Постижение смысла - Мартин Хайдеггер
Изначально помыслено здесь привхождение-удержание пред-ставления в суще-бытующем, каковое пред-ставление как суще-бытующее вынуждено быть той же самой сущности, что и удерживающее; поэтому в Целом сокрытого таким образом представляющее суще-бытующее являет себя как ζωή (animal rationale).
В первом начале бытие есть раскрывающее главенствование, которое – как несокрытость – только выставляет то, что оно пред-ставляет в своём присутствии. В первом начале бытие сущит и скрывает своё сущение: раскрытие и вместе с тем не поддававшееся здесь ранее раскрытию сущностная основа раскрытия: событование. Из другого начала, в котором бытие как со-бытие со-бытуется-происходит в своем просвете, со-бытование как сущение позволяет вспомнить φύσις и, исходя из такого воспоминания, знать, что Вот Тут событуется: то Так, Что взаимопринадлежности чуткого вос-приятия, чуткого в-нимания – и бытия То, Что они взаимопринадлежны, дает истории первое начало, каковую историю мы знаем как «метафизику», сообразно основной черте которой «истинным» считается сущебытность суще-бытующего в подлежащем пред-ставлению проекте (бытие и мышление). В другом начале происходит-событуется – из произошедшего в первый раз само-освещения события в просвете – вот что: превращенное-преображенное сущение ранее мыслимой-мнимой, идя от представления, взаимопринадлежности как без-дно-основности событования. Когда-то давно Так, Что взаимопринадлежности событовало себя в прошлом, а в будущем оно само станет Начинающим-Изначальным. Пра-бытие сущит уже больше не как Иное восприятия и чуткого-в-нимания и не как оно само; а потому также подошло к концу и происходящее из такого начала, представляющее собой конец взаимоотношение представляющего производства и поставок и предметности. Пра-бытие сущит как основа самотождественности изначально Различного. Эта основа не предлагает объяснимого и объясняющего, не предоставляет прибежища и выхода к какому-то суще-бытующему, а есть основа, которая – отбросив приоритет сущее-бытующего – и как со-бытие требует само в каждом случае дальнейшего обосновывания в смысле готовности дать места для принятия существенных решений с осуществлением выбора относительно нерешительного-нерешенного (разрешение спора противороекущего между встречей и спором). В первом начале это различное стоит как самотождественное, во втором начале нерешенное-нерешительное сущит как внутренность-интимность приводящего в ужас и выводящего из себя. Поэтому и можно только из иного начала знать, в какой мере взаимоотношение восприятия-чуткого внимания и бытия в своих конечных образах имеет отношение к сущности махинативности, которая все, что «есть» – также и представление и производство-поставку – ставит в подчинение закону делаемости, чтобы таким образом безусловно ограничить то, что в такой истории (Geschichte) всякий раз еще должно проявиться-всплыть как «сущее-бытующее». Потому, возможно, в последних отсветах самой метафизики еще то вопрошание, которое спрашивает пра-бытие, поднять в качестве исключения – как некое проявление сильной тяги пра-бытия, тогда как все же в его сокровеннейшей основе при полном завершении должна событоваться фугообразность, переводящая тему в иное начало, ведь иначе в содеянное может встрять все, что угодно. Бытийный вопрос, однако, теперь – чем более существенно он становится вопрошанием «вот этого» пра-бытия и, таким образом, впервые становится подлинно историчным (т. е. событуется) – тем менее отрицает вопрошание «о» бытии. Конечно, это вопрошание уже больше не единственное и по рангу не первое, пожалуй, напротив, расхожее-заурядное – и оно есть следующий шаг, чтобы потрясти-поколебать забвение бытия, хотя никогда не будет способным преодолеть его. Однако вопрошание «вот этого» пра-бытия – это также и не последующий, очередной шаг, который может быть сделан только после первого – напротив, вопрошание пра-бытия никогда не может опосредоваться вопрошанием «о» бытии, наоборот, оно вызовет отторжение и неприятие; этот толчок-стимул смог бы сделать только то, что смог бы, поскольку он и сам уже событован, и вопрос «о» бытии, а именно – памятуя о метафизике – уже способствовал просмотру насквозь всех «онтологий» и уклонению от них, также и в притягательно-неоднозначном образе «фундаментальной онтологии, который на самом деле уже событован, но который, как кажется, вопрошает «о» бытии, как этого не делает метафизика; ведь она вопрошает с направленностью на суще-бытующее – и, тем самым, «о» сущее-бытующем; вопрошание «об» истине бытия как бы следует за этим вопрошанием, но это только кажется; ведь «истина» есть – как просвет отвержения – первое со-бытование Вот-Тут-Бытия, а потому уже больше не терпит – в той мере, в какой мыслится в вы-раз-мыслении – никакого пред-ставляющего проекта, но настраивает на самоотвержение-выбрасывание себя из заброшенности как выбор, делающий ставку на себя. Метафизический бытийный вопрос и соответствующий истории пра-бытия бытийный вопрос не могут быть поставлены рядом друг с другом как выражения разных позиций и не могут быть связаны между собой, как-то соотнесены в рассчитываемом отношении, предполагающем манипулятивное располагание, их взаимосвязь – исторична; она определяет-выбирает себя на будущее, исходя из без-дно-основности событования, которое еще сохраняет сокрытое метафизики и ее истории и не допускает никакого построенного на расчетах исторического урегулирования-разрешения метафизических основных установок. Самоотвержение-выбрасывание себя из заброшенности в событование означает стражничество-хранительство нерешительности-нерешенности нерешенного-невыбранного и предание этого во власть своей без-дно-основной возможности выбора-решения. Самоотвержение-выбрасывание себя из заброшенности в событование есть готовность к тому, чтобы превыше всех «истин», то есть «целей», «целесообразностей» и «полезностей» поставить сущность самой истины в господствующее положение и сделать выбор в пользу суще-бытующего как подлинности-собственности пра-бытия.
«Обновленное» вопрошание[102] («Бытие и время») бытийного вопроса подразумевает не «повторение» в том смысле, что следует еще раз повторить ту же попытку, что история бытийного вопроса позволяет повернуть себя к своему первому началу, как будто бы изначальность вопрошания состоит в «историческом» «historische» обновлении прошлого.
Бытийный вопрос должен быть обновлен, им следует заняться не как застывшей «проблемой» самой по себе, напротив, пожалуй, необходимость вопрошания должна пробудить этот изначальный вопрос. Это может только означать, что бытийный вопрос в будущем наткнется на новое начало. И благодаря чему это произойдет? Благодаря тому, что в первом начале должно было
