Светлана Алексиевич - Чернобыльская молитва

- Помыла хату, печь побелила... Надо оставить хлеб на столе и соль, миску и три ложечки... Ложек столько, сколько душ в хате... Все, чтоб вернуться...

- А гребешки у кур были черные, а не красные - радиация. И сыр не получался. Месяц жили без творога и сыра. Молоко не кисло, оно в порошок сворачивалось, белый порошок. Радиация...

- Эта радиация у меня на огороде была. Огород весь побелел, беленький-беленький, как чем-то посыпанный. Кусочками какими-то... Я думала, может, что-то из лесу такое принесло...

- Не хотели мы уезжать. Ой, не хотели! Мужики выпившие. Под колеса бросались. Начальство ходило по хатам и каждого уговаривало. Наказ: "Имущество не брать!"

- Скот три дня не поенный. Не кормленный. На убой! Приехал корреспондент из газеты. Пьяные доярки чуть его не убили.

- Председатель с солдатами кружится вокруг моей хаты... Стращают: "Выходи или будем поджигать! А ну, сюда канистру с бензином". Забегала - то рушник схвачу, то подушку...

- А в войну целую ночь орудия стукают-стукают, секут-секут. Мы земляночку в лесу выдолбили. Бомбят и бомбят. Все сожгли, сказать бы хаты, а то и огород, и вишенки погорели.

Только б не было войны... Как я её боюсь!

- У армянского радио спрашивают: "Можно ли есть чернобыльские яблоки?" Ответ: "Можно, только огрызки надо глубоко в землю закапывать".

- Дали нам новый домик. Каменный. Так, знаете, за семь лет не забили ни одного гвоздя. Чужбина. Все чужое. Мой хозяин плакал и плакал. Неделю работает в колхозе на тракторе, ждет воскресенья, а в воскресенье ляжет у стенки и голосит...

- Больше нас никто не обманет, никуда мы со своего места не двинемся. Магазина нет, больницы нет. Света нет. Сидим при керосиновой лампе и при лучине. А нам хорошо! Потому что дома...

- В городе невестка ходила за мной по квартире с тряпкой и вытирала дверную ручку, стул... А все за мои деньги куплено, вся мебель и "Жигули". За те, что мне отдали за дом, за коровку. Деньги кончились, и мама не нужна.

- Деньги наши дети забрали... А что осталось, инфляция съела. Может килограмм хороших конфет на них теперь купишь, а, может, и не хватит, то, что нам отдали за хозяйство, за хаты...

- Две недели я шла пешком... И коровку свою вела... Люди не пускали в хату... В лесу ночевала...

- Боятся нас. Заразные, говорят. За что Бог наказал? Рассердился на нас? Живем не по-людски, не по божьим законам. Казним один одного. За это.

- Мои внуки летом приезжали... Первые годы не ехали. Тоже боялись... А теперь навещают, продукты уже берут, все пакуют, что дашь. "Бабушка, спрашивали, - а читала ты книгу о Робинзоне?" Жил один так, как и мы. Без людей. Я с собой полмешка спичек привезла... Топор и лопату... А теперь у меня сало, яйца, молоко, - все свое. Одно что - сахар не посеешь. Земли тут сколько хочешь! Хоть сто гектаров запахивай. А власти никакой. Тут человеку никто не мешает... Ни начальство, никто...

- С нами и коты вернулись. И собаки. Возвращались вместе. Солдаты нас не пускали. Омоновцы. Так мы ночью... Лесными дорогами... Партизанскими...

- Ничего от государства нам не надо. Ничего не просим. Не трогайте только нас! Ни магазина не надо, ни автобуса. За хлебом ходим пешком... Двадцать километров. Не трогайте только нас! Мы сами себе.

- Табором вернулись. Три семьи... А здесь все разграблено: печь разбили, окна, двери сняли. Полы. Лампочки, выключатели, розетки, - все выкрутили. Ничего живого. Вот этими руками все заново, вот этими руками. А как же!

- Дикие гуси кричат - весна наступила. Сеять пора. А мы в пустых хатах... Одно - крыши целые...

- Милиция кричала. Приедут на машинах, а мы - в лес. Как от немцев. Один раз напали на нас с прокурором, так он грозился, что будут судить по десятой статье... Я говорю: "Пускай мне дадут год тюрьмы, я отбуду и сюда вернусь". Их дело покричать, а наше помолчать. Я орден имею, как передовой комбайнер, а он мне грозится - по десятой статье пойдешь...

- Каждый день мне моя хата снилась. Я возвращалась: то копаю огород, то постель прибираю... И всегда что-нибудь найду: то туфлю, то цыплят... К добру всё, к радости. На возвращение...

- Ночью Бога просим, а днем милиционеров. Спросите вы у меня: "Что ты плачешь?" А я не знаю, чего я плачу. Я рада, что я в своем дворе живу.

- И пережили все, перетерпели...

- Добилась я к доктору: "Миленький, ножки не ходят. Суставчики болят". "Коровку надо сдать, бабка. Молоко отравленное". -"Ой, нет, - причитаю, ножки болят, коленки болят, а коровку не отдам. Моя кормилица".

