Оскар Уайльд - Письма
Всегда твой (правда, несколько потрепанный и измученный)
Оскар
170. ЛОРДУ АЛЬФРЕДУ ДУГЛАСУ{276}
Кафе «Сюисс», Дьепп
Среда, 23 июня [1897 г.]
Мой милый мальчик! Спасибо за письмо, которое я получил сегодня утром. Мой féte[62] удался на славу: пятнадцать мальчишек получили клубнику со сливками, абрикосы, шоколад, пирожные и sirop de grenadine[63]. Еще был огромный глазированный торт с розовой надписью: «Jubilé de la Reine Victoria»[64], окруженный двойным венком из зеленых и красных розочек. Каждому из детей был заранее задан вопрос, что он хочет получить в подарок; и представь себе — все до одного выбрали музыкальные инструменты!!!
6 accordions
5 trompettes
4 clairons[65]
Они спели мне «Марсельезу» и другие песни, водили хоровод, а потом сыграли «Боже, храни королеву» — во всяком случае, по их мнению, это было «Боже, храни королеву», а мне не хотелось их разубеждать. И еще я подарил каждому по флажку. В них было столько веселья, столько прелести. Я произнес тост в честь a La Reine d'Angleterre[66], и они прокричали: «Vive la Reine d'Angleterre!»[67] Моя следующая здравица была в честь «La France, mere de tous les artistes»[68] и, наконец, в честь «Le Président de la République»[69] — я решил, что так надо. И все в один голос воскликнули: «Vivent le Président de la République et Monsieur Melmoth!»[70] Так что меня объединили с президентом. Забавно, если вспомнить, что я вышел из тюрьмы всего месяц назад.
Они пробыли у меня от половины пятого до семи и играли во всякие игры; уходя, каждый получил от меня корзинку с праздничным пирожным, покрытым розовой глазурью с надписью, и bonbons[71].
Они устроили в Берневале грандиозную демонстрацию — отправились к дому мэра и принялись кричать: «Vive Monsieur le Maire! Vive la Reine d'Angleterre. Vive Monsieur Melmoth!»[72] Вот в какую компанию я попал.
Сегодня мы с Эрнестом Даусоном приехали сюда обедать в обществе художника Таулова, великана с темпераментом Kopo. Ночую здесь и возвращаюсь завтра.
Завтра напишу еще кое о чем. Всегда твой
Оскар
171. РОБЕРТУ РОССУ{277}
Шале Буржа, Берневаль-сюр-мер
20 июля [1897 г.]
Мой дорогой Робби! Твоя ссылка на «домашние обстоятельства» выглядит достаточно предательски — мне очень недоставало твоих писем. Прошу тебя, пиши не реже двух раз в день, и поподробнее. Пока ты сообщил мне только о Диксоне. Так вот, напиши ему, что его приезд в Лондон обошелся бы нам слишком дорого. А посылать ему рукопись я не хочу. Это небезопасно. Лучше сделать все в Лондоне, вымарав предварительно имя Бози, мое имя в конце и адрес. Ты вполне можешь положиться на миссис Маршалл.
Картины, как я уже сказал, нужно застраховать на 50 фунтов.
Что же касается Бози, я чувствую, что ты проявил к нему свою обычную ласковую терпимость и чрезмерную снисходительность. Его нужно заставить извиниться за свою вульгарную, смехотворную аристократическую заносчивость. Я написал ему, что quand on est gentilhomme, on est gentilhomme[73] и что он ведет себя гадко и глупо, обращаясь с тобой как с человеком второго сорта только потому, что он третий сын шотландского маркиза, а ты третий сын простолюдина. Честь не имеет отношения к родословной. Титулы должны быть достоянием геральдики, и только ее. Пожалуйста, стой на этом твердо; всю эту чушь нужно из него выколотить. Что же касается его оскорбительной, грубой неблагодарности по отношению к тебе, кому, как я ему писал, я обязан возможностью возобновить литературную работу, да и жизнью самой, — у меня нет слов, чтобы выразить мое отвращение к его душевной черствости, к тупости его натуры. Я просто вне себя. И прошу тебя, напиши, когда представится случай, совершенно спокойно, что ты отметаешь всю эту высокомерную чушь и что если он не в состоянии понять, что дворянин есть дворянин, и не более того, то ты не желаешь иметь с ним ничего общего.
Жду тебя первого августа, и архитектора тоже.
Поэма почти окончена. Некоторые строки необыкновенно хороши.
Завтра приезжает Уиндхэм — предлагает перевести «Le Verre d’Eau»[74] Скриба, чем, без сомнения, следовало бы заняться тебе. Привези мне «Эсмонда» и любой из твоих стульев времен королевы Анны — хочу погрузиться в эпоху.
Я очень рад, что Мор чувствует себя лучше.
