Зачем мир воюет. Причины вражды и пути к примирению - Кристофер Блаттман
Это может показаться нелогичным, но чем выше разрушительная сила нашего оружия, тем легче должны находиться мирные решения. Таким образом, огромные инвестиции в военную отрасль или изобретение новых видов вооружений сами по себе становятся причиной конфликта. В основном они изменяют баланс сил и, следовательно, потенциал в дележке пирога. Если они делают войну более разрушительной, диапазон переговоров может расширяться, увеличивая дивиденды от мира. Это помогает понять более широкую историческую перспективу: по мере роста мощности вооружений войны должны происходить реже, ведь если оппоненты, обладая таким оружием, все-таки вступят в конфликт, он может оказаться апокалипсическим. По этой причине можно ожидать, что войн в будущем будет меньше, но вестись они будут с более катастрофическими последствиями [3].
Еще одна идея заключается в том, что ни размер пирога, ни его относительное увеличение или сокращение не имеют значения: диапазон переговоров есть всегда, потому что война так или иначе обойдется дороже. В этой связи нельзя утверждать, что особо бедные общества и регионы, по сути, более склонны к конфликтам. Равно как не следует ожидать, что, скажем, открытие новых ресурсов, сокращение водных запасов, резкий рост цент на потребительские товары или засуха обязательно должны их провоцировать. Чтобы у войны сложились так называемые причины, этим обстоятельствам должны сопутствовать иные помехи – такие, которые изменят стимулы и ликвидируют диапазон переговоров.
В случае с Пачелли и Эль-Меса мы предположили, что обе стороны вооружены в равной степени, поэтому могут рассчитывать на примерно равные доли, Но что, если Пачелли столкнутся с непредвиденными событиями? Например, федеральные спецслужбы арестуют высшее руководство, заморозят банковские счета, изымут арсеналы с оружием и запасы наличности, Предположим, шансы Пачелли победить в войне с Эль-Меса упадут из-за этого до 20 %. Эль-Меса тем временем увеличит прибыль от наркоторговли, нарастит могущество, создав выигрышные альянсы. Диапазон переговоров в этом случае изменяется: если раньше Пачелли могли рассчитывать на 40–60 долларов Белло, теперь на их долю останется 16–36 долларов [4]. С точки зрения Пачелли, это выглядит так.
Отмечу, что новый диапазон не включает предыдущее деление, Эль-Меса явно должны быть недовольны. Но это не означает, что они должны вторгаться на территорию Пачелли, чтобы забрать добычу, соответствующую их новому могуществу. Банде Эль-Меса нет необходимости развязывать войну, В свою очередь в интересах Пачелли постараться удержать Эль-Меса от нападения. Они предпочтут торговаться, а не воевать и, возможно, уступят несколько точек или, скажем, будут ежегодно выплачивать противнику дань.
Это говорит о том, что на прочный мир есть смысл надеяться даже тогда, когда силы противников не равны, они презирают друг друга, переживают серьезные потрясения или изменения баланса сил. В этом случае стороне с меньшими ресурсами, мобилизационной мощью и военной силой просто придется утешиться меньшей долей пирога.
Таким образом, если возникает несоответствие между трофеями и силой, для обеих сторон всегда лучше договориться, чем воевать. В случае Белло это не означает, что главари банд сели за стол с абаками и электронными таблицами, высчитывая свою безубыточность. Вместо этого за столом переговоров встречаются их агенты. Каждый из них – хитрый переговорщик, хорошо умеющий считать и оценивать. В некоторых случаях более могущественная банда может вторгнуться на территорию противника, захватить небольшой кусок, рассчитывая, что ослабленный оппонент уступит его без боя. Такие же неформальные переговоры или односторонние действия можно наблюдать на уровне стран или целых населенных пунктов. Приблизительные подсчеты того, что можно приобрести или потерять, заводят противников довольно далеко. Если они не уверены в своей реальной силе, все выясняется с помощью мелких стычек. Но в продолжительных сражениях нет никакой оправданной нужды.
Конечно, этот пример упрощает реальную жизнь. В нем всего два противника, каждый из которых действует синхронно, без труда может наблюдать за другим, а война – одноразовое действие, оканчивающаяся результатом «все или ничего». Но даже если мы усложним условия задачи, вывод окажется тем же: если есть какой бы то ни было дисбаланс между трофеями и силой, для обеих сторон всегда лучше договориться, чем воевать.
У соперников есть стимулы торговаться и перераспределять ресурсы, чтобы избегать разорительных итогов. Этот общий принцип применяется не только в военных конфликтах, но и – в первую очередь – в коммерции. Например, упоминая о переговорах между фирмами и профсоюзами, легко можно заменить войну на забастовку – ключевая идея останется прежней. Обе группы – акционеры и работники – хотят добиться для себя лучших условий. Но забастовки и перерывы в работе дорого обходятся обеим сторонам.
Большинство фирм и профсоюзов стараются их избегать, и при убедительной угрозе работодатели предпочитают идти на уступки работникам. Когда забастовки все-таки происходят, обе стороны обычно сожалеют об этом.
Нечто похожее можно наблюдать в судебных прениях. Судебные процессы, как и войны, – дорогое и не всегда эффективное занятие. Тяжущиеся стороны, как правило, стараются договариваться, а изматывающие судебные разбирательства происходят лишь тогда, когда что-то ликвидирует нормальные стимулы для компромисса [5].
Примерно в то же время, когда эти идеи стали применяться в юриспруденции и трудовых отношениях, гарвардский экономист Томас Шеллинг начал использовать их для объяснения характера войн. На протяжении нескольких десятилетий мировые ученые оттачивали эту логику. Пример с дележкой пирога я позаимствовал у Джима Ферона, политолога из Стэнфордского университета. Он был одним из первых, кто предложил систему, объясняющую, каким образом рушатся наши стимулы к сохранению мира [6].
Эти расчеты применимы и в теории международных отношений. Принцип, который лежит в основе, отсылает к реалистическому подходу к конфликтам— направлению мысли, которое развивали многие философы и политики, от Никколо Макиавелли до Генри Киссинджера. Они представляли государства как эгоистичные сущности, стремящиеся к реализации собственных интересов в анархической системе, где не существует высшей силы, способной удержать противников от нападения. Успех мирных сделок в этих обстоятельствах зависит от способности обеих сторон понять, что отказ от конфликта защищает в первую очередь их собственные интересы. Логику подобных ситуаций, к которым относится и наш пример с делением бандитского пирога, объясняет так называемая теория бескоалиционных игр [7].
Это подводит нас к вопросу
