Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)
“Если бы у меня родился сын, я бы назвала его — Димитрий, а уменьшительное сделала бы — “Лже”.
“— Уж как мне хотелось дочку Лидочкой хотела назвать. Доктор, рассеянно: — “Ну и сына так же назовете”.
* * *
Завершим беглое прочтение столь подробных и содержательных записных книжек той же цветаевской уверенностью, обращенной к нам, что выражена в словах, взятых в эпиграф, — о любви через 100 лет.
“Дорогие правнуки мои, любовники и читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, ибо вы будете. (Не смущаюсь расстоянием! Ноги и душа одинаково легки на подъем!)
Милые мои правнуки — любовники — читатели! Рассудите: кто прав? И — из недр своей души говорю Вам — пожалейте, потому что я заслуживала, чтобы меня любили”.
Да, она заслуживала любви, пусть горькой, как рябиновые гроздья, но жалость — сама же отвергала. И более того — не жалела сама себя, издалека идя к роковому шагу.
“Я, конечно, кончу самоубийством, ибо все мое желание любви — желание смерти. Это гораздо сложнее, чем “хочу” и “не хочу”.
В апреле 1919 года Цветаева потеряла 500 рублей. Это были немалые деньги: “500 р.! 50 фунтов картофеля — или почти башмаки...” Перечислив еще несколько мелких потерь и воскликнув: “О, это настоящее горе, настоящая тоска!”, она совершенно серьезно добавляет:
“Я в одну секунду было совершенно серьезно — с надеждой — поглядела на крюк в столовой. — Как просто! —
Я испытывала самый настоящий соблазн”.
Следует обратить внимание: подобные мысли посещают ее в столовой, где она получит хоть какую-то еду, а в августе 1941 года Цветаевой зачастую даже есть было нечего. Так что соблазн решить “просто” и разом все проблемы — стал неодолим.
Но, конечно, дело не только в бренных и привычных трудностях. В душе еще раньше поселилось глубинное предчувствие развязки, потому и вплетается мотив прощания.
“Вечером читала Wang’a — бездарную книгу о Китае.
Утром проснулась, подумала, что годы — считанные (потом будут — месяцы...)
Прощай, поля!
Прощай, заря!
Прощай, моя!
Прощай, земля!
Жалко будет. Не только за себя. Потому что никто этого — как я — не любил”.
Эта последняя запись в 15 книжке, относящейся к 1938—1939 годам, внесена после возвращения в СССР на пароходе, после ремарки: “Вот Северное море проедем — легче будет”. Не стало легче в житейской качке... Дальше — недолгое странствие по морю действительности, но уже без глубоко личных свидетельств и записей в “судовом журнале”... Прощай, земля!
Ирина Смирнова • “Жертва жизни всей” (К 110-летию со дня смерти А. А. Фета) (Наш современник N11 2002)
Ирина Смирнова
“ЖЕРТВА ЖИ3НИ ВСЕЙ”
(К 110-летию со дня смерти А. А. Фета)
...Ты дней моих минувших благодать.
Тень, пред которой я благоговею...
А. Фет
Жизнь поэта — только первая часть его
биографии; другую, и более важную часть
составляет посмертная история его поэзии.
В. О. Ключевский.
Литературные портреты
i. “...Но все тебя не назову...”
...И все пройдет — нельзя же век любить,
Но есть и то, чего нельзя забыть...
А. Фет
Только в 1873 году ротмистр А. Фет—А. Шеншин вступил во все права и преимущества по праву наследования. А еще в юные годы произошло событие, наложившее отпечаток на всю его дальнейшую жизнь (по крайней мере, на 38 лет!). Выяснилось, что мальчик родился до официального брака родителей, и местные власти аннулировали запись о рождении. С трудом ему выхлопотали фамилию первого мужа матери. И он попал в разряд незаконнорожденных, совершенно бесправных существ. Так, одним росчерком пера чиновника потомственный дворянин Шеншин стал Фетом, из русского превратился в немца, из российского подданного — в иностранца, лишившись прав наследования имущества и земли.
С той роковой минуты он подписывался: “К сему руку приложил ино-странец Фет”. В университете он числился “студентом из иностранцев”. В письме Я. Полонскому, другу с университетской скамьи, он как-то горько признался: “Я два раза в жизни терял свое состояние, потерял даже имя, что дороже всякого состояния”.
Когда позже его спрашивали, что для него было самым мучительным в жизни, он отвечал, что все слезы и боль сосредоточены в одном слове — Фет.
Искупят прозу Шеншина
Стихи пленительные Фета.