Пародия на Фрэнка Харриса в «Джоне Джонсе» великолепна. Кто написал эту книгу? Очень зло и очень точно. Всегда твой
Оскар
172. КАРЛОСУ БЛЭККЕРУ{278}
Кафе «Сюисс», Дьепп
[Почтовый штемпель — 4 августа 1897 г.]
Мой дорогой друг! От Ваших слов разрывается сердце. Я не ропщу на то, что моя жизнь превратилась в обломки, — так оно и должно быть, — но, когда я думаю о бедной Констанс, я просто хочу наложить на себя руки. Но я знаю, что обязан пережить все это. Будь что будет. Немезида поймала меня в свою сеть, сопротивляться бесполезно. Почему человек так стремится к саморазрушению? Почему его так завораживает гибель? Почему, стоя на высокой башне, он хочет ринуться вниз? Никто не ведает, но таков порядок вещей.
Я считаю, что для Констанс было бы лучше, если бы я приехал, но Вы думаете иначе. Что ж, Вам виднее. Моя жизнь выплеснута на песок — красное вино на сухой песок, — и песок пьет ее, потому что хочет пить, другой причины нет.
Хотелось бы Вас повидать. Не имею никакого понятия, где я буду в сентябре. Какая мне разница? Боюсь, мы уже никогда не встретимся. Но все справедливо: боги держат наш мир у себя на коленях. Я был создан для того, чтобы погибнуть. Богини судьбы качали мою колыбель. Только окунувшись в грязь, я способен ощутить покой. Всегда Ваш
Оскар
173. РЕДЖИНАЛЬДУ ТЕРНЕРУ{279}
[Дьепп]
Вторник, 10 августа [1897 г.]
Мой дорогой Реджи! Не приедешь ли ты сюда в субботу вечерним пароходом? Здесь у меня Робби, и нам тебя очень не хватает. Тут чрезвычайно тихо, погода замечательная. К тому же вчера вечером нагрянула цирковая труппа. В воскресенье я жду Смизерса, который печатает рисунки Обри и уже закупил его с потрохами; мы вместе тут ужинаем, а потом едем в Берневаль.
Не знаю, знаком ли ты со Смизерсом; он неизменно носит широкополую соломенную шляпу и синий галстук, изящно заколотый булавкой с алмазом совершенно нечистой воды — или, скорее, вина, ибо воды он в рот не берет: она тут же ударяет ему в голову. Лицо его, тщательно выбритое, каким и должно быть лицо священника, совершающего службы у алтаря Литературы, выглядит бледным и усталым, чему причиной не поэзия, а поэты, которые, по его словам, отравляют ему жизнь, настаивая, чтобы он их печатал. Он обожает первые издания всего на свете, особенно женщин, — девочки составляют главный предмет его вожделений. Он самый искушенный эротоман в Европе. И вообще он замечательный товарищ и отличный парень, мы прекрасно с ним ладим.
Когда приедешь, иди прямо в кафе «Сюисс», где мы с Робби будем тебя ждать.
Учти, что, если ты не появишься, я буду в полном отчаянии. С нетерпением жду. Всегда твой
Оскар
174. УИЛЛУ РОТЕНСТАЙНУ{280}
Берневаль-сюр-мер
14 августа 1897 г.
Мой дорогой Уилл! Не знаю, подойдет ли Вам нижеследующее. Если подойдет — используйте на здоровье. И не забудьте поскорее меня навестить. Мечтаю о Вашем приятном обществе. Сейчас здесь Робби Росс и Шерард — он сегодня уезжает. Мы всей компанией отправляемся в Дьепп ужинать со Смизерсом. Всегда Ваш
О. У.
Он основал школу и пережил всех своих учеников. Он всегда слишком много думал о себе, что мудро, и слишком много писал о других, что глупо. Его проза — прекрасная проза поэта, его стихи — прекрасные стихи прозаика. У него властная натура. Беседа с ним есть испытание не только интеллектуальное, но и физическое. Его никогда не забывают враги и часто прощают друзья. Он обогатил нашу речь несколькими новыми словами, но стиль его тривиален. Он хорошо боролся и изведал все трудности, кроме славы.
!!!!!!
175. УИЛЛУ РОТЕНСТАЙНУ{281}
Берневаль-сюр-мер
24 августа 1897 г.
Мой дорогой Уилл! Я сделал это, конечно же, только как одолжение Вам. Имени моего указывать не нужно, и я не прошу никакого гонорара. Итак, я сделал это для Вас, но моя работа, как работа всякого художника, est à prendre ou à laisser[75]. Не мог же я копаться в скверных фактах и входить в низменные детали. К примеру, я знаю, что Хенли редактировал «Нэшнл обсервер» и был критиком очень желчным, хотя в некоторых отношениях — достаточно трусливым. Я регулярно получаю «Нэшнл ревью», и у меня нет слов, чтобы описать, насколько этот журнал глуп и скучен. В человеке меня интересует только глубинная суть, а вовсе не внешние случайности, более или менее грязные.
