Валерий Брюсов - Том 7. Статьи о Пушкине. Учители учителей
Эллинские мифы, под поэтической формой, также таят зерна исторической истины. Согласно с преданием, с Крита перешли в Элладу многие культы: Зевса, Хроноса и Реи — в Олимпию; Деметры — в Элевсин; Эпименида — в Афины; Аполлона — в Дельфы. Основатель Микен, Персей, по мифу, явился с островов. Греки рассказывали, что их музыка (орхестрика) также пришла к ним с Крита. Особенно много сохранилось воспоминаний в мифе о Минотавре и связанных с ним мифах о Дедале, Пасифае, Тесее, Эгее, Ариадне и др. Злой, свирепый, несправедливый тиран критский Минос, в мифе, — олицетворение Крита, господствовавшего над Грецией; Минотавр, полубык — воспоминание о религиозных культах Эгейи; поездка Тесея к Миносу, давшая содержание оде Бакхилида, — символическое изображение исторического факта: освобождения Аттики от вассальных отношений к Криту, и т. п.[120].
Но, конечно, наиболее ярким рассказом остаются сказания о Троянской войне и связанные с ними. Трагики, черпая из них сюжеты своих драм, всего охотнее переносили место действия в Микены, которые представлялись озаренными особым величием и блеском. Недаром постоянным эпитетом Микен было — «золотые». В народном представлении Микены, времен Агамемнона, пастыря народов, были средоточием роскоши и богатства, уже недоступных позднейшей Элладе, стране «бедной», по признанию самих эллинов. В таком же освещении представлены древние царства и у Гомера. Троя и дворец Приама изображены как недосягаемый образец пышности. В противоречии с другими мифами и с прямыми утверждениями отдельных стихов, дающих Трое очень небольшую древность, поэмы Гомера постоянно говорят о троянском царстве, как об чем-то уже дряхлом, связанном с глубиной веков и, как пророчество о бренности всего земного, даже того, что кажется предназначенным для бесконечной жизни, звучат слова Гектора:
— Будет некогда день и погибнет высокая Троя…
Троянская война — последний эпизод из долгой борьбы эллинских племен с эгейским миром. Троянское царство было последним оплотом погибающей Эгейи. В Трое еще догорали светлые лучи эгейской культуры, когда они уже погасли и на Крите, и в древних замках Микен и Тиринфа. Полчища Агамемнона, на утлых ладьях пересекшие воды Архипелага, яростно стремились сломить последнюю твердыню векового, наследственного врага. Эллинам необходимо было до конца истребить древнюю цивилизацию эгейцев, чтобы расчистить место для своего национального творчества. Что эгейская жизнь замерла не сразу, доказывается приглашением эгейских мастеров к египетскому двору еще в XI веке; Троя оставалась, как постоянная угроза, как живое средоточие, вокруг которого могли вновь объединиться побежденные микенцы. Эллины (может быть, бессознательно) чувствовали это и напрягли все силы своего народа, чтобы сокрушить царство Приама. Таков исторический смысл похода Агамемнона, объединившего почти все эллинские племена для общегреческого дела. Вероятно, известие о десяти годах осады — мифично, но борьба должна была длиться долго и быть ожесточенной, так как троянцы не могли надеяться на милость победителей. Быть может, есть доля исторической истины и в преданиях о помощи, которую троянцы получали от других народов. В странах, издревле связанных с эгейским миром разнообразнейшими отношениями, частью принявших эгейскую культуру, должны были смотреть на оборону Трои, как на дело не вполне чужое. Эллины, недавние пришлецы, вторгшиеся в земли древней культуры, должны были казаться опасными завоевателями всем членам «древне-восточной» семьи народов. Даже в отдаленном Египте, политики и жрецы, в тиши тысячелетних храмов и в пышности новых дворцов, следили, вероятно, с тревогой за успехами молодого народа, уничтожившего дружественные эгейские царства. И не звучит ли отголосок этой тревоги в предании об том, что Елена, похищенная Парисом, была укрыта в Египте?
Но судьба эгейцев на земле была предрешена всем ходом истории. Троя пала, как пали ранее критские лабиринты, эгейские Микены, дворцы в Тиринфе, Орхомене (на Ифаке)… Агамемнон, Менелай, Одиссей и другие союзные цари повезли с собой на родину богатую военную добычу, — сокровища, накопленные в священном Илионе веками культурной жизни. По дворцам греческих властителей и по домам вернувшихся из долгого похода воинов разлился новый поток эгейских изделий, смешавшись со всем тем, что ранее было награблено на Крите и в микенских царствах. Эти изделия должны были послужить образцами для рождавшегося эллинского искусства. В то же время от эгейцев, частью обращенных в рабство, частью влившихся в состав различных греческих племен, должны были эллины узнать элементарные начала эгейской мудрости, — религиозных воззрений, научных познаний и технических навыков древней Эгейи. Архаическое искусство Греции теснейшим образом примыкает к последнему, упадочному периоду искусства эгейского. Культура эгейцев, хотя и в новых формах, смешавшись с влияниями других стран, прежде всего Египта, и с национальными эллинскими началами, должна была возродиться в культуре античного мира.
