Итоги Итоги - Итоги № 5 (2012)

Я тогда был молодым полковником, по сути дела еще совсем неопытным. И когда начался обстрел, я просто обалдел, не знал, что делать. Только слышу свист пуль и понимаю: все, что у духов стреляет, нацелено сейчас на мой БТР, над которым, как ориентир, торчит десятиметровая антенна. А лучшей цели, чем штабная машина, не придумать!..

Слава богу, никто не заметил, что я в растерянности. А вот если бы все сделал по науке, неприятных воспоминаний не было бы. Прежде надо было как следует обработать этот район артиллерией и авиацией, а потом постоянно держать в воздухе вертолеты. Но я решил: если тишина, значит, никого там нет… Вот и нарвался.

  — С Бабраком Кармалем приходилось встречаться?

— Раза два. Первый, когда мы приехали в его резиденцию по какому-то торжественному случаю. Мне сразу показалось, что Кармаль не совсем трезвый, но коллеги успокоили: это его разморило. День был действительно очень жаркий. Но церемония продолжалась, и все убедились, что я прав: Кармаль был пьян в стельку. И вообще пил он очень много и даже споил командира нашего парашютно-десантного батальона, который его охранял. Дело в том, что Бабрак Кармаль всех боялся и никому не доверял, кроме вот этого комбата. Поэтому приглашал его каждый вечер к столу. Комбат, конечно, мужик был здоровый, но каждый божий день… А Кармаль потом в форме, не терпящей возражений, потребовал присвоить этому комбату звание Героя Советского Союза. Как утверждают знающие люди, даже звонил по этому поводу самому Брежневу. Тот пообещал. Но когда разобрались, за какие именно заслуги, героя решили не давать, ограничились, по-моему, орденом Ленина. И потом, сколько еще Кармаль оставался при власти, приставленных к нему комбатов старались менять как можно чаще.

— Что за человек был Бабрак Кармаль?

— По виду — ни рыба ни мясо. За то, чтобы его сменить, были абсолютно все, в том числе и руководство СССР. В конце концов его вывезли в Союз, в Москву, где он жил, кажется, на даче в Серебряном Бору.

— А Наджибулла?

— Это не Бабрак Кармаль, это был очень умный и решительный человек. Он хотел победы и все время втягивал нас в активные боевые действия, при том что свои войска берег и держал в стороне. Нужно откровенно сказать: практически все боевые операции мы проводили исключительно «по просьбе афганского руководства». Наджибулла не делал секрета, что он регулярно выходил на министра обороны СССР или на генсека и, как говорится, намеренно драматизировал ситуацию. Вот мы и воевали по сути дела за них. Генерал Варенников постоянно Наджибу на эту хитрость указывал и под конец нашего пребывания все-таки добился, чтобы афганцы воевали сами, а мы их только поддерживали — авиацией и артиллерией. Впрочем, к тому моменту воевать в афганской армии было некому, почти все разбежались.

Как мне рассказал адмирал Ставридис, сейчас в Афганистане происходит то же самое.

— Наджибулла понимал, что обречен?

— Наверное, понимал. Но он был стойким товарищем и после нашего ухода продержался еще почти три года. До тех пор, пока мы ему помогали — поставляли оружие и боеприпасы. Но потом Борис Николаевич сказал «Все!» — и тогда наступил конец.

— Надо думать, и с командующим 40-й армией было немало желающих расправиться?

— Такая информация проходила постоянно. Но разведка у нас работала хорошо, а охранение было на уровне. К тому же мы научились вводить неприятеля в заблуждение. Если я вызывал подчиненных и говорил, что, например, завтра еду на бронетранспортерах через Саланг из Кабула в Кундуз, то на самом деле выезжал не завтра, а в этот же день и не на бронетранспортерах, а на специальном уазике. Были и такие — бронированные, которые умельцы увешивали бронещитами. Правда, они закипали уже на третьем километре от избыточного веса. На войне вообще много курьезов.

…А как я летел на войну! Прежде к новому месту службы положено было прибывать в парадной форме, вот я и стою на аэродроме в папахе и с чемоданом в руке. А рядом мужики в бушлатах без погон — с начала войны минул почти месяц, и народ уже перешел на другие рельсы, понял, что блистать эполетами в боевой обстановке ни к чему. Чтобы не выглядеть по-дурацки, пришлось и мне расстаться с папахой. Летели на санитарном Ил-18, скамеек не было, лежали на носилках. Кабул не принимал, поэтому приземлились в Баграме. Только командир выключил двигатель, началась сумасшедшая пальба. Хочется вдавить голову в плечи. Но потом все само собой прошло. У всех проходит. Почти у всех…

— С Ахмад Шахом Масудом встречались?