Поэтическое дарование проявилось у Фета рано. В 19 лет, в 1840 году, вышел первый сборник его стихов “Лирический пантеон”, подписанный “А. Ф.”. В книгу вошли переводы произведений Шиллера, Гете и Байрона. Как и все последующие его стихотворные переводы, они были признаны удачными. В “Отечественных записках” (1840, № 12, с. 40) П. Н. Кудрявцевым было отмечено, что “А. Ф. целою головою выше наших дюжинных стиходелателей”. (Вообще, удивительно замечательное знание Фетом русского языка, если учесть, что он обучался в Лифляндии, в пансионе Kpюммepa, где даже директор не говорил свободно по-русски. — И. С. )
В 1842—1843 годах в “Отечественных записках” и “Москвитянине” было опубликовано в общей сложности 85 его стихотворений. В 23 года Фет получил даже литературное “благословение” Н. В. Гоголя, переданное через М. П. Погодина.
Вскоре жизнь Фета круто изменилась. В 1844 году внезапно умирают мать и дядя, Петр Неофитович, уехавший в Пятигорск на лечение. Его имение, которое должно было перейти Фету по наследству, разграбили. Фет вынужден был пойти в армию, чтобы дослужиться до получения потомственного дворянства, а также улучшить свое материальное состояние.
Афанасию Афанасьевичу до производства в офицеры необходимо было принять присягу на русское подданство в ближайшем комендантском управлении, и с этой целью он прибыл в Киев. Спустя месяц состоялся приказ о производстве его в корнеты, и одновременно ему было предложено прикомандироваться к штабу корпуса Орденского кирасирского полка в Херсонской губернии в военном поселении.
Через год он получил офицерский чин, первый в длинной череде выслуги для получения желанного и заслуженного дворянства. В делах московского отделения общего архива Главного штаба сохранились “кондуитивные списки” офицеров полка; июньская аттестация 1848 года А. Фета была следующая:
“Усерден ли к службе?— Усерден.
Каких способностей ума? — Хороших.
Имеет знание в науках?— Математических, словесных, богословии, логике, истории, географии, статистике, физике.
Знает языки?— Французский, немецкий, латинский, греческий и чешский”.
Служба в Херсонской губернии, в городах, а чаще в селениях и деревнях заняла у Фета долгих восемь лет.
Летом 1848 года произошло событие, на первый взгляд ничем не примечательное: полк, в котором служил Фет, в связи с начавшимся восстанием венгров был перемещен ближе к границе, на запад, в село Красноселье. Молодой кирасир, к тому же поэт, получивший университетское образование, был приглашен на именинный бал к богатому помещику, уездному предводителю дворянства Алексею Федоровичу Бржескому, считавшему себя тоже поэтом. В чертах его лица находили сходство с Владимиром Соловьевым, внуком его сестры. Событию суждено было сыграть важную роль в дальнейшей судьбе Фета.
На этом приеме Фет познакомился и с красавицей хозяйкой Александрой Львовной Бржеской, с которой оставался в дружеских отношениях и состоял в переписке до конца своих дней (более 50 лет!). Позднее Бржеский вспоминал об их дружбе:
Как дорожу я восторгами встречи!
Как мне отрадно в вечерней тиши
Слушать твои вдохновенные речи,
Отзвук прекрасной и чистой души...
В 15 километрах от новой дислокации полка находилась Федоровка, имение сестры Бржеского — Елизаветы Федоровны Петкович, где Фет как знакомый Бржеских постоянно бывал. В этом дворянском гнезде часто гостили племянницы: сестры Камелия и Юлия и сестры Лазич, из коих старшая, Надежда, красавица, была замужем за офицером Буйницким, а Елена была еще незамужней. Их третья сестра была подростком.
Общество девушек и красавицы Буйницкой привлекало к Петковичам офицеров расположенных поблизости полков. Время быстро пролетало в беседах и танцах. Как позже вспоминал Фет:
Давно ль под волшебные звуки
Носились по зале мы с ней.
Теплы были нежные руки,
Теплы были звезды очей.
Петкович получил хорошее приданое за женой и считался богатым херсонским помещиком, в противовес сестре, вышедшей замуж за небогатого генерал-майора Лазича. К этому времени он уже овдовел и как отставной военный, живя в скромном имении, усердно занимался хозяйством. Он сумел дать двум старшим дочерям блестящее образование. (В воспоминаниях А. Фета Елена фигурирует не под своей фамилией. Она названа Лариной, как пушкинская Татьяна. Фет оберегал, как величайшую тайну, имя возлюбленной...) Сначала Фету понравилась грациозная Юлия, потом румяная Камелия, красавица Буйницкая, но вскоре он обратил внимание на ее сдержанную, чтобы не сказать строгую, сестру.
