Александр Мелихов - Каленый клин
Я повторяю без всякого яда: ни один народ не обязан жертвовать собой для другого, но, по-моему, никто этого никогда и не делал в сколько-нибудь серьезных масштабах. Однако я действительно недостаточно хорошо знаю русскую историю начала века, и если мне укажут, какие важные ошибочные шаги совершил русский либерализм именно ради евреев, а не из-за собственного верхоглядства и позерства, – я буду искренне признателен. Но неужели же это специфически еврейская черта – бесшабашность, доходящая до полной утраты элементарного чувства реальности, до полной утраты инстинкта самосохранения? Обычно евреев склонны обвинять в грехах противоположных… Солженицын же вот как рисует роковое начало Первой мировой войны (с.508) – роковое и для русских, и для евреев: “И русская, и еврейская общественность и пресса оставались вполне преданы Победе, даже первые раззадорщики ее, – но только не с этим правительством! не с этим царем! Они были в запале все того же уверенного соображения, с которым начали войну, простого и гениального: еще на ходу этой войны (а то потом будет трудней) и непрерывно побеждая Германию, – сбросить царя и сменить государственный строй. А тогда – наступит и еврейское равноправие”
(вроде бы и так уже готовившееся на Пасху 1917-го).
Что в этом бреде – фантомном мире – принадлежит русским, а что евреям, – мудрый Эдип, разреши, а мне было бы проще частички влаги из единого облака разделить по водоемам, из которых они испарились.
Правда, по моим личным впечатлениям, самоуверенная пошлость и верхоглядство в еврейском исполнении чаще окрашены теми
“общечеловеческими” принципами, по которым не живет и не может жить ни одна страна в мире. Но более ли опасен, повторяю, именно этот вид упростительства, чем истинно русские разновидности оного? И если даже допустить излишек еврейского влияния на русские умы, то говорить можно лишь о воздействии еврейских пошляков на пошляков русских: серьезные русские люди называли “прогрессивные” газеты и журналы журналами для детей. Но ведь, освободившись от еврейского влияния, русские пошляки и верхогляды западнической штамповки – они что, перейдут под власть разума и ответственности, а не под власть какой-то иной пошлости? “Особый путь” уже чисто русского разлива? Я думаю, это будет именно так: индивид, уверенный, что из любого положения есть простой и быстрый выход, способен поумнеть (если вообще способен) лишь в результате тягчайших испытаний, навлеченных на него собственной легковесностью. Народы же в лице своих младенцев умнеть в принципе неспособны, ибо так называемая народная память хранит лишь воодушевляющие фантомы.
“Простота против неразрешимой сложности”, – под этим лозунгом идут на штурм социальной реальности пошляки, они же утописты всех сортов
– либеральные, авторитарные, националистические, космополитические,
– и либерально-космополитическая пошлость в этом ряду, может быть, и раздражает-то прежде всего потому, что не внушает истинного ужаса.
Хотя в конечном итоге предпочтение тех или иных сортов примитивности есть дело вкуса, – персонально мне трудно сделаться болельщиком за какой-то один из них, я предпочел бы перемещение не от одного утопизма к другому, а к мировоззрению трагическому, которое понимает, что опасности подстерегают нас не с какой-то одной, а буквально со всех сторон. Избыток патриотизма опасен, но опасен и его недостаток; ровно то же можно сказать и о масштабах государственного влияния, и о любых формах международной конкуренции, и обо всем прочем вплоть до предметов самых священных.
Но где граница между социально полезным и социально вредным – человеку знать не дано, он обречен действовать на свой страх и риск и вечно нести ответственность за последствия, так и не зная, прав он был или не прав. Вернейший же признак неправоты – уверенность в своей правоте.
И если Солженицын, на мой взгляд, преувеличивает важность еврейского влияния на русские умы, то выводы, к которым, мне кажется, подводит его книга, достойны самого серьезного отношения. Рискну сформулировать их в виде трех посланий.
Послание к евреям
Не стоит слишком уж открыто презирать чужие фантомы – это озлобляет их почитателей, а вам не приносит ни малейшей пользы: недостаток русского патриотизма для вас так же опасен, как его избыток. Тем более что избыток чаще всего и является реакцией на временный недостаток.
Послание к русским
Берегите собственные святыни, вместо вас этого не будет делать никто. Прежде всего потому, что они в глазах посторонних и не могут иметь никакой ценности.
