Станислав Лем - Молох (сборник)
8
Очевидно, что как человек в средневековье не мог высвободить атомную энергию, так и нельзя браться за моделирование культуры, не владея результативной программой моделирования лингвогенеза. Речь, естественно, не идет об использовании какой-либо уже существующей системы знаков, способных к репродукции десигнативных смыслов, к синтаксической сегментации, к выборочно коннотативному и денотативному значению. Речь идет о том, что предъязыковая фаза уже у животных выступает как «понятийные туманы», а язык является как бы их конденсатом, их скоплением, их воспроизводящим производным. Как уже хорошо известно психологам, индивидуальная психическая жизнь ВСЕГДА богаче языка. Это значит, что дифференциацию сознательных состояний разума нельзя полностью адекватно передать в языковой форме. Всегда что-то невысказанное и недовысказанное остается в нашей психической жизни, но это как-то можно додумать благодаря тому, что наши мозговые аппараты совершенно похожи друг на друга, и поэтому нам проще безмолвно понять другого человека, чем жирафа или каракатицу; и дело ведь не только в том, что наш мозг содержит миллиарды соединений, а центральная нервная система каракатицы относительно убога (но этого ей достаточно для выживания).
9
Философская феноменология здесь ничем помочь не может. Дело в том, что предъязыковое психосоциальное состояние переходит в языковое «способами», нам полностью неизвестными. Разумеется, сразу найдутся такие усердные люди, которые элементарную сигнальность квазиязыка жестов (например, шимпанзе) примут УЖЕ за превосходную пищу для культуры, стало быть, и для ее моделирования, тем более что системное, стадное поведение можно (и это делается повсеместно) отождествлять с культурным. Но тогда не только дельфины и обезьяны, не только гамадрилы, не только голуби и аисты ведут себя «культурно», что может быть видно по их брачным танцам. Если имеется открытый мешок, то что-нибудь или даже всё можно в него насыпать. Культура человека во всех своих разновидностях, как синхронных, так и диахроничных, ЕСТЬ, в конце концов, некое производное биологии человека, так как если бы мы летали, как ангелы, тогда бы это физиолого-анатомическое свойство каким-то образом, очевидно, отразилось бы в культурах. А если бы мы жили под водой наподобие касаток, то это тоже бы внесло изменения в наше культурное развитие. Однако раз уж мы построены и функционируем так, как «каждый видит», то антропогенетически изменчивое культурное производство (наше) зависит от языка (так как язык является проводником множества мозговых процессов) и в какой-то мере от нашей по-обезьяньи зрительной специализации: потому что мы были зрителями еще до того, как стали собеседниками…
10
Я не утверждаю, что безъязыково и внеязыково моделировать появление или результаты культуры совсем не удастся. Хочу осторожно заметить, что языковая наметка будет пригодна, если для облегчения в программе стежок не будет слишком размашистым. Общая картина, которую попытаюсь представить наглядно, следующая. Сначала мы имеем собрание животных определенного вида, способных к надсигнальному объединению. Это собрание обладает избыточным количеством степеней свободы поведения, которое не является en masse[150] самоугрожающим. Это собрание обитает в каких-то нишах, выживать в которых оно приспособлено. И в нем должны появиться разрешения и запреты; одна часть инстинктивных поступков должна подвергаться на 100 % неврожденному торможению и побуждению, другая часть МОЖЕТ служить переживаемости ИЛЛЮЗОРНО, как это было, например, у ацтеков, которые вырывали сердца из груди молодых людей, чтобы не упал небосклон. Жертвоприношения, грубо говоря, являются следствием убеждения, что божества, покровительствующие миру, являются коррумпированными (продажными) для всех вер и только в отдельных из них приобретают различную существенную и литургическую форму. Каждая вера имеет что-то для высказывания в области этики и морали, но не каждая вера обещает в качестве поощрения за достойное поведение трансцендентальные блага. Как эти и многие другие функции можно моделировать В ВОЗНИКНОВЕНИИ КУЛЬТУРЫ, я не имею понятия, а читая трактаты американцев, не могу надивиться наивности их капиталистическо-рыночного прагматизма, бьющего поклоны компьютерам. Речь не о том, что намерения их невыполнимы, как до сих пор неосвоенный кусок эмпирического континента, а речь только о том, что, берясь за создание океана из мятного чая и «моделируя появление культуры», они считают, что этим будут научно продолжать и закреплять человеческий опыт. Это вредное ребячество, особенно в нашем заканчивающемся столетии смешения языков, разумов, голов, это достойные Питера Пэна полеты на стиральной доске как суперсамолете XXI века. Как видно, к сожалению, нашествие глупости универсально, и в этом веке вовсе не было заторможено. Скорее я бы сказал, что метастазы познавательного оптимизма, идущие в ближайшее будущее, не могут принести удовлетворения…
Вычислительная мощность жизни II[151]
1
Об этой мощности я уже писал раньше, но, как я узнал, выводы, сделанные мною, не были абсолютно ясными для читателей. И поскольку этот вопрос кажется мне чрезвычайно важным, так как он поможет указать направление к разрешению одной из величайших загадок жизни, я возвращаюсь к нему иным образом. Вместе с тем мне кажется, что современное новое деление проблем, очень трудных для математического и одновременно алгоритмического решения, которое и я использовал, деление путем отнесения к двум типам многочленных функций, вместо того чтобы прояснить проблему, еще более замутило ее в глазах всех, кто с математикой не в лучших отношениях. Поэтому я и возвращаюсь к этой теме и подойду к ней с другой стороны.
