Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление

Эриксон понял и направился к люку.

— Господа, — сказал любезно капитан, словно не замечая смущения своих спасителей, — прежде чем нам расстаться, быть может, навсегда, позвольте мне предложить вам легкий завтрак…

— Одно слово, капитан, — с живостью перебил его старший из моряков. — Скажите мне правду: как зовут того человека, который сейчас выглянул из люка?

— Седжвик, — без колебаний отвечал Ингольф, — это наш бухгалтер. А что, вы разве его знаете?

— Нет, но он ужасно похож на одного англичанина, которого мы имели случай видеть несколько лет тому назад… До того похож, что просто одно лицо…

— Действительно, я заметил, что при виде Седжвика вы как будто пришли в волнение.

— Это верно: поразительное сходство вашего бухгалтера с тем англичанином разом напомнило нам все перипетии одной темной, таинственной драмы, ключ к которой нам с братом до сих пор не удалось отыскать.

При этих словах моряка глаза у Надода загорелись, как у тигра, готового броситься на добычу.

— Мы с братом! — прошептал Красноглазый. — Десять лет жизни отдал бы я за то, чтобы узнать, кто они такие!.. Во всяком случае, надо будет уведомить Пеггама… Какую же, однако, роль мог играть в драме этот идиот Олдхэм?

— И вы подумали, — отвечал Ингольф, — что нашли здесь одно из действующих лиц этого приключения?

— О нет! Тот человек, которого нам напомнил ваш бухгалтер, участвовал в драме лишь как бессознательное орудие… Истинных же виновников мы поклялись отыскать и наказать…

— Если только они дадут тебе время! — произнес Красноглазый.

Молодой человек взглянул на люк, где перед тем видел голову лже-Седжвика, но тот уже исчез. Тогда он машинально перевел глаза на Надода и даже вздрогнул, когда увидал, какой страшной ненавистью было искажено лицо Красноглазого. У молодого человека невольно сжалось сердце от какого-то дурного предчувствия. Но это было лишь мимолетным ощущением: Надод заметил, какое впечатление он производит, пересилил себя и, обратясь к Ингольфу, объявил, что завтракать не пойдет, так как чувствует себя нехорошо.

— У меня сделался такой сильный припадок невралгии, — сказал он, — что я просто не могу выносить…

Эти слова разом переменили направление мыслей у молодых людей. В самом деле, какое значение мог иметь для них этот незнакомый урод, которого они даже никогда не видали? Впрочем, им обоим все-таки захотелось как можно скорее уехать с этого странного корабля. Странным же он казался для них по многим мелочам, которых всякий не-моряк даже бы и не заметил. Так, между прочим, им бросалась в глаза какая-то неуловимая фамильярность между офицерами и матросами, совершенно нетерпимая на военном корабле.

Молодой человек постарше сделал знак брату. Тот понял, что нужно поскорее кончить завтрак. Съев несколько бутербродов и выпив по стакану портера, молодые люди стали прощаться с капитаном, против которого у них зародилось смутное подозрение.

— Не смею вас задерживать, господа, — говорил, провожая гостей, Ингольф. — После такой беспокойной ночи вам следует отдохнуть, да и ваши друзья, по всей вероятности, беспокоятся о вас.

— Это верно, капитан, — согласился с ним старший брат, — и хотя мы вообще совершаем продолжительные поездки по морю, но на этот раз обещали отцу скоро вернуться, и он теперь в полном убеждении, что мы отправились лишь на небольшую прогулку по Розольфскому фиорду.

Надод стоял в стороне, по-видимому, все еще чувствуя страшную боль, но это было с его стороны одно притворство. На самом же деле он внимательно прислушивался к разговору, из которого не пропустил ни одного слова.

— Розольфский фиорд! — прошептал он. — Неужели этот дурак Ингольф не догадается спросить, как их зовут?

Как бы отвечая на эту мысль, капитан Вельзевул, к величайшей радости Надода, сказал, обращаясь к молодым морякам:

— Надеюсь, мы не расстанемся, не познакомившись как следует?

И прибавил, раскланиваясь:

— Капитан второго ранга шведского флота Эйстен.

Молодые люди вежливо ответили на поклон, и старший из них ответил:

— Моего брата зовут Олаф, а меня — Эдмунд. Мы — сыновья наследного герцога Норландского. Если вы не торопитесь выйти в море, то мы будем очень рады…

Молодой человек вдруг умолк, услыхав страшный крик Надода — крик не то дикой радости, не то нестерпимой боли. Очевидно, впрочем, то был крик боли, потому что Надод, изнемогая от страданий, пошатываясь, направился по палубе в свою каюту.

