Мартин Кайдин - «Тигры» горят! Разгром танковой элиты Гитлера

Главным из них была русская кавалерия, наносившая удары стремительно и мощно на ландшафте, кажущемся практически непроходимым для большой группы людей. И притом не только за линией фронта, но и в самом центре боя. Кавалерия была обучена использовать свою превосходную манёвренность и опыт, чтобы наносить неожиданные удары. Она также сыграла значительную роль в Курской битве.

Это новый пример, как сложно изучать Курскую битву, пытаясь понять природу этого сражения. Некоторые просто считают числа, и это ведёт к неправильному представлению о ситуации. Если судить об эффекте лошадей в русскую зиму, например, нужно понимать, что при температуре -4° по Фаренгейту немецкая лошадь замёрзнет до смерти.

Почему немецкая лошадь? Важны особенности пород. Будучи защищённой от ветра, русская лошадь выдерживает температуру до -58° по Фаренгейту.

Были ли лошади так значительны во время Второй мировой войны? Особенно на русском фронте с его насыщенностью бронетехникой и механизированным вооружением?

Только на русском фронте немецкие войска потеряли в своём составе полмиллиона лошадей — в боях и связанных с ними действиях.

Курская битва, как уже говорилось ранее, лишила немецкую армию возможности диктовать, когда, где и как будут проходить следующие сражения на русском фронте. Описывая Курскую битву как «одно из самых решающих сражений Второй мировой войны», маршал Жуков добавил, что после этого «фашистское командование… будет вынуждено вести только оборонительные бои».

Никто не собирается утверждать, что немцы потеряли свою способность вести масштабные и разрушительные боевые действия. Но они больше не могли после пятидесяти дней сражения под Курском выбирать время и место сражения. Теперь эта привилегия была отдана русским. Такова будет ситуация до конца войны, до штурма Берлина, на протяжении всей линии фронта, на каждую милю которого в среднем приходилось триста единиц тяжёлой артиллерии и тридцать танков[4] (наряду с авиацией, ракетами и пехотой).

Разумеется, некоторые офицеры высокого ранга признают истинное положение вещей в Курской битве — то, что это была попытка разгромить русскую армию, потерпевшая крах. Они посмотрят на сражение трезвым взглядом и признают, что это был разгром, поражение колоссальных масштабов, потому что оно определило сторону, которая задавала после этого условия войны.

Но большинство немецких должностных лиц тем не менее предпочли закрыть глаза и на сражение, и на его последствия. Они скажут, что немецкая армия никогда не была окружена русскими, и будут правы. Они скажут, что паники среди солдат Вермахта не было. И это тоже будет правдой. Они опишут доблестные арьергардные бои своих солдат, но для них будет слишком сложным признать, что эта доблесть была доблестью во время поражения, а не во время победы. Они скажут, что русские-де понесли ещё большие потери, чем немцы, что это показывают окончательные подсчёты (если немецкая статистика верна, а это весьма сомнительно, так что это спорный вопрос).

Однако окончательный результат Курской битвы таков: когда прогремели последние выстрелы на Курской дуге, стратегическая инициатива в войне перешла к Красной Армии, получившей возможность диктовать, где и когда будут проходить сражения.

МОСТ СЕРЖАНТА ШЕРШАВИНА

Некоторые люди считают, что всё решает грубая, массовая сила, хотя и у неё есть кое-какие ограничения. В Курской битве сильное сопротивление немцам оказывали специально организованные отряды людей, сражающихся, как тени, действующие далеко от передовых линий, в тылу, действующие совершенно свободно от ограничений, характерных для регулярных дивизий и батальонов. Эти люди были разведчиками, заброшенными русскими в немецкий тыл с задачей уничтожить какую-либо специфическую цель, и партизаны, постоянно сражавшиеся за немецкой линией фронта — без машин, без лошадей, почти всегда на ногах. Среди них были и мужчины, и даже женщины, они наносили удар под покровом ночи и вырезали десятки тысяч немецких солдат. Они представляли постоянную и сильнейшую угрозу Германии.

Русские извлекли максимум пользы из таких операций, чтобы проникнуть внутрь немецких тылов во время долгих приготовлений Вермахта к бою. Для русских время означало всё. Чем дольше была задержка перед ударом немцев, тем сильнее были бы русские укрепления и тем больше резервов было бы доступно. Одним из средств задержать атаку немцев наряду с разрушением немецких путей сообщения, когда они в них особенно нуждались, было разрушение многих ключевых центров снабжения врага, насколько это было возможно.

