Александр Широкорад - Русь и Польша. Тысячелетняя вендетта

Крупнейшей акцией Армии Крайовой в реализации плана «Буря» стало Варшавское восстание. План этой операции особо тщательно готовился в Лондоне как поляками, так и британскими спецслужбами. Около 40 тысяч бойцов Армии Крайовой тайно проникли в столицу. В течение трех дней они должны были освободить от немцев Варшаву. После захвата мест, пригодных для посадки самолетов, из Лондона должно было быть переброшено эмигрантское правительство, а из Шотландии — воздушно-десантная польская бригада.

Советские войска к началу восстания (1 августа 1944 г.) находились в нескольких десятках километров от Варшавы. И по расчетам польских генералов, части Красной Армии, подойдя к столице, должны были обнаружить там законное правительство и не менее чем 100-тысячную польскую армию, состоявшую из бойцов Армии Крайовой, мобилизованных варшавян и переброшенных по воздуху солдат из Англии и Италии.

Самое интересное, что немцы заранее знали о готовившемся восстании. «В середине июня 1944 г. вблизи Юзефова (пригорода Варшавы) состоялась тайная встреча старшего офицера немецкой службы безопасности Пауля Фукса и командующего Армией Крайовой Тадеуша Бур-Коморовского.

На переговорах присутствовал немецкий офицер-переводчик, впоследствии завербованный польской службой безопасности и представивший детальный отчет об их ходе. В этом документе 50-летней давности воспроизводится запись хода переговоров.

„Фукс. Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечет за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?

Коморовский. Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Мое личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.

Фукс. Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идет о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон.

Коморовский. Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск…

Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На мое место придут другие, если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнется“ (Гареев. Маршал Жуков. С. 21)…

За год до восстания, 14 октября 1943 г., Бур-Коморовский на заседании КРП (польского политического представительства) при рассмотрении вопроса о возможности польского восстания на оккупированной территории цинично заявил: „Мы не можем допустить до восстания в то время, когда Германия все еще держит Восточный фронт и защищает нас с той стороны. В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах. Кроме того, я вижу угрозу в лице России… Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас. Из этого вытекает логическое заключение, что мы не можем вызвать восстание против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт и тем самым и русских вдали от нас“ (Гареев. Маршал Жуков. С. 21)»[215].

Помимо приближения Красной Армии к Варшаве важную роль в определении даты выступления сыграла подготовка визита премьера эмигрантского правительства Миколайчика в Москву. Ему крайне нужны были хоть какие-то козыри в разговоре со Сталиным. «Вильно и Львов, эти погубленные города, не открыли глаза Западу. Но на этот раз наша жертва будет столь огромна, что они будут обязаны изменить свою зловредную политику, которая приговаривает Польшу к новой неволе»[216]. Ну прямо как в песне кавалергарда из кинофильма «Звезда пленительного счастья»: «Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась»[217].

Ну и, наконец, стоит процитировать приказ генерала Бур-Коморовского, распространяемый аковцами в Варшаве во время восстания:

«Поляки, решительный момент нашей героической борьбы потребует от всех непоколебимой веры в победу, готовности к жертвам во имя нации и дисциплины перед руководством. Провозглашаю следующий приказ:

Большевики перед Варшавой. Они заявляют, что они друзья польского народа. Это коварная ложь. Наша окраина, Вильно и Люблин взывают к мести. Большевистский враг встретится с такой же беспощадной борьбой, которая поколебала немецкого оккупанта. Действия в пользу России являются изменой родине. Час польского восстания еще не пробил. Приказы советских приспешников аннулирую. Коменданта Армии Крайовой обязал подавить всякие попытки поддержки Советов. Немцы удирают.

К борьбе с Советами!

Да здравствует свободная Польша!

Бур, Главный Комендант вооруженных сил в стране»[218].

