Сборник - Викиликс. Компромат на Россию
Нет. Просто это было безумно интересно. А деньги – нет.
Да, но многие на твоем месте не отказались бы от легкого заработка, верно?
Многие и не отказывались – воровали данные о кредитках и все такое. Я тоже бы мог. Но у меня, если угодно, был свой этический стандарт. И, покуда я не умирал с голода, я вполне мог позволить себе его придерживаться. Для меня хакерство всегда было исключительно упражнением мозга, путешествием в мир знаний. Даже подростком мне очень не хотелось компрометировать деньгами чистоту этих мотивов. Вообще, те, кто зарабатывал взломами, в нашем сообществе не пользовались уважением. Кстати, они были значительно хуже нас с профессиональной точки зрения: достигнув уровня, достаточного для того, чтобы зарабатывать деньги, они переставали совершенствоваться, им было этого достаточно. Действительно хороши были только те, кто постоянно развивался, кого интересовал сам процесс.
Что ты считаешь главным достижением своей хакерской юности?
Однажды я обнаружил уязвимость в сети, принадлежавшей американским военным, – это был их центр компьютерной безопасности nic.ddn.mil, который мониторил все доменные имена в мировом Интернете и собирал данные обо всех происходящих сетевых атаках – китайцев, КГБ, остальных. Вероятно, на тот момент это была самая серьезная машина во Всемирной паутине (в то время Интернет был еще относительно невелик и его можно было контролировать целиком). Ну, мы с приятелем пролезли в эту систему – нам были доступны все их логи, отчеты и т. п., мы полностью управляли ею.
И много времени это у вас заняло?
Не сказал бы. С того момента, как я наткнулся на уязвимое место, от силы минут десять.
Тогда тебе и пришла в голову концепция «позитивных утечек» – необходимости рассекречивания определенной информации?
Во время своих «исканий» я часто натыкался на интересную информацию, но толком не понимал, что с ней делать. Тогда я не разбирался в политике, не знал, как работает пресса. Поэтому просто копировал ее – на всякий случай. Это и сегодня достаточно типично для технарей. Они тратят массу времени на развитие профессиональных навыков, при этом оставаясь аполитичными. В результате даже те из них, кто хочет что-то изменить, обычно не знают, как это сделать, и, к сожалению, упускают массу общественно важных информационных возможностей. На меня нередко выходят люди, обладающие большим информационным потенциалом – очень квалифицированные Интернет-разведчики, – с вопросом: «Что найти для WikiLeaks? У меня есть доступ к массе материалов, но я не знаю, какие из них имеют политический вес. У вас есть список?» Они хотят помочь, но сами совершенно не разбираются в ситуации в мире.
И что ты им отвечаешь?
Тут есть юридический нюанс – я не имею права запрашивать у них конкретные документы, иначе, возможно, это будет соучастие в правонарушении, а WikiLeaks не может позволить себе подставляться. Поэтому я высылаю им вопросы, которые публично сформулированы правозащитниками или журналистами по поводу того или иного события.
Почему же ты оказался исключением из «аполитичного» правила?
Так уж сложилось… Я люблю узнавать новое и создавать новое. Поэтому я изучал не только компьютеры, я много чему научился. Мне уже 39, я долго к этому шел.
Но началось все это тогда, в 90-х, в Австралии, где ты загремел под суд за хакерство…
Да, мне инкриминировали почти три десятка эпизодов. Это уже потом австралийское информационное законодательство было либерализовано – отчасти из-за книги, в которой я был соавтором («Компьютерное подполье. Истории о хакинге, безумии и одержимости». – Прим. сост.), – а на момент суда оно было совершенно драконовским, даже абсурдным. Можно было сесть на несколько лет только за то, что ты отправил кому-то и-мейл, не имея на то письменного разрешения владельца адреса, поскольку формально ты внедрял свою информацию в чужой компьютер. Мне светило десять лет тюрьмы, но я заключил соглашение со следствием, признал вину (хотя, как и сегодня, совершенно не чувствовал себя виноватым) и благодаря этому избежал заключения.
Эта история оказала на тебя большое влияние?
Еще какое. Это был важный урок. Я научился биться с властью за свою свободу – изучил кучу законов, научился вести себя под градом обвинений. Но, что не менее важно, я осознал, как устроено государство. Я узнал, как работает судебная система – она не работает. Я понял, как устроены государственные институты и чем руководствуется населяющая их бюрократия.
