Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6365 ( № 13 2012)
ПОЧЕМУ НАРОД ТАК ОСТЫЛ К КОСМОСУ?
И что же теперь, когда так обесценен оптимистический, максималистский пафос, вообще всяческая героика, которую не может не востребовать такое грандиозное Общее Дело? Когда народ так остыл к космосу, остыл глубинно, если не сказать принципиально? Раздаются голоса: какой ещё космос - на Земле такой беспорядок, голод в целых регионах, озверение[?] на кой миллионы сжигать в космосе, если свои пенсионеры еле-еле жалко выживают?.. Почему должен я ради каких-то будущих космических аргонавтов себя урезать в жизненных благах или просто минимуме? Всё равно мало чего внятного из этого космоса выходит.
Да, перед нами очевидный откат, естественная реакция на предыдущую эпоху с её дефектными идеалами и нередко суррогатами героизма. Оглядываясь на прошедшее, мы знаем по историческим зигзагам, психологическим сменам массовых настроений, что неминуем новый накат и подъём - нельзя абсолютизировать нынешнее состояние наших душ и ценностей[?] и это пройдёт[?] Прорыв человеческого рода за пределы Земли отвечает эволюционным требованиям, логике восходящего развития. В этом смысле поворота назад уже не может быть. Не забудем и о принципиальной неотделимости Земли от космоса, о тонкой взаимосвязи происходящего на нашей планете с Целым Вселенной, отмеченной выдающимся учёным, Леонардо да Винчи XX века А.Л. Чижевским. Эффективное решение планетарных проблем невозможно в узких земных пределах.
Нынешняя реакция на космос воочию свидетельствует, насколько нельзя отрывать космическую программу, победу над пространством, и программу медико-биологическую: долгожительство, бессмертие, победу над временем. А вот если нераздельно соединить овладение космосом с совершенствованием собственного организма в направлении реального расширения рамок жизни всех и возвращения к новому преображённому бытию уже ушедших, то есть зацепить самый животрепещущий интерес каждого, - тогда только может вновь и уже с гарантией большей прочности зафонтанировать былой космический энтузиазм.
ВЫЖИВАНИЕ ИЛИ ВОСХОЖДЕНИЕ?
Космическая эра только началась. Человечество делает в освоении космоса самые первые шаги. Если брать аналогию уже пройденного развития, оно здесь находится на стадии топора и колеса по сравнению с достижениями современной цивилизации, с аэропланами, ракетами и компьютерами. Но уже сейчас можно говорить о колоссальном нравственном и мировоззренческом значении космических программ. Они напоминают нам об универсальных задачах рода людского, о необходимости концентрации сил и энергий, растрачиваемых ныне на пустяки и взаимную борьбу. Космическое мышление прорывает фатум замкнутости земли, учитывает новый фундаментальный фактор развития - разум, новую форму организованности живого - рефлективное сознание.
Нынешние сценарии будущего упираются в предел - ресурсов, возможностей технической, антропогенной нагрузки на природу, одним словом, в истощение биосферы. Отсюда призывы остановиться в безумной индустриально-потребительской гонке, опамятоваться, сократиться численно, ужаться, по одёжке протягивать ножки, вернуться к какой-то прежней гармонии с природой, хотя бы до острокризисного сегодняшнего положения, и так потихоньку в некоем гомеостазисе выжить. Панически высчитывают соотношение иссякающих природных ресурсов и наличных душ и всё более поддаются на искус "людоедской" демографии: максимально сократить эти души[?]
Активно-эволюционный, ноосферный подход резко контрастирует с этим кругом идей. Здесь не выживание, а восхождение, космическая экспансия, умножение населения, да ещё победа над смертью, а христианский космизм в лице Фёдорова говорит и о восстановлении всех когда-либо живших. Да, это представляется чистой фантазией и безумием, но только в плоскости нынешнего фундаментального выбора и уклада, их логики. Как-то Кромвель записал на своей Библии: "Если человек не становится лучше, он перестаёт быть хорошим" - прекрасный эпиграф, приложимый к борьбе за императив восхождения против безнадёжно-позорного выживания, обрекающего на стагнацию и неизбежную энтропийную деградацию.
