Федор Синицын - ЗА РУССКИЙ НАРОД! НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ
Изменение национальной политики на завершающем этапе войны проявилось прежде всего в снижении накала пропаганды, направленной на усиление русского национального фактора. Хотя продолжались реабилитация лучших страниц прошлого и акцентирование на особой роли русского народа — «старшего брата», которому другие народы СССР были «обязаны» своими достижениями, в 1944 г. в армейских пропагандистских изданиях[2] произошло снижение в 2 раза по сравнению с 1943 г. количества публикаций о героическом прошлом русского народа.
Реабилитация истории дореволюционной России подверглась существенным ограничениям. Теперь она была направлена в основном на выдвижение и прославление ряда новых русских исторических личностей, которые могли быть полезны с точки зрения актуальной на тот момент политической ситуации. К концу войны Сталину стал наиболее близок образ М. И. Кутузова, ибо его полководческую тактику Сталин счел возможным примерить к своей деятельности в 1941–1942 гг.52 В марте 1944 г. на экраны вышел фильм С. Эйзенштейна «Кутузов», который был назван «крупным достижением советской кинематографии»53.
Особый характер, как и прежде, имел курс на выдвижение личности Ивана Грозного в качестве одного из главных положительных персонажей русской истории. Пьеса А. Толстого «Иван Грозный», поставленная в Малом театре, в октябре
1944 г. была подвергнута суровой критике за то, что главный персонаж выглядел «жалким». Спектакль был снят с постановки. В декабре 1944 г. было подвергнуто критике искажение личности Ивана Грозного в сборнике стихов «Русь». Отмечалось, что книга «подчеркивает жестокость Ивана Грозного, но умалчивает о его прогрессивной государственной деятельности». Распространение сборника было запрещено. В январе 1945 г. на экраны вышел «Иван Грозный» (также был снят С. Эйзенштейном), который был оценен как «удачный», в котором Иван Грозный верно показан как «вдохновитель и руководитель борьбы за исторические рубежи» России. Деятельности И. Грозного был посвящен ряд литературных произведений, в частности драматическая дилогия В. Соловьева «Великий государь», отмеченная Сталинской премией.
С одной стороны, руководство страны осознавало непреходящую роль русского народа в Советском государстве. Факт особого вклада русского народа в Победу отмечался пропагандой и учитывался советским руководством, кульминацией чего стало выступление Сталина 24 мая 1945 г. на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии. Сталин поднял тост «за здоровье русского народа», назвав его «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», заслужившей «общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны», имеющей «ясный ум, стойкий характер и терпение». Сталин подчеркнул, что «доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила» победу в войне. Ведущие средства массовой информации объявили, что сталинский тост «является классическим обобщением того исторического пути, который прошел великий русский народ»54.
В то же время изменение хода войны, «интернационализация» Красной Армии, ее выход на западные территории СССР и за границу, а также необходимость возвращения линии политики и пропаганды к коммунистической основе, которая являлась залогом существования советского режима, заставили руководство страны пересмотреть курс национальной политики. Свой вклад в такую перемену внесли настроения «великодержавного шовинизма», проявившиеся в результате чрезмерного укрепления русского национального фактора. А «великодержавный шовинизм» советским руководством традиционно рассматривался как одна из самых больших угроз целостности страны.
К началу 1944 г. среди советских историков (труды которых, как известно, всегда вносили свой вклад в формирование государственной идеологии) выделились две группы, представители которых придерживались противоположных оценок присоединения к России «национальных окраин» на разных этапах ее истории. Представители первой группы, объединившиеся вокруг заместителя директора Института истории АН СССР А. М. Панкратовой, считали присоединение к России «абсолютным злом» для других народов. Такой подход нашел яркое выражение в труде «История Казахской ССР», изданном в 1943 г. под редакцией М. Аб - дыкалыкова и А. М. Панкратовой.
Представители второй группы историков во главе с академиком Е. В. Тарле говорили о необходимости не только пересмотра теории «абсолютного зла», но и кардинального возвращения советской исторической науки на национально — патриотичес - кие позиции. Например, профессор А. И. Яковлев, выступая на заседании в Наркомате просвещения 7 января 1944 г., говорил: «Мне представляется необходимым выдвинуть на первый план мотив русского национализма. Мы очень уважаем народности, вошедшие в наш Союз, относимся к ним с любовью. Но русскую историю делал русский народ. Мы, русские, хотим истории русского народа, истории русских учреждений, в русских условиях»55. Позиция сторонников Тарле была здоровой реакцией на гиперкритику национального прошлого, которая была характерна для периода 1920–х — начала 1930–х гг. В условиях войны и перемен в национальной политике эта ответная реакция приняла подобие «русофильства»56.
