Злой рок. Политика катастроф - Фергюсон Ниал (Нил)

Я увидел тогда, что мировые экономические и политические лидеры выбрали неверный повод для беспокойства. В то время как глобальная пандемия набирала ход – и во все точки мира, покидая Ухань, летели самолеты с зараженными пассажирами, – почти все дискуссии на Всемирном экономическом форуме были посвящены проблеме изменения климата. Советы директоров обсуждали в первую очередь проблемы экологической ответственного, социальной справедливости и корпоративного управления (ESG). 23 января ученые-атомщики перевели стрелки Часов Судного дня «ближе к концу света, чем когда-либо», но не потому, будто предвидели пандемию: они боялись ядерной войны, изменения климата, «информационной войны в киберпространстве» и «эрозии» «международной политической инфраструктуры»[1007]. Весь западный мир не сумел осознать важность «нового коронавируса», о котором с задержкой, в последний день 2019 года, сообщило Всемирной организации здравоохранения китайское правительство, – а потом было слишком поздно. В этом есть своя горькая ирония, но COVID-19 исполнил желание Греты Тунберг, маленькой девочки, пророка милленаристского движения XXI века. «Нам не нужно „снижать выбросы“. Мы должны их полностью прекратить, – заявила она в Давосе. – Любой ваш план, любая ваша политика не дадут ровным счетом ничего, если в их основе не будет радикального прекращения выбросов начиная с сегодняшнего дня»[1008]. Не прошло и нескольких недель, как наблюдения со спутников засвидетельствовали радикальное снижение выбросов диоксида азота над Китаем (примерно на 40 % по сравнению с тем же периодом в 2019 году), над США (на 38 %) и над Европой (на 20 %)[1009]. Безусловно, так проявлялись прямые последствия замедления экономической активности, которое, как считалось, было необходимо, чтобы остановить распространение нового вируса. Борцы за охрану окружающей среды могли радоваться и наступившей «антропаузе», благодаря которой сотни миллионов птиц и миллионы животных не погибли, как это происходит обычно, под колесами наших машин[1010]. Оказалось, люди принесли наивысшее благо планете, просто закрывшись на несколько месяцев в своих домах.

Нет, я не стремлюсь отвергнуть вероятные риски, вызванные повышением глобальной температуры. Я просто предполагаю, что мы, зациклившись в 2019–2020 годах только на этих угрозах, поступили недальновидно. Если говорить о средних американцах, то накануне пандемии риск их смерти от передозировки наркотиков был в двести раз выше, чем вероятность гибели в катастрофическом урагане. Опасность умереть в ДТП в полторы тысячи раз превышала угрозу утонуть во время наводнения[1011]. А в 2018 году число американцев, погибших от гриппа и пневмонии (59 120), значительно превосходило число тех, кто умер в автомобильных катастрофах (39 404)[1012]. Всего за столетие до наших дней, в 1918–1919 годах, пандемия гриппа показала, каким смертоносным может оказаться новый вирус, поражающий дыхательную систему. Но политические лидеры, несмотря на неоднократные предупреждения, пренебрегли этим риском.

Истоки нового вируса SARS-CoV-2 можно проследить вплоть до проблем в функционировании однопартийного китайского государства. Впрочем, если мы хотим объяснить, как именно распространялся вирус, необходимо обратиться к науке о сетях и ее прозрениям. Правительства Соединенных Штатов, Великобритании и Евросоюза тоже не смогли отреагировать на угрозу быстро и эффективно, пусть и по своим причинам. В Латинской Америке все было еще прискорбнее. Но вопреки частым утверждениям в этом виновны не только лидеры-популисты. Несостоятельной оказалась сама система, и государства, совладавшие с кризисом лучше остальных – Тайвань, Южная Корея и другие меньшие страны, – показали, что этот провал не обязательно был неизбежен. Однако ситуация ухудшилась из-за огромного потока неверной и заведомо ложной информации о вирусе, которая сама разошлась по интернету как вирус и привела к тому, что люди не понимали, насколько серьезно стоит относиться к новой инфекции. Социальное дистанцирование стало верным решением, но экономические последствия запоздалых локдаунов не имели прецедентов в истории, – и по мере того, как прояснялся истинный коэффициент летальности при заражении COVID-19, мы осознавали, что экономический вред этих действий – почти несомненно – превышает пользу, которую они принесли здравоохранению. В десятой главе я буду говорить о том, что монетарные и фискальные меры были не стимулами, а паллиативами. Главный эффект, оказанный ими, заключался в том, что они отделили цены активов от экономической действительности и (вероятно) посеяли семена будущей инфляции. К лету 2020 года стало понятно, что путь к выходу есть. Но этот путь не ведет прямо к прежней нормальности – к ней нам, возможно, придется возвращаться много лет, и нет никакой уверенности, что мы вообще сумеем это сделать. На этом пути, о чем я еще скажу в последней главе, нас поджидает опасность: он может привести к политическому кризису и геополитическому столкновению, а потенциально – даже к войне.

