Газета День Литературы - Газета День Литературы # 96 (2004 8)
"Я подпускаю его совсем близко и резко останавливаюсь — он налетает на меня. Гремят щиты. Я бью его. Бью не по тем правилам, которым учил ланиста, а так бью, как впитал с молоком матери, — я бью кривым мечом акинаком, как серпом, сбоку и снизу. Против таких "варварских" ударов нет у римлян защиты. Тем хуже для них…Он рубит сверху — классически. Рубит и рубит, но я отражаю все удары, — лишь искры летят в песок…" Блистательный "Гладиатор" — гимн всему тому, что заложено в нас с рождения с кровью предков; тому, что восстает против пут и подлых законов "цивилизованного общества". Это гимн голосу крови. В "Гладиаторе" та же мысль, что и в строке современного поэта Сергея Яшина "Кровь восстала против золота". Воплощение того "национального бессознательного", которое превыше сознательного подчинения пошлым нормам и унизительным законам современного мира. "Необязательность обязательного" из рассказа "Адат", когда необязательно быть верным традициям нации, но обязательно. "— Но это же дикость! — воскликнул я… — Это древний обычай. Священный адат". И хочется продолжить, что необязательно быть честным, но обязательно. Необязательно быть смелым, но обязательно. Здесь Дёгтев процитировал Коран. А мы свою героическую Книгу Велеса вновь открываем для себя лишь сейчас, да еще и раздаются злобные утверждения, что это фальсификация. Да как же не яриться этим ниспровергателям наших ценностей, если гласит книга Велеса: "Мы разбили врагов, ибо мы — русские, а враги — нет". Вдумайтесь, насколько просто и неколебимо это утверждение, как будто больше и доказательств не требуется, кроме — "ибо мы русские"! Мы такую уверенность в том, что право и победа неколебимо на нашей стороне, утеряли — по вине интеллигенции, которая из века в век сомневалась во всем жизнеутверждающем и сильном, пытаясь подогнать естественное здоровое бытие простого народа под подавляющее депрессивное влияние христианства, когда всё, на чем зиждется историческое развитие нации, страсти любви и войны, объявляется грехом. Смотрите, вот итог их усилий — народ, на территории которого плодятся черномазые пришельцы, народ, раздаривший все, что можно, включая своих белокурых детей — на органы заграничным миллионерам. Но победим мы врагов наших, "ибо мы — русские, а враги — нет", если будем воплощать в жизнь истины, укреплявшие наших пращуров.
В героях Дёгтева живет настрой своеобразный, известный нам по богатырским былинам, которого в современной жизни мы почти не наблюдаем, а, вдруг заметив, отстраняемся — уж слишком непривычно и дико сейчас все сильное, безоговорочное, героическое. Одно из качеств его героев — русская удаль. За этим понятием — чувство неизъяснимое, вопреки здравому смыслу возникающее, сокрушающее на своем пути все узаконенные страхи и слабости. Может, и проку от этой удали ее носителю нет, но видно нужна она человечеству, и вызывает вопреки всему восхищение, встряхивает, заставляет взглянуть на мир по-иному. Мы разучились надеяться на авось, очертя голову бросаться в бой, и перестали быть в полной мере русскими. Нация никогда не стоит на месте. Или ты наступаешь, или отступаешь и деградируешь. Осторожность, здравомыслие и трезвый расчет, — губят народ. Если бы Ермак отправлялся завоевывать Сибирь, сомневаясь в грядущей победе, если бы Суворов перед Альпами стал раздумывать — осмотрительно ли он поступает, если бы Донской сомневался в своей силе, — Россия не стала бы всепобеждающей великой Империей. Опасливая мыслишка "как бы чего не вышло" нынче прячется за душой даже у самого достойного патриотического лидера. А ведь "Отечество это не территория, Отечество — это сумма подвигов". И верно, мы сами растеряли, рассеяли свою Империю, во имя которой ничего не совершили. Каждая нация стоит лишь того, что она способна завоевать и сохранить. Автор открыто утверждает это. Он способен честно и смело взглянуть в глаза правде, как бы горька и оскорбительна она не была. Своим творчеством он бросает вызов патриотам: а способны ли вы изменить реальность? Герои Дёгтева не всегда справляются с задачей, порою сами расплачиваются за свою удаль, как в рассказе "Кинжал", но врагов не щадят. "Если не знаешь, что делать,— делай шаг вперед".