Затворив за собой дверь, он с торжествующим видом поднял свою огромную голову и, убежденный, что его никто не может услыхать, вскричал:

— Сыновья герцога Норландского! Да, это они: моя ненависть почуяла их и узнала… А я-то боялся, что отец отправит их на службу к русскому двору!.. Какое счастье, что они не сказали своего родового имени! Ведь этот дурак Ингольф со своими рыцарскими чувствами никогда бы не согласился помогать мне против них… О, Харальд Бьёрн, я не только тебя разорю, я отниму у тебя то, чем ты всего более дорожишь… Ты не сжалился надо мной, когда моя мать умоляла тебя со слезами… Для тебя у меня тоже не будет сострадания… Долго ждал я этого желанного мига. Когда я работал под кнутом в мрачных казематах Эльсинора, меня удерживала от самоубийства лишь надежда рано или поздно отомстить тебе, Харальд Бьёрн, исцелиться твоими страданиями, насытиться твоим отчаянием… Этой надеждой я только и жил… О, что за радостный день!.. Нет лучше, нет сладостнее музыки, как рыдание и вопль побежденного врага!..

Надод был в эту минуту так отвратителен, как никогда. Волосы у него на голове поднялись дыбом, как шерсть у ощетинившегося зверя, ужасный кровавый глаз дико вращался в своей орбите… Это был не человек, а какое-то чудовище, какое-то адское страшилище.

Злодея просто душила лютая ненависть, гангреной разъевшая его сердце.

VI

ВО ВРЕМЯ ЭТОЙ ДИКОЙ СЦЕНЫ В КАЮТЕ другая еще более волнующая сцена происходила на палубе.

Молодой человек, назвавший себя Эдмундом, докончил свою прерванную Надодом фразу, пригласив Ингольфа, если у того есть время, посетить фиорд Розольфсе и его живописные окрестности.

— Мы будем очень рады видеть вас у себя в гостях, — прибавил он. — Мы можем поохотиться вместе на оленя, медведя и волка на обширных норландских равнинах. Ведь вы наш товарищ, потому что мы тоже моряки.

Открытое, непринужденное обращение Ингольфа и его джентльменская наружность рассеяли все подозрения, на минуту зародившиеся было у Эдмунда.

— Я так и предполагал, что вы моряки, — с улыбкой отвечал капитан, — потому что обыкновенные любители не могли бы так прекрасно править судном. И все-таки я не думаю, чтобы сыновья герцога Норландского бывали в дальних плаваниях…

— Вы ошибаетесь, капитан, мы с братом состоим на службе во французском военном флоте и в настоящее время пользуемся отпуском с правом вернуться, когда захотим.

— У вас, очевидно, есть протекция, потому что подобные отпуска — по крайней мере, в шведском флоте — даются лишь офицерам высших чинов.

Молодые люди ничего не ответили, только улыбнулись.

— Следовательно, вы принимаете наше приглашение? — поинтересовался Эдмунд.

Ингольф не был хозяином своего времени: он заключил с Надодом одно тайное условие, с сущностью которого мы вскоре познакомим читателей. Поэтому он уже собирался ответить, что с сожалением отклоняет любезное приглашение, как вдруг к нему с необычной торопливостью подбежал Альтенс и доложил, что желает поговорить с капитаном по делам службы.

— Извините меня, господа, — сказал капитан своим гостям, — но ведь вы сами знаете: служба не ждет.

Молодые люди поклонились, а Ингольф ушел с Альтенсом в кабинет.

— Что такое? — спросил он, как только затворилась дверь.

— Важная новость, мой капитан, — сообщил Альтенс. — На юго-западе показалась эскадра из шести военных кораблей, я сам видел. Они, похоже, ищут нас.

— Почему это непременно нас?

— А иначе зачем бы целой эскадре идти в Ледовитый океан?

— Это правда.

— Если даже они не напали на наш след, все же они нас увидят и погонятся за нами.

— Быть может, они уже даже и увидали нас?

— Нет, потому что в таком случае они повернули бы в нашу сторону, а между тем они все продолжают идти в прежнем направлении…

— Куда же они идут?

— По-видимому, на запад.

— Стало быть, они от нас удаляются?

— Они еще не видят нас, но пройдет час, не более — и увидят.

— Ну?

— Ну, и поймают нас, как лисицу в норе, если только мы… Впрочем, не мне вас учить, мой капитан…