Анастасия ГАЧЕВА, Светлана СЕМЁНОВА
Ледяные бриллианты постмодернизма
Ледяные бриллианты постмодернизма
ДИСКУССИЯ "ПОСТМОДЕРНИЗМ: 20 ЛЕТ СПУСТЯ"
Ледяные бриллианты постмодернизма, или Трудности перевода
В конце 80-х соцреализм перестал быть официально поддерживаемой творческой философией. Неслучайно конец 1980-х стал для русской литературы поворотным - появилось огромное количество текстов, написанных по новым рецептам. Правда, это никак не помогло нам прорваться на первые места в мировом литпроцессе. Да, в конце 80-х - начале 90-х русскую литературу, что называется, прорвало[?] Но итоги этого прорыва с последующим затоплением неутешительны.
Нынешнюю литературную ситуацию в России иногда называют "эпохой победившего постмодерна" - отечественный книжный рынок наводнён текстами авторов новой волны. Лишь одно обстоятельство удручает: несмотря на то что эти тексты "переведены на многие языки", спрос на них у западного читателя невелик.
Самым известным постмодернистским произведением русской литературы была и остаётся "Лолита" Набокова, созданная вдалеке от России и задолго до начала эпохи русского постмодерна. Последние 20 лет, в течение которых постмодернизм господствует у нас, русская литература не породила ничего, что произвело бы такой же эффект на западного читателя, как набоковский текст. В чём причина? Неужели современные отечественные авторы так бесталанны? А может, дело в самих правилах литературной игры?
Постмодернизм, провозгласивший своей целью слияние культурных противоположностей в рамках одного текста, производит на свет очень хрупкие художественные конструкции. Нарушить хрупкое равновесие легко. В случае с русскоязычными текстами достаточно перевода на иностранный язык.
Классический русский роман потому и сделал отечественную литературу мировым брендом, что не боялся перевода. Даже бездарный перевод оставит в неприкосновенности самое ценное - сюжетную линию. В нынешнюю эпоху ситуация изменилась. Самым ценным элементом стал не сюжет, а текстовая ткань сама по себе - соединение высокого поэтического стиля с базарной бранью, звукопись как стилистический приём, различные афоризмы[?]
Переводить ругань всегда тяжело. Звукопись почти не воспроизводима. Афоризмы - тоже головная боль для любого переводчика. А что делать, если в тексте попадается то, что не имеет аналогов в другом языке?
Например, как передать на английском древнерусский стиль плетения словес, используемый в романе Татьяны Толстой "Кысь"? Никак. Вот и получается - запаковали "Кысь" в новую обложку, перевезли через границу, разворачиваем, а под обложкой - обычный фантастический роман с банальнейшим сюжетом, рассказывающий о жизни людей после всемирной катастрофы. Неудивительно, что Татьяну Толстую ценит только русскоязычный читатель, в том числе русская эмиграция, а обычный европейский и американский читатель не ценит.
Получается, как в русских сказках. Приносишь из избушки Деда Мороза бриллианты, а они, оказавшись в тепле, вдруг начинают таять. Находишь в заповедном лесу клад, пересыпаешь в мешок, приносишь домой, но в мешке обнаруживаешь уголь или хуже того - мусор. При перемещении между мирами предмет меняет свои свойства.
По такому же сказочному принципу происходит трансформация целого ряда текстов. У их авторов свойственная постмодернизму ироничность достигает крайней степени, превращаясь в цинизм, но этот цинизм, словно по мановению волшебной палочки, становится патриотизмом, как только книга оказывается за границей.
Удивительно, но факт - постмодернистские фантазии Ерофеева и Сорокина воспринимаются западным читателем примерно так же, как документальные и полудокументальные тексты Солженицына. Неслучайно из книг Сорокина в переводе наиболее востребованы "День Опричника" и "Сахарный Кремль", а у Виктора Ерофеева популярны тексты, в которых он старательно поддерживает устоявшиеся мифы о России - "Русская красавица", "Хороший Сталин", "Энциклопедия русской души"[?] Перед нами новая "диссидентская литература", но даже диссидентский имидж не обеспечит миллионных тиражей и не поможет русскому постмодерну покорить сердца Нобелевского комитета. Западное общество не настолько политизировано.
За границей переживает трансформации и Пелевин. Если у нас он новатор, то после перевода - автор академичный. Кто на Западе заинтересуется русским романом о культуре Ближнего Востока? А русским романом о вампирах? Студенты, которые изучают русскую литературу XIX и XX веков как иностранную? В довесок к Пелевину западный читатель покупает "Евгения Онегина", "Мёртвые души" и прочую классику, а не постмодерн. Может, поэтому в тексте "S.N.U.F.F." сильно проявляется сближение с политикой и путь к диссидентству. Надо же хоть как-то расширить аудиторию.
