Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2002)
Существует четыре автопортрета Константина Васильева, выполненные в разную пору его жизни, и каждая из работ — это своеобразная исповедь художника, а равно его взгляд в зеркало собственной души. Любопытно сопоставить эту авторефлексию Васильева разных лет. Самопознание художника поразительно. “Познай самого себя”, — эту древняя философская максима, начертанная над входом в древнегреческое святилище Дельфийского оракула, была жизненным девизом художника, начиная с отрочества.
С первого карандашного автопортрета, сделанного пятнадцатилетним художником (1957), глядит застенчиво еще не утвержденный в своем творческом призвании мальчик, мечтательный и замкнутый в мире фантастических образов. Это пора ученичества, юный живописец осваивает грамоту живописного ремесла в художественной школе при Суриковском институте. Именно в те годы в художнике закладываются основы для дальнейшего творческого пути; он жадно впитывает все необходимое для духовного роста, читает, слушает музыку, обретая необходимую духовную основу, которая позволит ему затем подняться к вершинам.
На автопортрете, выполненном двадцатишестилетним художником (1968), Васильев находится на подъеме творческих сил. С картины смотрит красивый молодой человек с открытым взглядом. Художник изобразил себя в форме военного образца на фоне бога войны с мечом и боевого знамени. Он словно бы готов на бой, Васильев. Пребывая душой среди героических образов, он сам становится в ряд собственных героев. Его творческое призвание окончательно определилось в тот период; художник обретает собственный путь в живописи, он тверд и решителен в своей невидимой брани с ненавистниками России.
Другой автопортрет Васильева (1970) можно охарактеризовать как вполне светский. Здесь художник запечатлел себя в пору зрелого мужества. По воспоминаниям друзей, художник относился к творчеству, как к священнодействию. Во время работы его нередко можно было застать с кистью в руках — в парадном костюме и галстуке.
Последний автопортрет, написанный художником незадолго до гибели (1976), — это поистине вещий образ. Васильев прозрел свой трагический путь и неизбежный исход. Трагедия вообще высший творческий жанр, в ней человек прикасается к таинству смерти, к той великой неизбежности, с которой рано или поздно столкнется лицом к лицу каждый. Перевернутая кружка с орлом, которую держит на картине художник — это опустевшая чаша жизни. В те глухие года, когда жил и творил художник, только круг духовных друзей и былые творения человеческого гения были его животворной средой. Ничто более не вдохновляло в ту пору. Невыразимая скорбь о царящем безвременье и о своей судьбе застыла навек в глазах художника, произведения которого приобрели широкую известность много позже. Подлинная жизнь Васильева оказалась жизнью посмертной. И эта горькая ясность открывается в его последнем образе, — образе стоящего перед обрывом человека. Васильев был обречен и понимал это как никто другой.
Один из выдающихся портретов, выполненных художником, — портрет Федора Достоевского. Не случайно упоминание о нем именно в этом месте. При сопоставлении последнего автопортрета Васильева и образа великого писателя поражает их внешнее сходство. Видимо, существует некий блуждающий образ русского пророка, разлитый в ауре России, который накладывает свою печать на сам антропологический тип обладателя вещего дара. На портрете перед Достоевским горит васильевская свеча. Лист бумаги перед писателем еще чист, но во вдохновенном взгляде Федора Михайловича светится, словно отблеск живого огня, гениальный замысел будущего произведения. Портрет Достоевского работы Васильева — один из самых выдающихся и проникновенных портретов писателя в русской живописи.
Сын Неба и Земли, человек немыслим вне живой природы. Васильев как художник универсален, пейзажи, на которых запечатлен облик родной земли, занимают в его творчестве особое место.
Вольный волжский край олицетворяет для Васильева Родину, не случайно поэтому картина “Отечество” изображает те места, где жил художник. Прожив всю жизнь на волжском просторе, вблизи тех мест, где в полноводную ширь русской реки катит свои волны Свияга, петляя меж обрывистых берегов, поросших лесом, именно там художник черпал силы и вдохновение; всякий творец, словно Антей, время от времени припадает к земле. Над простором, где уединенно белеет на высоком берегу покинутый храм, в небесной беспредельности реет орел, символ свободного духа и одновременно геральдическая птица Руси. И этот свободный полет над необозримыми просторами Отчизны — творческая стихия самого художника.