Дыхание Уханя

Пандемия COVID-19 могла оказаться такой губительной, как это предсказывали эпидемиологические модели, построенные в середине марта в Имперском колледже Лондона. На том этапе ни о какой уверенности говорить не приходилось. Нил Фергюсон и его коллеги-эпидемиологи из Имперского колледжа Лондона допускали, что мир столкнулся с пандемией столь же смертоносной, какой была «испанка» в 1918–1919 годах, и что без самых радикальных мер, скажем тех же локдаунов, могут умереть 2,2 миллиона американцев. Но это предполагало более высокий коэффициент летальности при заражении (0,9 %), а даже на той ранней стадии он казался маловероятным. К августу появилось ощущение, что пандемия 2020 года с точки зрения избыточной смертности закончится скорее как эпидемия азиатского гриппа 1957–1958 годов. (В седьмой главе мы отмечали, что азиатский грипп убил до 115 700 американцев – в 2020 году эквивалентная цифра составила бы 215 тысяч – и от 700 тысяч до 1,5 миллиона человек во всем мире. Эквивалент на 2020 год – от 2 до 4 миллионов.) А это означало, что в августе 2020 года COVID-19 был способен погубить еще очень многих.

На конец января 2020 года было выявлено чуть менее 10 тысяч случаев заболевания и 212 смертей, им вызванных. Почти все имели место в китайской провинции Хубэй[1013]. Впрочем, к тому времени бесчисленное множество инфицированных путешественников покинуло Ухань и отправилось по всему миру, поскольку китайские власти умышленно скрывали информацию и устраивали волокиту. К концу февраля в мире подтвердилось 86 тысяч случаев; к концу марта – 872 тысячи; к концу апреля – 3,2 миллиона; к концу мая – 6,2 миллиона; к концу июня – 10,4 миллиона. На 3 августа 2020 года в мире зарегистрировали в общей сложности 18,1 миллиона подтвержденных случаев COVID-19, из которых 690 тысяч с небольшим закончились смертью больных. Чуть меньше четверти (23 %) всех летальных исходов пришлись на Соединенные Штаты, и примерно треть (31 %) этих смертей произошла всего в двух штатах: Нью-Йорке и Нью-Джерси[1014]. Сколько еще людей в итоге умрут от COVID-19? На момент написания этих строк среднее еженедельное число смертей из-за этой болезни продолжает расти. 18 апреля оно достигло пика в 7 тысяч человек, в конце мая снизилось до 4 тысяч, но потом снова поднялось до 5700. Если тенденция не улучшится, то во всем мире, возможно, к октябрю умрет миллион заболевших, а к концу года – два миллиона. Эпидемиологические модели для США расходились в прогнозах, предсказывая от 230 822 смертей к 1 ноября до 272 тысяч к 23 ноября[1015]. В мае, на основании опыта прошлого, я предположил, что в США к концу года погибнет 250 тысяч человек. В августе эта оценка все еще казалась правдоподобной. Впрочем, если смотреть в историческом плане, то пандемия такого масштаба вряд ли ограничится всего одним календарным годом – подобное оказалось бы весьма необычно. Среди прочих «известных неизвестных» было то, насколько вырастет количество жертв в Южном полушарии, и то, какую роль сыграет в Северном полушарии возвращение холодов и открытие школ с началом учебного года. В одном исследовании авторы пришли к выводу, согласно которому примерно 349 миллионов человек (4,5 % населения мира) «подвержены высокому риску тяжелого течения COVID-19 с необходимостью госпитализации при заражении», но, несомненно, из этих людей реально заразится лишь какой-то процент, и точно так же смерть постигнет только малую часть заболевших[1016]. Конечно, пандемия была катастрофой мирового масштаба, но если говорить о смертности (как об избыточной смертности, так и о потерянных годах жизни с учетом ее качества), то она не достигла уровня 1918–1919 годов и оставалась на уровне 1958-1959-х – и можно было предположить, что так будет и дальше, при условии, что вирус не мутирует и не станет более заразным или более смертоносным (или же и заразным, и смертоносным одновременно) – что, в общем-то, казалось не слишком вероятным.