Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина?
А В СУББОТУ, 28 февраля, Сталин пригласил к себе на «ближнюю дачу» членов «Тройки», то есть Берию, Маленкова и Булганина, и…
И – Хрущёва.
В своих воспоминаниях, упоминая о которых мне каждый раз хочется взять оба слова – и «свои», и «воспоминания» – в кавычки, Хрущев писал:
«…Он пригласил туда (в кремлевский кабинет. – С.К.) персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Потом говорит снова: «Поедемте покушаем на «ближней даче». Поехали, поужинали… Ужин затянулся… Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа…»
Жорес Медведев, приводя эти – в данном случае, я уверен, правдивые – строки Хрущева, пишет, что этот ужин, «который выглядел для Хрущева как неожиданный, был, естественно, подготовлен»…
Пожалуй, Ж. Медведев и не догадывается, насколько он тут прав! А, возможно, он все и понимает, но сознательно уводит нас от верной догадки. Нет, дело было не в стремлении, как уверяет Медведев, «…отвлечься, отдохнуть, поужинать с друзьями, выпить вина» перед тем, как принять «после долгого периода раздумий… радикальное решение».
Если бы дело было в желании расслабиться, компания у Сталина была бы наверняка другой – ни один из четырех приглашенных Сталиным на ужин 28 февраля не входил в его душевно близкий.круг. Уж Клима-то Ворошилова с Семеном Буденным, да и Анастаса Микояна с Вячеславом Молотовым Сталин пригласил бы. Современные фальсификаторы образа и эпохи Сталина приписывают ему намерение в те дни чуть ли не отправить троих из этих четверых на плаху, но я не рекомендую никому хоть как-то брать в расчет подобные «версии». Политически Сталин от давних друзей действительно отдалялся, а точнее – они политически не то чтобы отдалялись, но отставали от Сталина… Но Сталин-то – по Хрущеву и Медведеву – хотел просто отвлечься. А Ворошилов, Микоян и Молотов, как и конармеец Буденный, в круг его души входили. Причем уже через день ему не помешало бы их понимание…
Но хотел ли Сталин в последнюю субботу зимы 1953 года расслабиться? Для этого ли он пригласил к себе, кроме членов «Тройки», еще и Хрущева?
Происходившее в тот вечер за столом на даче Сталина осталось между ним, четырьмя его сотрапезниками и Богом. Поэтому то, что сейчас читатель прочтет – лишь догадка автора. Но я надеюсь, что реконструировал суть того исторического вечера верно. И если я не ошибаюсь, Сталин тогда не расслаблялся, не отдыхал, а уже работал!
И работал напряженно!
Великие и деятельные натуры – а Сталин всегда относился к ним – не расслабляются в преддверии больших событий два раза! Это как в нелегком походе. Ты идешь, ты устал. Нужен привал, и ты его делаешь, расслабляясь по возможности максимально – ведь тебя опять ждет нелегкий путь. Но после привала, когда он позади, тут же делать еще один привал глупо. Результатом неизбежно будет не дополнительное расслабление, а утрата нужного тонуса.
Вот Сталин и устроил себе «привал», посмотрев чарующий балет Чайковского, очень для духовной рекреации подходящий. И если бы он хотел сохранить расслабление бойца перед боем 2 марта, то он провел бы субботу 28 февраля и воскресенье 1 марта опять-таки наедине сам с собой.
А он пригласил в субботу «Тройку» и Хрущева – на якобы «расслабляющий» ужин.
Зачем?
По Жоресу Медведеву – чтобы «расслабиться».
А, например, по «генералу» Волкогонову выходит, что Сталин их пригласил чуть ли не для того, чтобы сделать выволочку всем, кроме Булганина. Причем Берию Сталин якобы расспрашивал о «деле врачей», к которому Берия тогда не имел никакого касательства. Волкогонов утверждает, что гости усмотрели в этом некие зловещие намеки па близкие свои аресты и т.д. Мало того, что это – ложь, это еще и глупая ложь хотя бы потому, что через день предстоял бурный Президиум ЦК и Сталин никак не стал бы бросать любые упреки и обвинения в узком застолье, когда все это было уместнее сделать в публичной и официальной обстановке.
НАСКОЛЬКО я понимаю, Сталин к началу весны 1953 года уже полностью сложил для себя все элементы политической «мозаики» – как внешние, так и внутренние, в нечто единое целое.