Другой замечательный пейзаж Васильева называется “Свияжск”. Волга вблизи васильевских мест широка и полноводна как море. Много на ней необитаемых островов. На одном из них царь Иван Грозный во время своего Казанского похода основал монастырь, рядом с которым и возник городок Свияжск. На пейзаже Васильева этот остров-храм, словно сказочный Китеж-град, возникает из пучины вод. Девушка на берегу оглядывается и грустно смотрит на речной простор, красный праздничный сарафан развевается на ветру. Но черный траурный плат на голове рождает противоречие в самом образе, как бы разорванном между трауром и праздником, между скорбью и радостью. Что разрывает девичью душу, можно только гадать, ведь Васильев не допускает ни случайных оплошностей, ни капризных прихотей в своих произведениях. Подобный вопрос-загадку содержат многие работы художника, это создает своеобразное мистическое поле внутри картины, в которое оказывается погружен зритель, сам невольно становящийся участником действа внутри образа.
У Васильева свой метод создания пейзажа. По рассказам друзей, художник делал с натуры только набросок, а картину писал уже у себя в мастерской. Прихотливое творение живой природы, под кистью Васильева пейзаж рождается вторично, уже из глубин творческой души. Пожалуй, самой знаменательной в этом отношении предстает “Лесная готика”. Хрупкая ажурная елочка словно парит в лунном свете, не касаясь земли, в окружении могучих древесных стволов. Как представляется, главная идея этой замечательной картины — это тема уединенной души, тонкой и ранимой, которая парит в собственной фантастической грезе, вынужденная жить в чуждом, косном окружении. Действительность, окружавшая художника, была именно такова, так что “Лесную готику” можно рассматривать как романтический образ его внутреннего мира. Название картины происходит от самой сущности готического стиля в искусстве, где готика — это чистый порыв человека ввысь, к небесам, в манящую запредельность, запретную для обыденного человеческого бытия, вознесение к духовным вершинам вопреки земному притяжению — силою одной мечты. Образ этот очень близок всей жизни художника.
Творческое наследие Васильева самодостаточно, оно образует законченную систему образов и тем самым может и должно истолковываться, исходя из себя самого. Это касается всех его граней и живописных аспектов. В системе символического реализма Васильева Север — понятие священное, эзотеризм Васильева — эзотеризм Севера. Именно Великий Север, а не Великий Восток, в отличие от господствующего миропонимания, предстает для художника духовной святыней. Это дыхание священного Севера пронизывает собой символизм васильевского творчества. Заповедный Север хранит русские святыни. Священный Север сводит воедино символические образы Васильева, его дух веет в каждом из них, будь то “Ожидание” с Девой-Россией у замерзшего окна, встреча в зимнем селе “У чужого окна”, седовласый охотник из “Северной легенды”, “Северный орел”, этот дух Руси Сокровенной, или же, наконец, “Человек с филином”, пророк Севера, ступающий по облакам над белым простором в лучах занимающегося северного рассвета. Летний зной неприемлем для художника как дыхание пустыни, оплота враждебных кочевников, Васильев инстинктивно избегает слепящих красок Юга, в этом слышится голос предков, донесенный генетической народной памятью.
Валькирия, божественная вестница Севера — вот настоящая муза художника Васильева. Это сквозной образ, проходящий через все зрелое творчество художника, подобно живому огню свечи. На картине “Валькирия” посреди снежного простора под грозовыми мглистыми небесами лежит юноша-воин, предательски пронзенный копьем, брошенным в спину. Над юношей застыла Валькирия, которая, согласно мифу, прилетает из заоблачных высот за павшим в битве героем, чтобы унести его в блаженную страну Севера. Подняв над юношей руку, она пытается тайным волшебным жестом оживить его. Рядом с вещей девой застыл белый крылатый конь, сородич Пегаса. Несмотря на смертельную рану, герой словно бы спит — розовеет румянец на щеках, полуприкрыты глаза. Он не похож на обычного, закаленного в боях воина, это воитель иного рода: тонкое одухотворенное лицо выдает в нем натуру поэтическую. Поэт — герой духовной сферы, его подвиг совершается вне земного круга вещей, поле битвы героя — небеса. Юноша во вдохновенном забытьи грезит, что он пал в сражении, и с небес Священного Севера за его окрыленной душой спустилась с небес муза-Валькирия.