- У меня семеро детей. Все в городах живут. Я тут одна. Затоскую, сяду под их фотографиями... Разговариваю. Сама себе. Все, все одна. Дом одна покрасила, шесть банок краски уложила. Так вот и живу. Вырастила четыре сына и три дочки. А муж рано умер. Одна.

- Я с волком встречался вот так: он стоит, и я стою. Посмотрели один на одного... Он в сторону отскочил... Помчался. Так у меня шапка поднялась от страха.

- Любой зверь боится человека. Ты зверя не трогай, и он тебя обойдет. Раньше ходишь по лесу, услышишь голоса, бежишь к людям, а сейчас человек от человека прячется. Не дай Бог встретить в лесу человека!

- Все, что в Библии написано, все исполняется. Там и про наш колхоз написано... И про Горбачева... Что будет большой начальник с клеймом и великая держава рассыпется. А потом наступит Божий суд... Кто в городах живет, все погибнут, а в деревне один человек останется. Человек будет рад человеческому следу! Не человеку, а только следу его...

- А свет у нас - лампа. Керосинка. А-а... Бабы уже доложили вам. Убьем кабана, так в погреб несем или в землю закапываем. В земле мясо три дня лежит. Водка у нас из своего жита.

- У меня два мешка соли... Не пропадем без государства! Дров полно кругом лес. Хата теплая. Лампа горит. Хорошо! Козу держу, козлика, трое свиней, четырнадцать кур. Земли - вдосталь, травы - вдосталь. Вода есть в колодце. Воля! Нам хорошо! У нас тут не колхоз, а коммуна. Еще одного коника купим. И тогда никто нам больше не нужен. Одного коника...

- Мы не домой вернулись, как один корреспондент тут был и удивлялся, а на сто лет назад. Серпом жнем, косой косим. Молотим цепами зерно прямо на асфальте.

- В войну нас сожгли, жили в земле. В землянках. Моего брата убили и два племянника. Всего в роду погибло семнадцать человек. Мама плачет и плачет. А ходила старушка по деревням, побиралась. "Скорбишь?" - говорит маме. - Не скорби. Кто отдал жизнь за других, тот святой человек". И я все за Родину могу... Только убивать не могу... Я - учительница, я учила - любите человека. Только так учила: "Всегда побеждает добро". Дети, они маленькие, душой чистые.

- Чернобыль... Над войнами война. Нет человеку нигде спасения. Ни на земле, ни в воде, ни на небе.

- Радио сразу отключили. Никаких новостей не знаем, зато нам спокойно жить. Не расстраиваемся. Приезжают люди, пересказывают: везде война. И будто социализм кончился, живем при капитализме. Царь вернется. Правда!?

- То кабан из лесу в сад зайдет, то лосиха... Люди редко. Одни милиционеры...

- А вы и в мою хату зайдите.

- И в мою. Так давно у меня в хате гость не сидел.

- И крещусь, и молюсь... Господи! Два раза милиция мне печку рубила... На тракторе вывозили... А я - назад! Пустили бы людей - они все на коленках домой бы поползли. Разнесли по свету наше горе. Только мертвые назад возвращаются. Мертвым разрешают вернуться. А живые - ночью. Лесом...

- На радуницу все сюда рвутся. До одного. Каждый хочет своего помянуть. Милиция по спискам пропускает, а детям до восемнадцати лет нельзя. Приедут и так рады возле своей хаты постоять... В своем саду возле яблони... Сначала на могилках плачут, потом расходятся по своим дворам. И там тоже плачут и молятся. Ставят свечки. Висят на своих заборах... Что на оградах у могилок... Бывает, что и веночек положат возле дома... Повесят белый рушник на калитке... Батюшка молитву читает: "Братья и сестры! Будьте терпеливыми!"

- На кладбище берут и яйца, и булки... У кого что есть... Каждый садится возле своей родни. Зовут: "Сестра, пришла тебя отведать. Иди к нам обедать". Или: "Мамочка ты наша. Папочка ты наш. Татуля." Зовут души с неба... У кого в этот год умерли, те плачут, а у кого раньше, те не плачут. Поговорят, вспомнят. Все молятся. Кто не умеет, тоже молится.

- Только ночью не плачу. Ночью по мертвому плакать нельзя. Солнце зайдет уже не плачу. Помяни, Боже, душечку их. И царство им небесное!

- Кто не скачет, тот плачет. Вот хохлушка продает на базаре большие красные яблоки. Зазывает: "Покупайте яблочки! Яблочки чернобыльские!" Кто-то ей советует: "Не признавайся, тетка, что они чернобыльские. Никто не купит". "Не скажите! Берут! Кому надо для тещи, кому для начальника!"

- Тут один из тюрьмы вернулся. По амнистии. В соседней деревне жил. Мать умерла, дом закопали. Прибился к нам. "Тетка, дайте кусок хлеба и сала. Я вам дров наколю". Побирается.

- Бардак в стране - и сюда бегут люди. От людей бегут. От закона. И живут одни. Чужие люди... Суровые, нет приветствия в глазах. Напьются - подожгут. Ночью спим, а под кроватью - вилы, топоры. На кухне у дверей - молоток.