Газета День Литературы - Газета День Литературы # 87 (2004 11)
Всю свою жизнь Ф.И.Тютчев трудился на государственном поприще: долгие годы на дипломатической службе за пределами России, потом старшим цензором и председателем Комитета иностранной цензуры, был произведен в 1864 году в тайные советники. Он честно служил интересам России, как подсказывали ему убеждения, был патриотом и гражданином своей Родины, страстно желавшим блага и процветания своему народу. И ныне, читая горделивые тютчевские слова ("Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать — в Россию можно только верить"), мы как-то яснее и осязаемее видим "тайну" непокоренности нашего народа в прошлом, проникаемся, несмотря на определенные сомнения и разочарования, верой в нашу необоримость в будущем.
Ф.И.Тютчев — крупнейший поэт-философ, но в его высокоинтеллектуальной лирике приоритет "сердца горестных замет" перед холодными наблюдениями ума очевиден. Вероятно, именно этот приоритет и имел в виду поэт, когда говорил о себе: "Не было, может быть, человеческой организации, лучше устроенной, чем моя, для полнейшего восприятия известного рода ощущений".
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная нора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера...
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
И далеко еще до первых зимних бурь —
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле...
Согласимся и признаем: перед нами та одухотворенная природа, которая потрясает нас прежде всего подлинностью состояния, той подлинностью, с которой имеют дело все, кто не просто созерцает природу, но живет в ней, чувствует, что "в ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык".
Мы дивимся и восхищаемся тому, как мог аристократ, преимущественно проживавший в городе и довольно долго в заграничье, почувствовать душу земли подобно истинному земледельцу-труженику, ибо предзимнее "отдыхающее поле" можно только почувствовать, а не увидеть.
В народном сознании живет благоговейное и таинственно-трепетное отношение к силам природы. И чем сильнее загадочность этих сил, тем большее к ним притяжение человека, большая родственная связь и желание продлить такую "загадочность", ибо всякая чрезмерная ясность притупляет жажду жизни. Для Тютчева роковая активность сил природы как бы аккумулирует очарованную наряженность бытия, и загадка её для поэта — тоже необходимо-желаемая, хотя "может статься, никакой от века загадки нет и не было у ней".
И конечно же, ощущение вековых трагичных противоречий между человеком и природой (уравновешенность и гармония в природе не нарушаются даже стихийными силами, чего нельзя сказать о людях, испытавших душевные бури и грозы) тоже имеет много общего с народными представлениями об этих противоречиях, запечатленных в тех же произведениях русского фольклора — не говорю уже о подлинно народных образах в лексике поэта: "чародейкою Зимою околдован лес стоит", "взбесилась ведьма злая" (снова о зиме), "что ты клонишь над водами, ива, макушку свою", "ночь хмурая, как зверь стоокий"… А вот и прямое признание словотворческого дара народа:
Как верно здравый смысл народа
Значенье слов определил:
Недаром, видно, от "ухода"
Он вывел слово "уходил".
Среди своих современников Тютчев, пожалуй, наиболее глобально и наиболее взрывчато предчувствовал необоримость надвигающихся новых сотрясений в мире. Будучи по натуре всегдашним приверженцем духовных "бурь и тревог" ("Ты — жизнь, назначенная к бою, ты — сердце, жаждущее бурь..."), поэт, постоянно стремившийся к свету непрестанного обновления бытия, невольно затрагивал в своих стихах и общественно-политические "бури", и как верный сын России страстно откликался на те или иные события повседневности, проявляя, однако, поразительную провидческую прозорливость. Потому-то и звучат с неотразимой актуальностью его стихи, написанные, казалось бы, на злобу тогдашнего, почти полуторастолетней давности, дня (в поддержку восстания христианского населения острова Крит против турецкого владычества):
Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются лучи?
Всё гуще мрак, всё пуще горе,
Всё неминуемей беда —
Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
Проснись — теперь иль никогда…
Как это тревожно-набатно для дней сегодняшних, для нашей "зомбированной" Отчизны, которой, повторяю, нынче, наверное, "не до стихов", но которая еще может "проснуться".
г.Екатеринбург
Василий КАЗАНЦЕВ РАССКАЗЫ О ТЮТЧЕВЕ
КАКОЙ ТЮТЧЕВ?
— Кто ваш любимый поэт?— спросил корреспондент газеты у Льва Толстого.
— Тютчев.
— Какой Тютчев?
— Вы не знаете Федора Тютчева?
— Слышал вообще-то. Но ведь все о нем давно забыли.
— Как это все? Я вот помню.
— Ну что значит в истории мнение одного Льва Толстого?
— Какого Льва Толстого?— с улыбкой спросил Лев Толстой.
САМАЯ МАЛАЯ ЖАЛОСТЬ
— Напишите, пожалуйста, статью в газету,— сказал князь Горчаков Тютчеву.
— К сожалению, не могу.
— Почему?
— Вам бы хотелось, чтобы я написал ее как дипломат. А мне бы хотелось, чтобы я написал ее как писатель.
— Напишите ее как писатель.
— Тогда вы пожалеете, что попросили меня ее написать.
— Но если вы ее не напишете, то я тоже пожалею.
— И в том, и в другом случае вы пожалеете. И чтобы этого не было, возьмите назад свою просьбу. Считайте, что вы меня не просили. И что я вам не отказывал.
— Но в этом случае я пожалею, что не попросил вас написать статью,— сказал, улыбнувшись, Горчаков.
— Уверяю вас, что это будет самая малая ваша жалость из всех ваших жалостей,— отвечал Тютчев.
РАЗВЕ ЭТОГО МАЛО?
Тютчев прожил за границей целых двадцать два года. Наконец, он вернулся в Россию.
— Как вы могли прожить за границей целых двадцать два года? — спросил у Тютчева князь Вяземский. — Вам не хотелось вернуться в Россию?
— Как же не хотелось? Мне очень хотелось вернуться в Россию.
— Почему же вы не стремились вернуться?
— Как же я не стремился вернуться? Я очень стремился вернуться.
— А почему же стремились так мало?
— Я стремился вернуться в Россию целых двадцать два года. Разве этого мало?— улыбнулся Тютчев.
ВОТ И ОШИБАЕТЕСЬ
— Есть поэты, которые после первой своей книги пишут всё лучше и лучше. А есть поэты, которые после первой своей книги пишут всё хуже и хуже,— сказал Горчаков Тютчеву.
— Вы меня к каким относите?
— К первым, разумеется.
— Вот и ошибаетесь.
— Почему?
— Потому что ни к первому, ни ко второму типу меня отнести нельзя.
— Почему же?
— Потому что никаких книг до сих пор, хотя мне пошел уже шестой десяток лет, я не издавал.
НЕ ГЛАВНАЯ ТРУДНОСТЬ
— Надо бы, наконец, издать первую книгу стихов Федора Тютчева, — сказал Некрасов Тургеневу.
— Давно пора, — ответил Тургенев. — Но как это сделать?
— А в чем трудность? Возьми на себя обязанности редактора.
— Я-то с удовольствием бы. Но где взять стихи?
— У Тютчева.
— Но он их не дает.
— Почему?
— Считает, что они недостойны отдельной книги.
— Убеди его в обратном.
Прошло какое-то время.
— Ну как? Убедил Тютчева?— спросил Некрасов у Тургенева.
— Убедил. Еле-еле выпросил у него стихи.
— Считай, что главное дело сделано.