Но, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли ляхи про овраги. Германский гарнизон в Варшаве насчитывал 20 тысяч человек. И это были не 20 тысяч пехотинцев и танкистов, а 20 тысяч нестроевых солдат, полицейских, штабных чинов и т. д. В ходе восстания к 40 тысячам аковцев присоединилось около 20 тысяч варшавян. Тем не менее им не удалось взять под контроль весь город. Сотрудники большинства германских учреждений заняли круговую оборону своих зданий и продержались до подхода основных сил. Самая важная задача повстанцев — захват мостов через Вислу, связывающих Варшаву с ее предместьем Прагой, так и не была выполнена.

Восстание продолжалось 63 дня. Погибли или пропали без вести 18 тыс. повстанцев. Около 25 тыс. было ранено, в том числе 6500 — тяжело. Погибли 180 тыс. мирных жителей Варшавы. Почти полностью был разрушен город.

Замечу, что отряды прокоммунистической Армии Людовы, принявшие участие в боях уже после начала восстания, сумели пробиться к советским войскам, но генерал Армии Крайовой Бур-Комаровский предпочел сдать свои части немцам.

Уже в октябре 1944 г. поляки-эмигранты стали обвинять в провале захвата Варшавы… руководство СССР. Мол, Сталин лично отдал приказ Красной Армии остановиться. Нелепость подобных обвинений очевидна. Замечу, что в ходе Второй мировой войны руководство СССР и западных союзников тщательно координировали свои планы. А там, где могло иметь место соприкосновение союзных сил, обязательно составляли карты разграничения ответственности сторон. Это было сделано, например, в Норвежском море, в Японском море и т. д. Но в данном случае союзники и поляки до последнего часа скрывали от СССР подготовку Варшавского восстания.

Как уже говорилось, советские войска после 600–700-километрового наступления были обескровлены, тылы отстали, и большое новое наступление с форсированием Вислы в районе Варшавы было физически невозможно.

Тем не менее 14 сентября войска 1-го Белорусского фронта и действовавшие в их составе части Войска Польского освободили восточное предместье Варшавы — Прагу. Советские и польские летчики поддерживали боевые действия повстанцев: 13 сентября — 1 октября было произведено 5000 самолетовылетов, сброшено повстанцам оружие, боеприпасы, продовольствие и медикаменты. 15 сентября 5 батальонов Войска Польского, взаимодействуя с частями Красной Армии, форсировали Вислу и захватили несколько плацдармов, но были выбиты оттуда фашистами.

Наши либералы с большим удовольствием разоблачают «преступления» Сталина. Так, например, Сталин «не разрешил посадку английских и американских самолетов на советских аэродромах после совершаемых ими налетов на позиции немцев в районе Варшавы и доставки грузов участникам восстания. А тут уж подтягивание тылов и перегруппировка войск ни при чем».

Тут можно задать вполне резонный вопрос, а были ли в сентябре 1944 г. в районе Варшавы свободные от советских ВВС аэродромы, пригодные для посадки дальних бомбардировщиков? Ведь немцы, как правило, перед отступлением выводили из строя все свои аэродромы.

Но главное в другом, зачем американским бомбардировщикам потребовались советские аэродромы? Они и так успешно сбрасывали над Варшавой свои грузы. Другой вопрос: что бестолковые польские офицеры сами не знали расположения частей Армии Крайовой в Варшаве, и грузы часто попадали к немцам? Ну, допустим, немцами подбит английский или американский самолет, неужели он не мог совершить вынужденную посадку на советской территории или экипаж не мог спрыгнуть там с парашютами? Неужели бы их перестреляли красноармейцы? Наоборот, наши командиры были бы очень рады любому стратегическому бомбардировщику, сделавшему вынужденную посадку, и «ланкастеру», и Б-24, и Б-17. Хотя бы потому, что союзники секретили от нас очень много интересных приборов — устройства связи, радиолокационные прицелы и т. д. Так что за прием такого самолета пехотный командир мог и орден получить.