Однако позиция группы Тарле подверглась атаке со стороны группы Панкратовой. 2 марта 1944 г. Панкратова направила члену Политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданову письмо, информируя, что «среди работников идеологического фронта появились тенденции», в основе которых «лежит полный отказ от марксизма — ленинизма и протаскивание — под флагом патриотизма — самых реакционных и отсталых теорий отказа от классового подхода к вопросам истории, замены классового принципа в общественном развитии национальным, реабилитации идеализма, панславизма и т. п.»57. В своем письме на имя Сталина, Жданова, Маленкова и Щербакова от 12 мая 1944 г. Панкратова просила найти «возможность обсудить положение и задачи советских историков в условиях Великой Отечественной войны и помочь нам выправить наши недостатки»58.
Партийные органы выступили с критикой и той, и другой группы историков. В первую очередь получила осуждение книга «История Казахской ССР». В докладной записке Комиссии партконтро- ля от 30 января 1944 г. говорилось, что «эта книга пользы не принесет», а также «может стать оружием в руках казахских националистов», так как «взаимоотношения казахского и русского народа выглядят только как враждебные». На «Историю Казахской ССР» была запрошена рецензия у секретаря ЦК КП(б) Узбекистана У. Ю. Юсупова. Очевидно, сделано это было с той целью, чтобы получить критические замечания от представителя власти в одной из национальных республик и избежать таким образом гипотетического обвинения в «великорусском шовинизме». 23 мая 1944 г. Юсупов дал отзыв, в котором подверг авторов книги критике за то, что они «рассматривают колонизацию Казахстана как абсолютное зло», а «все массовые национальные движения, происходившие в Казахстане, как прогрессивные и революционные», «допускают изолированное рассмотрение истории казахского народа», «приукрашивают и идеализируют экономическое и культурное развитие казахского народа до завоевания Казахстана царской Россией»59.
В марте и мае 1944 г. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) подвергло критике обе группы историков: «В советской исторической науке не преодолено еще влияние реакционных истори- ков — немцев, фальсифицировавших русскую историю», «сильно сказывается еще влияние школы Покровского»*, «присоединение к России расценивается как абсолютное зло», а также, наоборот, «среди некоторой части историков наблюдается оживление антимарксистских, буржуазных взглядов»60.
Таким образом, руководству страны стало ясно, что назрела необходимость обсудить создавшуюся ситуацию с целью не допустить уклона как в сторону «гиперинтернационализма», так и в сторону «великодержавного шовинизма». С этой целью с 29 мая по 8 июля 1944 г. в ЦК ВКП(б) было проведено совещание историков, на котором развернулись дебаты по проблеме исторической легитимации Советского Союза в его существующих границах. Группа Тарле делала это с великодержавных позиций, утверждая преемственность СССР и царской России, а группа Панкратовой — с позиций, которые она считала марксистскими, утверждая, что только СССР как «новое» объединение народов было свободным и добровольным61.
По результатам совещания был разработан проект постановления ЦК «О недостатках научной работы в области истории», в котором подверглись критике сторонники Тарле за «ревизию ленинских взглядов» и за отрицание того, что царизм был «угнетателем трудящихся» и «жандармом Европы», а царская Россия — «тюрьмой народов», а также за насаждение «пренебрежительного отношения к нерусским народам», оправдание «колониальных захватов царизма» и пр. В этом же проекте постановления критике подверглись сторонники Панкратовой за «ревизию ленинских взглядов», продвижение «норманнской теории», замалчивание и недооценку «прогрессивных сторон русской истории», принижение «роли выдающихся деятелей русского народа», противопоставление друг другу народов Советского Союза. Однако этот проект постановления был отвергнут. В новом проекте постановления историки были более предметно обвинены в попытках «возрождения буржуазно — исторической школы Милюкова» и «национализма» (тезис о прогрессивности завоевательной политики царизма), великодержавном шовинизме, «реставрации исторических ошибок школы Покровского». Однако и этот проект постановления принят не был. Он не устраивал руководство ЦК ВКП(б) из‑за «политизированности», неверности с научной точки зрения и персональной адресованности62.