И чем же?
Карьерными соображениями и инстинктом самосохранения. Главное стремление бюрократа – как можно лучше прикрыв задницу, забраться как можно выше по карьерной лестнице. Этот мотив подавляет все остальные. Следователь и оба прокурора, которые вели мое дело, прекрасно знали, что я залезал в чужие компьютеры бескорыстно, что я никому не навредил, и поэтому они по-человечески относились ко мне с большой симпатией. Однако это совершенно не мешало им всеми силами стараться упечь меня, пацана, за решетку на десять лет как махрового уголовника. Они считали, что это в их карьерных интересах, и были готовы ради них забыть обо всем остальном, человеческом, что в них было.
В начале 90-х, так и не сев в тюрьму, ты стал работать в фирме, которая по заказу корпораций и правительств искала прорехи в их собственных системах безопасности?
Я сам основал такую компанию. Это важно, поскольку, будучи ее главой, я мог выбирать, с кем сотрудничать, и не работать на организации, которые считал нелегитимными.
По какому критерию ты их выбирал?
Нравились они мне или нет. Репутация организации – важная штука. Но вообще я много чем занимался в те времена. Разрабатывал программы для шифрования данных и системы IT-безопасности, консультировал организации, лоббировал либерализацию австралийского информационного законодательства. Кроме того, достаточно много времени ушло на то, чтобы протащить в Австралию массовый Интернет: я руководил одним из первых Интернет-провайдеров в стране.
Почему же у тебя до сих пор нет яхты?
Это была некоммерческая организация. Ее целью была доступность знания, а не извлечение прибыли.
Ты вообще что-нибудь в жизни делал, исключительно чтобы заработать?
По просьбе банков взламывал их собственные сети. Основал фирму, производившую софт. Журналистикой занимался… Хотя нет, это не считается – там смешные деньги были.
Ты сказал, что занимался криптографией. Я правильно понимаю, что это тебе впоследствии сильно пригодилось при создании WikiLeaks?
Конечно. Но тогда это был по большей части философский интерес.
Философский?
Да. Политико-философский. При помощи чего обычный человек может сказать «нет» власти, сверхдержаве? При помощи математики. Конкретнее – криптографии. Ты можешь зашифровать свой разговор с другом так, что, сколько бы ресурсов ни было у сверхдержавы, она никогда не сможет узнать его содержание. Математика сильнее любой власти; с ее помощью индивидуум способен справиться со сверхдержавой, освободиться от могущественного принуждения.
То есть, еще в детстве начав искать источник власти для «маленького человека», ты всегда продолжал этим заниматься?
И до сих пор занимаюсь в каком-то смысле.
Ты шифруешь собственную информацию и публикуешь секреты сверхдержавы. Это война?
Я бы не хотел использовать слово «война» – я знаю, что такое настоящая война.
Тогда как бы ты назвал эти отношения?
Соревнованием или противостоянием. У меня есть миссия, которую я пытаюсь выполнить. И есть практики и действия, которые стоят на пути к этой цели. Соответственно, я вынужден с ними бороться.
И что это за миссия?
Сделать цивилизацию более справедливой и умной. Для этого нужно, чтобы знания стало больше. Распространение знания в целом и знания, которое сегодня намеренно скрывается от людей в частности.
Когда ты скажешь, что цель достигнута?
Ее вряд ли получится достичь окончательно, однако в достаточной степени для того, чтобы я занялся чем-то другим, – возможно. Это произойдет тогда, когда любой человек будет чувствовать, что может эффективно, быстро и безопасно ознакомиться с важной для него информацией и сохранить ее для истории.
То есть фактически тогда, когда секретной информации вообще не будет?
Я говорю о тех случаях, когда мы знаем, что информация есть и она имеет для нас значение, но не можем ознакомиться с ней из-за того, что боимся или слишком слабы. Если о наличии секрета неизвестно или он никому не интересен – это другое дело. Почему сегодня государства скрывают от людей столько информации? Потому, что эта информация свидетельствует о несправедливости их планов. Они тратят значительные средства на поддержание секретности, поскольку преодолеть сопротивление осведомленного об этих планах общества окажется невозможно или еще дороже. Необходимо сделать так, чтобы хранение секретов стало максимально трудным, то есть невероятно расходным делом. Тогда требующая тайны несправедливость станет нерентабельной и, соответственно, правительствам придется заниматься справедливым планированием.
