, тотчас же выступят наружу знакомые нам элементы мрака и разрушения и будут искать себе приюта в общей апатии и безгласности.
Итак, мы не должны обманывать себя надеждой, что навсегда отделались от интриги, но все-таки нельзя не радоваться тому, что многие нити интриги, по крайней мере многие более грубые нити ее, достаточно обнаружились. Они очевидны теперь всякому без особенной прозорливости.
Возьмем для примера так называемые революционные манифестации. Дамы носят траур. Что тут по-видимому опасного? Отчего не смотреть на это сквозь пальцы? Так можно было спрашивать себя до польского восстания, когда было еще хоть сколько-нибудь извинительно думать, что, допуская невинные манифестации, подобные ношению траура, мы служим делу примирения национальностей. Но теперь, когда всем известно, какой смысл имеет этот траур, когда нет человека, который мог бы сомневаться, что траур носится с явной целью заявить сочувствие восстанию, теперь, смотря сквозь пальцы на ношение траура, не разрешаете ли вы, не одобряете ли вы сочувствия восстанию? Как положить границу позволительному и непозволительному сочувствию таким действиям, которые не могут не преследоваться законом?
Далее, с какой целью может заявляться это сочувствие? Или им хотят оскорбить закон и
