Патрик Гардинер - Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма

409

И все же очевидно, что это не удержало известных философов, занимающихся этикой, от создания теорий таких же наивных и бесхитростных, как те, которые представляли человека как свободного и благоразумного в своей сущности, способного к изменению или преодолению "чувственных" или нерациональных свойств своей природы, поступая в соответствии с рациональными суждениями и делая рациональный выбор.

К тому же для достижения истинного понимания того, что мы есть, необходимо (как позднее подчеркнул и Бергсон), чтобы мы видели, насколько глубоко вовлечены в жизненные динамические бессознательные процессы природы: но к этому соображению философы также в значительной степени оставались слепы. Также Шопенгауэр придавал большое значение тому, что такие жизненные процессы необходимо адекватно согласовать и вразумительно объяснить, чего не смог сделать Кант с помощью "механистических" категорий Ньютона. Кант действительно осознал это в своей "Критике способности суждения", хотя и не понял до конца значения своего признания (том II).

Исправить такие недостатки Шопенгауэр считал одной из своих задач. В то же время, поскольку он принял сущность учения Канта, состоящую в том, что весь объективный опыт должен быть расположен в определенном порядке и структурирован определенным образом, и включил это в свою теорию "мира как представления", то ему казалось, что то, что он должен сказать, должно в некотором смысле иметь отношение к тому, что скрыто под покровом кажимости, другими словами, что это должно относиться к сфере "вещи в себе". Но он уже рассматривал "обманчивый" principium individuationis, как если бы этот принцип обеспечивал необходимые условия не просто для всего обычного знания, а также для мышления и коммуникации. Наши понятия представляют или "отражают" то, что первоначально дается в феноменальном опыте, и полностью производны от него.

410

Следовательно (я считаю), отсюда и происходят неопределенность, окружающая его понятие "мистического", и путаница с расширением и сокращением пределов, ограничивающих область возможного опыта, которые постоянно присутствуют в его работах и являются особенностью его системы. Следовательно, отсюда же возникли в его работах трудные для понимания места, где он говорит о трансцендентности индивидуальности и об освобождении от ограничивающих условий повседневного познания, которое, как он утверждал, происходит в некоторых формах сознания, и то чрезвычайное внимание, которое он уделял гению и прямому непосредственному видению в противопоставление прозаическому, практически ориентированному пониманию, которое нам дают здравый смысл и наука.

Легко предположить, что, если бы Шопенгауэр не следовал столь неотступно за теорией Кантова идеализма и имел более гибкий взгляд на роль человеческого знания и на потенциал и возможности обычной мысли, он смог бы выразить свою неудовлетворенность общепринятыми способами описания и интерпретации нашего опыта в менее путаной и уязвимой форме: не было никакой необходимости строить столь таинственную теорию о скрытой сущности действительности в целом, каковую он разработал, в частности, для того, чтобы углубить и расширить наши понятия о нас и нашей жизни. Хотя могут возразить, что если бы он не создал такую систему, то это повлекло бы потерю многого из того, что является наиболее индивидуальным в его метафизике. Подлинные apercus философа не так просто отделимы от структуры его мысли, в связи с которыми они были первоначально сформулированы и которым они обязаны большей частью своего вдохновения, несмотря на то что они могут показаться эксцентричными и односторонними следующим поколениям.

411

Как-то Джон Стюарт Милль заметил, что "почти все богатые жилы оригинальных и выдающихся теорий" были открыты "полумыслителями-систематиками", то есть людьми, видящими только часть правды, но которые, "если бы увидели больше... вероятно, не видели бы так проницательно и не следовали бы так страстно по одному и тому же пути исследования" [1]. Говоря о Шопенгауэре, едва ли можно отрицать, что сосредоточенность его видения позволила ему сделать важный вклад в изменение взглядов на человеческую личность и сознание, которыми более ранние европейские мыслители были вполне удовлетворены. Как и его непосредственные последователи в Германии, Ницше и фон Гартман (на которых он оказал сильное влияние), он помог подготовить путь к огромным изменениям в традиционном подходе жизни сознания: изменения, которые не только нашли определенное выражение в прогрессе, достигнутом психологией в XX веке, но также и на непрофессиональном уровне, в значительной мере повлияв на наше повседневное мышление и понимание.

1 Милль Дж. С. Dissertations (Рассуждения и исследования). Т. I.

Частично вследствие этого и несмотря на некоторые недостатки его позитивного размышления, в его работах можно обнаружить указания на идеи и проблемы, которые стали центральными для тех областей современной философии, которые занимаются изучением сознания и поведения. Но в его работах также можно найти общие положения, имеющие большое значение для развития философии в целом. Мы заметили, например, насколько

412

его интересовал вопрос, который от Юма и Канта до Витгенштейна и Сартра неизменно привлекал внимание философов - это вопрос, способна ли философия и если способна, то каким образом, достичь истинного и существенного расширения человеческого познания, наткнувшегося на непреодолимые препятствия в рамках традиционного метафизического размышления.

Сегодня некоторые ответы Шопенгауэра на вопросы, вызывающие затруднения, могут показаться странными и неубедительными: тем не менее он глубоко осознавал, что такие проблемы существуют, и в своих попытках решить он достиг успеха по меньшей мере в придании определенным аспектам большей четкости и выпуклости и пролив неожиданный и яркий свет на другие. Учитывая все вышесказанное, будет вполне уместно сказать о нем то, что сам он говорил о Канте, цитируя при этом Вольтера: "Привилегия истинного гения, особенно того, который начинает путь, - безнаказанно совершать серьезные ошибки".