В ходе последней недели июня 1943 года, за десять дней до первого выстрела в Курской битве, русское командование послало сапёрные команды, чтобы те взорвали немецкие мосты и железнодорожные пути. Одна такая группа была послана взорвать мост, который немцы построили, чтобы переправлять войска через Северский Донец, реку в районе Харькова, южнее Курской дуги.

Это рассказ о Сергее Шершавине, сержанте 48-го стрелкового полка, проведшем три мучительных дня за немецкой линией фронта.

Разведывательный отряд Шершавина проник сквозь немецкую линию фронта ночью. Один немецкий часовой, приблизившийся к нему, умер быстро, одна рука Шершавина закрыла ему рот, пока другой он воткнул в часового нож между лопатками. Шершавин сбросил мёртвого с моста, и тот упал на песок около реки.

Отряд Шершавина двигался быстро и тихо. Перевес был не в их пользу. Последние попытки взрыва моста заканчивались тем, что очередная русская группа была убита, а мост оставался целым. Работая очень быстро, русские перенесли свои пакеты взрывчатки на середину моста, поместив их туда, где они окажут на мост наибольшее воздействие. Сергей Шершавин подбежал к зарядам и воткнул в них два проводка. Затем он побежал назад, разматывая провод на ходу. Внезапно тишину рассёк звук, и он застыл. Всё было тихо. Были слышны только обычные звуки ночи. Немцев не было. Повезло.

Человек позади Шершавина тяжело дышал. Он крутил головой, хватаясь за нож. Он был только одним из его сапёров, хватающим воздух со смесью нервозности и возбуждения. Это было его первым заданием за линией фронта. Шершавин легко тронул его за плечо и двинулся дальше, разматывая за собой провод. Он дошёл до конца моста и отошёл в сторону.

«Так, — прошептал он, — готово». Ещё один солдат бежал к ним, Шершавин присел на корточки и начал наматывать конец детонирующего шнура[5] на палец. Он больше полагался на ощущения, чем на зрение, мост, казалось, полностью растворился в темноте.

«Сержант…»

Шершавин взглянул на сапёра. «В чём дело? — сказал он. — Говори скорее».

«М-можно я это сделаю, — сказал, заикаясь, сапёр, — я имею в виду дёрну за шнурок».

Шершавин улыбнулся. Он почувствовал небольшое огорчение, сматывая шнур с пальца, и осторожно передал его сапёру. «Давай», — сказал он. Он понимал, что тот чувствовал. Всегда, когда он тянул за шнур, он испытывал странное детское чувство власти, когда по окрестностям раздастся гром взрыва.

Сапёр был готов. «Тяни», — сказал ему Шершавин. Другие ждали в сильном напряжении. Шершавин скорее почувствовал, чем увидел, как сапёр дёрнул шнур. С напряжёнными мускулами и задержанным дыханием они ждали яркую вспышку света, а затем и взрыв.

Ничего не произошло. Они выпустили воздух из лёгких. Тишина, казалось, навалилась на них, давя на их уши, — так велико было их ожидание грома от взрыва моста. Не было ни рыка, ни грохота. Они так и остались на том месте, где и были раньше. Что могло пойти не так? Тишина опять нарушилась. Шершавин слушал, не двигаясь. Соловей, напевающий песню.

«Товарищ старший сержант!» — прошептал сапёр Шершавину с ноткой замешательства в голосе. Ответа не было. «Сержант?» Ни звука. Только свист соловья, единственный звук в ночи, единственная маскировка для звуков шагов. Шершавин исчез в темноте, двигаясь по мосту боком, подобно крабу.

Шершавин был зол и разочарован. Ведь он зашёл так далеко. Он не оставит мост. Он не может. Немцы использовали этот мост, чтобы переправлять подкрепление на левый берег реки. Они уже переправили опасное количество боеприпасов и пополнений. Оставить этот мост означало дать врагу возможность получить численный перевес. Но если мост бы удалось взорвать, немцам пришлось бы обходиться тем, что у них есть. Тогда полк Шершавина смог бы усилить давление на немцев, ослабить их и окончательно разрушить немецкий плацдарм. Именно это было самым важным сейчас. Близилось что-то очень большое и важное. Было необходимо разрушать немецкие коммуникации, линии поставки вооружения и патронов везде, где это возможно. Шершавин понимал, что он никак не мог просто так взять и уйти, и неважно, насколько рисковал своей жизнью он сам.