Александр Никонов - Формула бессмертия. На пути к неизбежному

— Рассуждая логически, это полный маразм! Потому что выдирая из яйцеклетки ядро, мы ее разрушаем необратимо. Потому что мембрана ядра связана с гладким и шероховатым эндоплазматическим ретикулом… После громогласных заявлений об овечке Долли было несколько работ по проверке — ни у кого ничего не получилось. Напротив, было показано, что клетка разрушается, начинают экспрессироваться гены, несовместимые с жизнью организма. То есть если даже если умудриться сделать эту операцию чисто, все равно организм жить не будет… Как средневековые алхимики и знахари дурили своих повелителей, вымогая у них деньги, так и сегодняшние «ученые» дурят грантодателей и спонсоров.

Вот у нас сейчас в Сколково аналогичный проект — выращивание кожи. Милые мои! Да этим занимались еще 25 лет назад. Какая там наука! Там наукой и не пахнет. Это мракобесие, помноженное на незнание и желание «попилить» деньги!

— Погодите, — замахал я руками. — А вот этот Макиарини из Барселоны, который выращивает искусственную трахею…

— Что делает Макиарини, объясню в двух словах… Он берет коллагеновый каркас, который у нас в ЦИТО делают уже лет пятнадцать, сажает на него фибробласты и вшивает клиенту. Получается точно такой же протез, как из пластика, только из органических материалов.

— То есть получается просто трубка из соединительной ткани, а не живая трахея? А как же слизистая оболочка? Он ведь подсаживает на внутреннюю поверхность трахеи клетки слизистой самого пациента — букальные клетки со щеки.

— Нет ни одной работы, которая доказала бы наличие там эпителиальных клеток. Он их действительно берет, но они тут же превращаются в фибробласты. Эти фибробласты в декальцинированной среде прилипают к каркасу. Всё! И этот протез «впаривается» как настоящая трахея. Хирургическое рукоделие и никаких эпителиальных клеток. Эпителий ведь нужно кормить — подвести капилляры, лимфоидную систему.

Я вздохнул и прошелся по кабинету, размяв ноги и мысли. Подумал. Спросил:

— Вы сказали, что информация о человеке содержится не только в генах. А где же еще, кроме паспорта?

— Помимо генетических есть негенетические способы передачи информации, — спокойно сказал Савельев. Я внимательно посмотрел на него. Вроде не шутит.

— Вот посмотрите на свои руки, — велел профессор. — Вы в них не находите ничего странного?

— Они прекрасны!

— Согласен. Но одна из них правая, а другая левая. А геном у них одинаков.

Я не понял. И потому несогласно потряс головой:

— Ну и что? Значит, в геноме прописано, что они должны быть разными.

Однако Савельев был терпелив:

— Почти сто лет назад проводился такой опыт. Брали кусочек ткани с того места, где должна вырасти правая рука, и пересаживали на место левой руки. И наоборот. Результат: конечности все равно вырастали, как положено! То есть вовсе не генетика клеток дирижирует ростом и формированием органов.

— Так что же определяет и задает рост, если не гены? Запахло мистикой!..

— Бога нет, — отрезал Савельев. — И души тоже! Есть биологические процессы. И существуют законы эволюции формы, которые не связаны о геномом. Вернее, связаны опосредованно. Ведь что такое геном?.. Как бы это попроще объяснить? Молекулярно-генетические процессы — это кирпичи, из которых строятся и клетки, и организм. Представьте себе, что вы стали суперпрофессионалом по молекулярно-генетическим процессам. Что вы видите перед собой? Кирпич и только кирпич! Но вы не видите здания. Глядя на кирпич, вы никогда не скажете, какой была задумка архитектора.

«Знание рассыпается», — почему-то мелькнули у меня в памяти слова Ковиной.

— Если вы специалист по кирпичам, — продолжал Савельев, — вы никогда не скажете, как связаны эти кирпичи в целое, кто подвел воду, отопление, электричество. Потому что дом не состоит из кирпичей. Он «состоит» из архитектуры. Изучая устройство кирпичей, ничего не поймешь о здании в целом. Мы же с вами все время рассуждаем о зданиях и их эволюции, а базируемся при этом на изучении кирпича под микроскопом. Но никакой кирпич никакого отношения к эволюции архитектуры не имеет!

— Значит, в геноме не прописан весь план построения человека?

— С чего вы взяли? Что это за гомункулус такой? Что за преформизм времен XVII века? Геном — это груда кирпичей. У каждого кирпича есть свое место в здании. Определяемое планом. Но в геноме никакого плана нет! Формообразование — это законы межклеточных взаимодействий. Тех самых, о которых никто ничего не знает и знать не хочет.