"— Вас выгнали с Украины и из Крыма…
— Вы проиграли войну чеченским ополченцам, и платите им контрибуцию…
— Ваша армия способна лишь красить траву…
— У вас нет больше народа — население, нет государства — рублевая зона, у вас нет правительства — кучка проходимцев, у вас нет ни культуры, ни литературы…Вас больше нет, и никогда не будет!..
В глазах померкло, и я уже не помнил себя…
— Мы — есть!
Очнулся от того, что табуретка с треском лопнула у Витольда на лысеющей голове. Витольд рухнул на пол, загремев, как мешок с костями. Шамиль рванулся к двери, крича: Вы — есть! Вы есть!.. А то бы я и его причастил",— пишет Дёгтев.
"Да, это так. Это не может быть иначе. Ведь всё, что чего-нибудь стоит, возникает в этом мире исключительно через борьбу. И на каждый вызов есть ответ".
И величие этого порой инстинктивного — голос крови — протеста преображает людей, озаряет их изнутри. И сквозь ничтожество сегодняшней жизни, как уголь сквозь золу, проглядывает то, какими были мы и какими можем стать, только бы буря грянула. Это творчество не посредник между рабством и свободой, а еще большее их противопоставление. Они стравлены, как волк и пёс на собачьих боях.
Толпе, чтобы она стала народом, надо дать достойную цель и показать истинного врага. И Дёгтев показывает этого врага — забвение славы предков и долга перед Родиной.
Христианское сознание автора возмущается картинами смерти и разрухи. А язычество, бунтующее в крови, восхищается отвагой и калейдоскопом экстремальных состояний человеческого характера и окружающего мира. Но для всякой борьбы и утверждения себя в жизни нужны силы, и источник их — в единстве природы человека и природы Отечества, вековой взаимной гармонии и равновесии борющихся, но вечных сил Тьмы и Света, из которых соткан мир и любая душа. И сама ценность Света состоит в том, что он способен вечно повергать Тьму, жаждет бороться с ней и борется. Дёгтев пишет: "Настоящая литература никогда не бывает вторична. Это всегда попытка пахать целину или хотя бы поперек борозд. Это всегда воспевание Бога и солнца. Это ясные краски, чистая палитра, горний свет... Потому будущее — за нашим позитивным реализмом, реализмом с активной жизненной позицией, где открытый и смелый взгляд на язвы нашей жизни, но где и "искры божественного света". Мы идем навстречу солнцу, навстречу свету. С открытым забралом!"
Он взял эпиграфом для одного из рассказов строку Иннокентия Анненского: "Я люблю всё то, чему в мире ни созвучья, ни отзвука нет". Мне подумалось: цитируя эти строки, автор имел в виду идеальное и совершенное бытие, к которому настоящий человек вечно стремится, но не может достичь и с надеждой устремляет взор в небеса. Наверное, многое в его произведениях ускользает от нас — настолько утонченны эти нюансы человеческих эмоций и раздумий, но всё выразимое и невыразимое сливается в одно понятие "русская душа".
Деревенское детство как рай, воплощенный на земле, но утерянный в смятенном мире, волнует и оживляет душу автора. Тонкий лиризм картин природы, ласковый говор близких, свежий ветер полей, скромное обаяние летних лугов, таинственный шепот деревьев. Воспоминания о потерянном рае никогда не дадут смириться с низменной жестокой реальностью. "Я рассказывал, захмелев от воспоминаний, о родной своей Юневке, как красиво — беленые домики с разноцветными крышами по рыжему крутосклону над Доном — раскинулась она, какие загадочные, розово-лиловые зори цветут над озером Варварка, когда сидишь, замерев перед поплавком; какие красивые, прямо багрово-коралловые, становятся по осени вишневые сады…" И после этих воспоминаний как страшное открытие — кадры документальной съемки, где друг Султан переворачивает ногой убитого на междоусобной войне человека. Диалог одухотворенного сознания с природой отчизны прерывают явления обыденные, сиюминутные, подчас жестокие, несущие разрушение души и тела. Быт против бытия. Вспоминается Лермонтов, стоящий над замутненным кровью потоком Валерик:
Я думал: Жалкий человек,
чего он хочет? Небо ясно,
под небом места много всем,
но непрестанно и напрасно
один враждует он. Зачем?
По моему мнению, во многих исторических реалиях есть неизбежность, предопределенность, обреченность. В лермонтовские времена это обозначали словами "фатум", "рок"… Народ подчас поставлен в условия не предполагающие иного выбора и есть лишь один вариант, ведущий к спасению — война. Когда только так можно отстоять национальное достоинство и добиться лучшей жизни. Да и жестокая обыденность войны таит в себе зачастую великие и чистые истины.