То есть он убедился в том, что «холодная война», провозглашенная Черчиллем и непрерывно расширяемая Трумэном, начинает достигать своего системного пика. Причем своеобразие ситуации заключалось в том, что впервые, несмотря на все более обостряющуюся ситуацию, ни одна из сторон не могла уже перевести войну двух мировых лагерей из «холодной» фазы в «горячую» без риска получить – говоря языком более поздних времен – неприемлемый для себя ущерб.
Обе стороны уже имели атомное оружие, а США 1 ноября 1952 года испытали в Тихом океане первое в мире термоядерное устройство «Майк» с мощностью в 10 мегатонн, то есть – в 10 миллионов тонн тротилового эквивалента. Правда, это было сооружение весом в десятки тонн, но Сталин знал о возможности создания транспортабельного термоядерного заряда – работы по советской термоядерной бомбе РДС-бс уже подходили к концу.
Возникал «ядерный пат», и тут могло быть два варианта развития ситуации на планете.
Первый – все же «горячий». Сталин знал, что по количеству и суммарной мощности ядерного арсенала Россия сильно уступает Америке. Три с половиной месяца назад – 16 ноября 1952 года США в испытании «Кинг» успешно взорвали бомбу с тротиловым эквивалентом в несколько сотен тысяч тонн, то есть уже имели атомные бомбы такой мощности, которую Курчатов и Берия обещали обеспечить лишь в термоядерной бомбе. И Запад под рукой США мог решиться на «горячий» «крестовый поход» против СССР и социализма – пока он еще имел реальные шансы на успех.
Но более вероятным и выигрышным для Запада – и Сталин понимал это, был бы все же «холодный» вариант постепенного разрушения социализма за счет внутренней подрывной работы в лагере социализма, направляемой и координируемой извне. Бомбы не атомные, не водородные, а идеологические, пропагандистские. Плюс – «пятая колонна»…
Предстояла борьба Мирового Добра и Мирового Зла за умы и души людей на планете, и первый серьезный сталинский удар в этой войне Сталин уже обдумал и был готов его нанести. Лишить врага народов и свободы – империализм – его внутренней агентуры в СССР, и лишить не путем чисток по образцу 1937-1948 годов, а путем скорого и решительного избавления советского общества от переродившейся и шкурной части руководства, лишая ее возможности влиять на общество, – вот каким был замысел этого сталинского удара.
Если бы за счет разворачивания той самокритики, о которой в последнее время много было сказано, но которая пока удавалась не очень, из руководящих и прочих системно значимых кресел были вычищены самодуры, бюрократы, разгильдяи, бездари и рвачи, то среди них автоматически оказались бы многие из уже имеющихся или потенциальных членов «пятой колонны».
Не может иметь успеха тот полководец, который не уверен в своих маршалах и генералах. Этот горький урок Сталину преподал его собственный предвоенный генералитет, «прошляпивший» начало войны. Опираться надо на тех, в ком уверен. Но на кого?
Роль Ставки Верховного Главнокомандования играло теперь Бюро Президиума ЦК, а роль Генерального Штаба – весь Президиум ЦК.
Как мог строить расчет Сталин?
Пожалуй, так…
Бюро Президиума ЦК – это Берия, Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Первухин, Сабуров, Хрущев. К ним надо было при серьезном расчете присоединить таких членов Президиума, как Молотов и Микоян.
Берия, Маленков и Булганин – это «Тройка». Худо-бедно, но Сталин решил опереться на нее.
Ворошилов, Каганович и Молотов – старые соратники, которые в решительный момент пойдут за ним, даже не соглашаясь с ним – как раньше истинные большевики-ленинцы шли за Лениным.
Первухин и Сабуров – толковые работники, до высшего государственного уровня пока недотягивающие, самостоятельного политического веса не имеющие, но за Сталиным идущие уверенно и сознательно.
Старый друг Анастас… Давно, 28 марта 1928 года, он написал ему письмо, которое закончил так: «Словом, держись и не унывай - наша должна взять. Твой И. Сталин». Сейчас Анастас сдал… Но он тоже не пойдет против – ни на людях, ни внутри себя. В конце концов все они начинали жизнь и продолжали ее как люди вполне определенной идеи. И от нее никто из старых друзей не отступился – Сталин не для красного словца сказал в прошлом октябре, что Молотов готов в любой момент отдать за партию жизнь. Сталин ведь и сам был готов сделать это в любой момент.
Итак, сомневаться надо было только в Хрущеве. Причем Сталин мог иметь о нем уже и серьезную негативную информацию. Но Сталин верил людям до последнего и был склонен скорее прощать, чем карать, хотя нередко приходилось и карать.
И он решил накануне решительных разговоров 2 марта посмотреть Хрущеву в глаза.
