Илья Эренбург - Испанские репортажи 1931-1939
Мы видели, как от страха побледнели Париж и Лондон. Мы видели людей, которые радовались тому, что сдались на милость врага. Правда, теперь им невесело. Их мутит, как с перепоя. Человек, который поддался страху, потом презирает себя и злобу вымещает на других, а человек, победивший страх, – весел. Кроме того, [336] он мудр: он понял, что есть на свете то, что дороже жизни.
В мире идет страшный бой. С одной стороны, военная техника фашизма. Эссен, золото Сити, хитроумие дипломатов, предательство мнимых друзей. С другой – только люди, те, что стоят у станков Эссена или стучат на машинках в Сити, те, кто, озираясь, передают друг другу крохотные листовки, и те, что своими телами теперь защищают высоту Эбро, – люди, настоящие люди с тяжелыми, как жизнь, добродетелями.
В Испании есть старая песня:
Победа – это девушка,
Она любит утро в горах,
Она любит горячие ладони,
Она любит большое сердце.
Париж, 6 ноября 1938
Народ Парижа встречает своих героев
Сегодня в Париже летний день. С раннего утра тысячи парижан ждали возле Аустерлицкого вокзала героев интернациональных бригад. Люди, измученные бесчестием и трусостью правящих классов Франции, наконец-то увидели свободных и гордых людей.
Вот они идут по улицам Парижа – герои Харамы и Гвадалахары, Теруэля и Эбро. На некоторых еще шапчонки испанской армии. Над бойцами – испанское трехцветное знамя. Они поют песню, с которой дрались под Мадридом, – «Интернационал».
Работницы принесли тысячи букетов. Это скромные и прекрасные цветы бедняков. Парижане после двух лет разлуки увидели снова родной город. Девушка кричит: «Жан!»
Бойцы проходят по улицам рабочих кварталов. Десятки тысяч рабочих стоят на тротуарах. Из окон кидают цветы. Вот идет полковник Дюмон, командир бригады «Парижская коммуна». Крики «Спасите Испанию!»…
Многих я знаю – я их видел в окопах Испании. Молодой рабочий, красавец. Один рукав пустой – Теруэль. Он поднимает кулак и улыбается. [337]
Вот ведут на веревке ветерана – дворняжку, любимицу батальона.
Проспект Республики запружен толпой. Я не знаю, сколько людей сегодня встречали героев, но я знаю, это все тот же великий бессмертный Париж. Его дети были не в Мюнхене, но в Каса-де-Кампо. Они отдали свою кровь за свободу другого народа. Предали другой народ не они. Все улыбки, все фиалки, все астры им – героям Франции.
Они увидели родину в горькие часы. Им запретили остановиться во французском городе Перпиньяне. Для «героев» сегодняшнего дня – это чуть ли не преступники. Для парижского народа – это герои.
Париж, 13 ноября 1938
Ночь над Европой
У греков был миф о начале Европы. Европой звали прекрасную финикиянку, дочь Агенора. Зевс, влюбившись, ее похитил. Агенор послал своего сына Кадма на розыски Европы. Кадм долго блуждал. Дельфийский оракул сказал ему: «Следуй за коровой и там, где корова ляжет, заложи новый город». Кадм последовал совету и, увидев корову, воскликнул: «Здесь будет Европа!»
Недавно я прочитал в газете «Фелькишер беобахтер» следующие строки: «Наши крестьяне были мудрее наших книжников: они понимали, что такое чистота расы. Если мы справедливо гордимся прусскими коровами, которые во многих отношениях выше фионских и герефордских, то никто у нас не станет гордиться Марксом, Гейне или ублюдком Эйнштейном».
Что же, вспомним Кадма и, взирая на великолепную прусскую корову, скажем: «Здесь была Европа».
7 ноября 1917 года рабочие и крестьяне разоренной, нищей России обратились к Европе со словами братства. На эти слова ответили орудия. По улицам Киева гарцевали германские уланы. Японцы захватили Владивосток. Сторонники самоопределения народов высадились в Архангельске. Присяжные пацифисты кровью залили Одессу.
В те памятные годы они глядели свысока на нашу страну: сколько неграмотных и сколько лаптей! Они заверяли, [338] что для буржуазной Европы наступает эра мира и счастья. Отвоевав, победители и побежденные ночи напролет танцевали – это была эпоха фокстрота. В Вене люди умирали с голоду, но и в Вене не умолкал джаз. Демократы клялись помирить волков и овец. Ученые готовились к новым открытиям. Писатели обещали читателям длинные романы. Восторженно глядели обыватели на самолеты – они еще помнили извозчиков. Как они презирали нашу страну! В Москве голодные люди, устраивая субботники, руками подталкивали вагоны.