А именно они работают в эмбриональном развитии… Вот вы, конечно, знаете, что у мозга есть форма — он с бороздами. Или вы думаете, что форма мозга тоже прописана в геноме? И зачем, по-вашему, нужны эти борозды? Гвозди с помощью этих борозд человек не вырывает и для красоты они не служат, потому что скрыты от глаз.

— Это известно — чтобы увеличить площадь поверхности мозга за счет сморщивания.

— А зачем ее увеличивать? У дельфина площадь поверхности больше, чем у человека. И что?

— Он очень умный, — похвалил я дельфина.

— Ой, — Савельев махнул рукой. — Мы умнее… То есть форма есть, а зачем она нужна, вы толком сказать не можете. Однако за эту форму мы платим высокую цену: 60 % людей умирают от патологии мозга еще внутриутробно! Это как раз связано с неудачным формированием борозд и извилин. Женщины об этом даже не догадываются, воспринимая просто как задержку месячных на пару недель. А это был выкидыш на ранних сроках. Дело в том, что нервная система закладывается первой. И если закладка была неудачной, происходит отбраковка. Клетки бракованного эмбриончика начинают лизироваться, то есть дохнуть, и тухлое мясо организм матери отторгает после токсикации…

То есть 60 % человечества мрет для того, чтобы правильно сформировался мозг — его форма. Чем она так важна? А тем, что именно форма мозга распределяет во времени и пространстве региональную экспрессию генов. То есть генетическая дифференциация клеток — в какую ткань им превращаться — зависит от механизма формообразования, а не является его причиной, как представляется вам и многим. Иными словами, сложная форма органов, в которых она вроде бы не выполняет никаких функций, на самом деле нужна только для одного — распределения во времени и пространстве дифференциальной активности генов.

— То есть форма управляет содержанием? — воскликнул я, тут же вспомнив доктора Блюма, который через форму воздействует на содержание организма.

— Именно так! В эмбриональном развитии эта штука работает на сто процентов. И никак иначе. Откройте учебник. Там написано, что законы формообразования связаны с геномом, но точной связи никто не знает. С этого начинаются все современные учебники генетики… Представьте себе, что все запланировано только генами, как многие сейчас думают. У вас на ранней стадии развития мозга возникает некое количество клеток. Они делятся, делятся, делятся и постепенно образуют нервную систему на ранних стадиях. Представим себе небольшое количество клеток — пятьдесят тысяч, целый стадион. И дальше у нас, допустим, все происходит только по законам генетики: каждая клетка знает, что ей делать. Чтобы из нервной пластинки сформировать нервную трубку, каждая клетка должна действовать в соответствии с неким общим планом — как солдаты в общем строю. Иначе строй разрушится! Это значит, что у каждой клетки есть свое четкое место, и изменить свою функцию клетка не может. У каждого солдата — свой «планчик» действий. Каждый сверяется с часами и своим планом: так, восемьдесят пять минут после первого деления, начинаем увеличивать задницу эмбриону, творя таким образом общую форму.

Я кивнул:

— Это можно себе представить. У каждого солдата — свой планчик действий на каждую минуту. Но кто им эти планы раздал? И у кого общий план сражения?

— Вот именно!.. Проблема нарисованной мной картины с индивидуальными планами состоит в том, что если взять острую иголочку и на клеточном «стадионе» убить несколько клеточек, что произойдет при генетической детерминации, то есть если все определяется генами?

— Дефекты пойдут какие-нибудь. Потому что клетки размножаются, а если мы клетку убили, то убили, по сути, все ее поколения! Убив дедушку, мы убивает тысячи его потомков. Так и целая печень потом может не вырасти. Ведь в пределе весь человек получается из одной клетки. Если мы ее убьем, не будет всего человека. А если на каком-то этапе деления уничтожить часть клеток, получится гнусный урод.

— А вот вам факт: если из упомянутых 50 тысяч клеток уничтожить 60 %, ничего страшного не случится — клетки размножатся, заполнят места убитых и будут действовать по планам убитых. А не по своим, которые у них якобы были. Это как? У 50 тысяч клеток есть 50 тысяч индивидуальных телефонных номеров, по которым они перезваниваются: «А у тебя там не сдох ли сосед? Не нужно ли тебе подумать о том, чтобы поменять свои планы? А то ведь если ты поменяешь, и мне по цепочке вносить коррективы придется». Как клетки узнают о своих планах?.. И, заметьте, геном в этот момент молчит! Он даже не экспрессирован! Он еще не начал работу, потому что организм еще не сформирован. Все клетки нервной пластинки, которую мы рассматриваем, генетически однородны, они просто делятся… Итак, геном молчит. Клетки мы убили острой иголочкой… Они и в норме, кстати, дохнут! На каждые тысячу делений 5–6 клеток гибнет. Тем не менее все соседи погибших знают, что им делать в этом случае — компенсируют потери, меняют свои планы с учетом вновь открывшихся обстоятельств.