— Уже в самом конце, перед выводом войск. У нас полк стоял в предгорье на перепутье, одна дорога шла на Саланг, а другая — в его владения, в Панджшер. Надо было договариваться. Особенно с ним. Колоритнейшая фигура! Учился на инженерном факультете Кабульского политеха, где сошелся с «Братьями-мусульманами», по некоторым сведениям, воевал в Палестине. Ну а в Панджшере он был абсолютно всем, его даже объявили посланником пророка Мухаммеда, якобы обладающим сверхъестественной силой.

Кстати, я встречался с братом Масуда, который одно время был послом Республики Афганистан в России, и он сказал, что Ахмад Шах был очень высокого мнения о нас. В отличие от американцев. И понятно почему. Мы же к афганцам относились по-человечески. Не громили кишлаки и не занимались разбоем, а строили им дороги, восстанавливали школы и мечети. Но самое главное — медицинская помощь. Даже во время проведения боевых операций к нашим медсанбатам выстраивались очереди — дети, старики, женщины, и никто не боялся, все знали, что их не тронут. Американцы же утюжат всех без разбора.

— Можно ли было полностью и окончательно выкурить Масуда из Панджшера?

— Если бы увеличили численность наших войск в Афганистане раз в пять-шесть и не обращали внимания на море крови.

Масуд самородок. Да они там все, что узбеки, что таджики, что пуштуны, воины от рождения. Веками воюют. Трижды приходили в Афганистан англичане, и трижды они их вышибали. Но я еще раз отмечу: мы не ставили целью решить проблемы в Афганистане военным путем, даже разговора об этом никогда не шло. Да и сил таких у нас в Афганистане никогда не было.

— Масуд существовал за счет лазурита?

— Копи у него были огромные. Но, я думаю, не только лазурит. Он получал очень осязаемую помощь через Пакистан. В спонсорах недостатка не было. Масуд умел договариваться. Еще раз повторю: по опыту и уму это была мощная фигура, в Афганистане равных ему не было, да и сейчас не видать.

— Существовала ли проблема перебежчиков?

— Как таковой не было, тем не менее на момент вывода войск на той стороне по неопытности, а больше по глупости оказалось 333 человека. Как это случалось... Кто-то решил грабануть лавку, а его в это время взяли. Кто-то на дороге зазевался или машина отстала… Были и перебежчики по убеждениям. Немного, но все-таки были и такие.

— Как ограниченный контингент воспринял решение Горбачева о выводе войск?

— Мы были только за. Мы же и планировали выход, мы же настояли на тех сроках, которые потом были определены в Женевских соглашениях: начало вывода — 15 мая 1988 года, завершение — 15 февраля 1989 года. Бежать-спешить смысла не было. Все было просчитано. И вывод войск, особенно на первом этапе, проходил нормально. А потом появился товарищ Шеварднадзе, который под влиянием Наджибуллы стал уговаривать Горбачева не выводить все войска, а, как сейчас поступают американцы, оставить тысяч тридцать, чтобы взять под охрану Кабул и дорогу до советской границы. Наджибулла был неглупый мужик, он понимал: если войска выйдут, ему хана. По-человечески Наджибуллу понять, конечно, можно было, но если бы вывод войск не состоялся в оговоренные сроки, СССР уже и де-факто и де-юре считался бы нарушителем международных соглашений. Кроме того, надо было учитывать, что наше пребывание в Афганистане держалось на совместном договоре, к которому мировое сообщество относилось весьма скептически. И если бы мы не успели выйти до 15 февраля 1989 года, 40-я армия лишилась бы правовой основы пребывания на территории этой страны, а война разгорелась бы с новой силой.

— Какое у вас осталось впечатление от Шеварднадзе?

— От него исходило что-то неприятное. Несмотря на директивы Горбачева, он, безусловно, играл в свою политическую игру. Только позиция маршала Ахромеева и генерала армии Варенникова оказалась сильнее, вывод войск, как я уже говорил, хоть и с некоторой задержкой, все-таки состоялся, а я после вывода 40-й армии стал командующим войсками Киевского военного округа.

Назначением был очень доволен, потому что с армии обычно идешь в заместители командующего войсками округа, а тут — сразу в командующие. В советское время таких примеров, пожалуй, и не было. Если, как утверждает маршал Язов, не считать Тухачевского, который перепрыгнул сразу в командармы.