Потом Европа оттанцевала. Во всех европейских городах поставили памятники героям войны. Под памятниками валялись люди: дружно, как всходят хлеба, всходило поколение без работы и без хлеба.
Где теперь законники, которые осуждали балтийцев за то, что балтийцы отдали будущему не избирательные бюллетени, но свою кровь? Фашисты убили Ратенау и Эрцбергера, Амадола и Маттеоти. О Веймарской конституции упоминают только учителя истории. В домах Вены, построенных социал-демократами, поселились берлинские штурмовики. Чехословакия поделена между захватчиками, а Бенеш{130} изгнан немцами из своей страны.
Детям свойственно играть, подросткам – мечтать. Все люди рождаются для счастья. Новое поколение Европы так и не узнало счастья. Юноши весь день бродят по улицам: они ищут работу – так некогда люди искали клад. В Манчестере закрыты фабрики. Экономисты говорят, что в Англии чересчур много текстиля. Но я видел в том же Манчестере людей без рубашек, они заворачивались в газеты. Во Франции особая комиссия обсуждает, каким способом уничтожить избыток пшеницы, а газеты пишут, что во французских колониях голод. Датчане несчастны потому, что в Дании слишком много коров. Шахтеры Боринажа голодают потому, что в Бельгии чересчур много угля. Зачем люди прокладывали через Европу пути? Все страны наглухо закрыли двери. На чужестранцев устраивают ночные облавы, как на зверей.
На пустыре между Германией и Чехословакией, под открытым небом ютятся триста человек. Германия их выслала, Чехословакия их не впустила. Они обречены на голодную смерть. Несколько дней тому назад одна женщина родила ребенка. Ей никто не помог: врачи были по [339] ту сторону двух границ. Она рожала осенью 1938 года, как в пещерный век.
Поезд с ранеными бойцами интернациональной бригады подошел к французской границе. Поезд не впустили во Францию. Фашисты тотчас сообщили итальянской авиации, что в Порт-Бу – бойцы интернациональной бригады, и, чтобы спасти людей от итальянских бомб, испанские железнодорожники отвели состав в туннель. На пороге Франции люди в темноте корчились и стонали.
В Германии палач, надев черные перчатки, отрубил голову молодой женщине: ее заподозрили в том, что она коммунистка. Остался грудной ребенок. Я не скажу – звери: у зверей нет жалости, но у них нет и жестокости, звери знают голод, а люди, которые теперь правят Германией, всю цивилизацию своей страны, весь технический прогресс посвятили одному – жестокости. Они изучили анатомию, чтобы лучше пытать арестованных рабочих. Они изучили механику, чтобы без промаха убивать испанских детей. Они изучили химию, чтобы завтра удушить народы Европы. Во имя чего? Во имя «чистоты расы», во имя той прусской коровы, которая выше Маркса и Гейне. Черная ночь опустилась на Европу, и по сравнению с штурмовиками варвары, уничтожившие Древний Рим, кажутся нам гуманистами.
В новом Риме засели комедианты. Они были бы смешны, если бы им не дали свободы грабить и убивать. Они говорят о древней латинской культуре и мимоходом рассказывают, с каким наслаждением они травят абиссинцев ядовитыми газами. Я видел в Испании пленных итальянцев. Эти представители «древней латинской культуры» были вшивыми, голодными, неграмотными. В нашей стране имелись народы, до революции не обладавшие алфавитом, не знавшие оседлости, никогда не видавшие поезда, но Муссолини может теперь пригласить в Сицилию шорцев или ненцев с букварями и с мочалками.
Где открытия? Где бальзаковские романы? Где культура? Начало века сулило народам Европы достоинство и мир. Я не говорю о достоинстве – прусская корова… но кто теперь говорит о мире? Капитализм, разлагаясь, как огромный труп, отравил водоемы Европы. В Италии восьмилетние сопляки учатся колоть штыком. Гейдельбергские студенты заменили курсы философии маршировкой.
Гитлер вызвал к себе представителей двух демократических [340] держав. Он показал им сначала танки, потом карту Чехословакии. Они поняли и не стали перечить. Среди бела дня разграбили страну, как лавочку. Каждый старался схватить побольше. Я знаю Бреслав. Это чешский город. Его заняли немцы. Жители убежали, и Бреслав стал новой Помпеей: пустые улицы, брошенные дома.
Завтра венгры войдут в Ужгород, в Мукачево, в села Закарпатской Украины. Два дипломата провели карандашом по карте. Теперь жандармы могут исчерчивать плетками спины крестьян.
После этого бессовестные люди в странах, гордых «Хабеас корпусом»{131} или «Декларацией прав человека», спокойно говорят, что восторжествовало право.