Послание ко всем
*
*
В борьбе за свои права внутри государства опасайтесь обрушить его на свои головы. И помните, что невозможно нанести ущерб правительству, не нанося ущерб стране. Агрессия всегда есть ответ на угрозу, и в государстве, не испытывающем страха за свое существование, в конце концов неплохо устраиваются и меньшинства, и большинства. Страшитесь прежде всего внушать друг другу страх.
Не знаю, согласится ли под этими посланиями поставить свою подпись сам Солженицын, но я понял его именно так.
4. О национальной стыдливости великороссов
После выхода моего романа “Исповедь еврея”, т.е. лет шесть-семь назад, сочтя меня, вероятно, специалистом по антисемитизму, ко мне обратилась прелестная финская корреспондентка с изумившим меня вопросом – антисемит ли Солженицын. Я ответил, что Солженицын – человек идеала (мира высоких мнимостей), а потому может ненавидеть разве что враждебные его идеалу принципы, но никак не конкретных людей без разбора их личных дел. Кажется, девушка была разочарована, однако и сейчас, по прочтении солженицынских “Двухсот лет вместе” мне практически нечего прибавить. Да, Солженицын любит ту Россию, какой он ее видит, и еще более ту, какой он мечтал бы ее видеть.
Вместе с тем он любит и справедливость, а та справедливость, для которой он открыт, говорит ему, что в начале ХХ века отношения русских с евреями сложились очень уж не “обоесторонне” в пользу евреев – не в области, опять же физической, а в области ценностей и принципов (с.474): “Еще с разгара XIX века, а в начале XX тем более
– русская интеллигенция ощущала себя уже на высокой степени всеземности, всечеловечности, космополитичности или интернационалистичности (что тогда и не различалось). Она уже тогда во многом и почти сплошь отреклась от русского национального. (С трибуны Государственной Думы упражнялись в шутке: “патриот-Искариот”).
А еврейская интеллигенция – не отреклась от национального. И даже закрайние еврейские социалисты старались как-то совместить свою идеологию с национальным чувством. Но в это же самое время не слышно было ни слова от евреев – от Дубнова до Жаботинского и до Винавера,
– что русской интеллигенции, всею душой за угнетенных братьев, – можно не отказываться от своего национального чувства. А по справедливости, такое должно бы было прозвучать. Вот этого переклона тогда никто не понимал: под равноправием евреи понимали нечто
большее.
Возможно, кто-то и желал вместо равенства прав чего-то большего – утопическим фантазиям закон не писан. Но вполне возможно и то, что еврейским лидерам просто не приходило в голову отстаивать права доминирующей нации. И это с их стороны непростительное упущение: такого рода расшаркивания абсолютно необходимы с обеих сторон, если даже это будут ни к чему реальному не ведущие слова. Слово политика
– это чуть ли не главное его дело: дело национальных вождей формировать прежде всего возбуждающие или умиротворяющие коллективные фантомы, остальное сделают профессионалы, “спецы” безразлично какой национальности.
Еврейским лидерам стоило бы извлечь “своесторонний” урок из мужественных откровенностей И.Бодуэна де Куртенэ, опубликованных в захлебисто (невольно впадаю в солженицынскую лексику) филосемитском сборнике “Щит” (1916 г.): “Многие, даже из стана “политических друзей” евреев, питают к ним отвращение и с глазу на глаз в этом сознаются. Тут, конечно, ничего не поделаешь. Чувства симпатии и антипатии… не от нас зависят”. Однако – нужно руководствоваться “не аффектами, [а] разумом” (с.464). Если русские могли ощущать себя “на высокой степени всеземности, всечеловечности, космополитичности или интернационалистичности”, питая при этом тайное отвращение к евреям, почему бы и евреям не руководствоваться не аффектами, а разумом? Для консолидирующей нации демонстрация “всеземности” и есть наиболее разумная политика: объединяя народы вокруг себя, конечно же, лучше всего делать вид, а еще лучше – верить, что никаких национальных интересов у тебя нет, а хлопочешь ты исключительно в пользу всечеловечества. Объединяемые же меньшинства, словно гости за грузинским столом, должны отвергать такое великодушие и уговаривать хозяина не раздаривать все добро гостям, а сохранить и для себя хотя бы крышу над головой.