6. Эгейя и Египет
Общение между Эгейей и Египтом происходило не только в области торгового обмена, деловых и дипломатических сношений и военных столкновений: между двумя великими цивилизациями древнейшего мира, несомненно, существовало и оживленное взаимодействие в области идей. Два народа, эгейцы (для краткости мы называем так народы, воспринявшие эгейскую культуру) и египтяне, передавали один другому свои религиозные воззрения, обменивались научными познаниями, подражали в художественных созданиях, заимствовали приемы техники и ремесл. В настоящее время накоплено уже большое количество фактов, свидетельствующих, что существовал целый ряд замечательных аналогий между культурами Египта и эгейской: в религиозных культах, в представлениях о мире, в искусстве, в самом быте, при всей огромной разнице между «восточным», семитическим Египтом и «западной», арийской Эгейей. Зная постоянные, многовековые сношения эгейцев с египтянами, это можно было предвидеть a priori, но некоторые факты наводят на совершенно новые, частью неожиданные соображения.
Художники двух стран, как мы отмечали, подражали одни другим: то эгейские мастера старались повторить египетские изделия, то египтяне подделывались под эгейский стиль. На эгейских вазах мы находим любимейшие мотивы египтян: диких кошек, лилии, гиппопотамов, сфинксов. У египтян мы видим подделки микенских кинжалов, воспроизведение характерного критского пейзажа, повторение эгейского растительного орнамента; может быть, у эгейцев заимствовали египтяне, в орнаменте, также спираль[121] и свастику (крест с загнутыми концами). Архитектура лабиринтов представляет сходные черты с архитектурой египетских дворцов; эллинские предания определенно говорят о двух лабиринтах: египетском и критском. В технике строительства эгейцы, как египтяне, широко применяли так называемый «ложный свод»[122]. Наконец, и египетские пирамиды имеют свою аналогию в эгейских «купольных могилах». Во всех областях искусства, доступных нашему исследованию, эгейцы и египтяне сближались между собой и наперерыв спешили усвоить себе новые завоевания и успехи соседа.
Однако самые замечательные аналогии между мирами Египта и Эгейи относятся к области религиозных верований, к тому культу умерших, который первый приходит на память при одном упоминании о стране фараонов. Что такое Египет в обычном представлении? Это — пирамиды, это — мумии, это — религия смерти, книга мертвых, полагаемая на грудь покойнику, Осирис, судящий в подземном мире, посмертный суд над фараоном, именование кладбища «градом живых». У Гоголя — «говорит Египет: народы, слушайте, я один постиг и проник тайну жизни и тайну человека. Все тлен. Низки искусства, жалки наслаждения, еще жальче слава и подвиги. Смерть, смерть властвует над миром и человеком! Все пожирает смерть, все живет для смерти!» Не все в этом популярном воззрении вполне соответствует исторической истине, и наука вносит немало коррективов в рассказы античных историков и старых учебников, но есть и много правды в таком понимании египетского мировоззрения. Вопрос о смерти занимал на первом месте египетскую религиозную мысль, и заботы о сохранении тела после смерти заполняли значительную часть жизни в Египте. Хотя и с меньшим упорством, но в том же направлении устремлялась и религиозная мысль эгейцев: и перед ними неотступно стоял вопрос, как сберечь свое смертное тело от тлена, как уготовить покойному такую могилу, в которой он лежал бы, не тревожимый века веков.
Эгейские гробницы по размерам и прочности приближаются к египетским пирамидам, и в эгейских погребениях находят если не настоящие мумии, то тщательно бальзамированные тела покойников, окруженные всевозможными предметами домашнего обихода. Разумеется, это относится к погребениям людей знатных и богатых, но то же самое должно сказать и об Египте, где могилы простолюдинов и их мумии привлекали безмерно меньше внимания, нежели похороны фараонов. Поэтому самые замечательные и вместе с тем самые характерные гробницы Эгейи — те, где сохранились, по-видимому, тела царей, а среди них — так называемые «купольные гробницы». На Крите такие могилы открыты только в их зачаточном виде; полное их развитие мы находим в микенский период, на материке Греции: около самых Микен, в Орхомене, в Аттике, в Фессалии, в Лаконии (близ Вафио). Самая грандиозная и притом наилучше сохранившаяся купольная гробница получила ошибочное название «Сокровищницы Атрея», данное ей первыми исследователями и удержавшееся позднее.