2
Двадцать лет назад в издательстве «Simon and Schuster» вышла «THE ENCYCLOPEDIA OF IGNORANCE» — энциклопедия, которая содержит в себе описание проблем от космологическо-космогонических до биологических и психологических, составляющих НЕИЗВЕСТНОЕ, причем некоторые из этих неизвестных феноменов могут навсегда остаться неразрешенными. К таким проблемам, которые могли бы стать областью непреодолимого в познании неведения, принадлежал также предел вычислительной мощности всех компьютеров от машины Тьюринга вплоть до чисто абстрактного компьютера, который мог бы быть сконструирован ИЗ ВСЕЙ МАТЕРИИ ВСЕЛЕННОЙ. Математик и биофизик из Беркли (Калифорния) Х.Дж. Бремерманн в работе «Комплексность и сверхвычислимость» («Complexity and transcomputability») занялся именно поиском границы производительности, то есть вычислительной мощности компьютера, который из-за того, что приближается к непоколебимым законам или запретам физики, «дальше» пойти в своей калькуляционной работоспособности уже не может. Бремерманн как-то обошелся без многочленов; он попросту взял за основу ряд основных данных физики, такие как скорость света (согласно открытому Эйнштейном предельному явлению скорости фотонов, быстрее, чем световой сигнал, никакой сигнал идти не может), как постоянная Планка и т. п. Однако я не намерен здесь излагать основы физики; у Бремерманна, согласно очень простым вычислениям, быстро «получилось», что движение сигналов в битах на секунду в компьютере в конечном счете ограничено соотношением E/h, где Е — энергия, доставляющая сигналы, а h — постоянная Планка. Предельный, согласно Бремерманну, компьютер — это куб с трехсантиметровым ребром, элементарная операция в котором выполняется 10–10 секунды. Затем Бремерманн ввел понятие «вычислительной стоимости» произвольного алгоритма, который должен решить арифметическую задачу, содержащую n элементов. Оказывается, что эта «вычислительная стоимость» растет как факториал от n (n!). Компьютеры того времени, когда писал Бремерманн, достигли скорости 100 миллионов операций в секунду (в настоящее время эта величина подверглась уже по меньшей мере удвоению). Затем Бремерманн вводит уже известную нам (из предыдущего эссе о вычислительной мощности жизни) проблему коммивояжера, который должен посетить целый ряд населенных пунктов так, чтобы в каждом побывать только раз, то есть найти кратчайшую дорогу для своего путешествия. И здесь проблема разрешается в соответствии с факториалом: для n = 4 имеем 1 × 2 × 3 × 4 = 24. Но n как факториал начинает по мере увеличения расти быстрее, чем показатель: для n, равного десяти, компьютеру требуется 5 секунд, а для n = 20 время работы компьютера составило бы 100 000 лет! Именно это и привело к тому, что Бремерманн посчитал проблемы подобной «твердости» или «алгоритмической стоимости» СВЕРХВЫЧИСЛИМЫМИ («transcomputable»). Это должно было стать непреодолимой «стеной» на пути функционального совершенствования компьютеров, чем-то вроде их предельной работоспособности наподобие непреодолимой скорости света. Действительно, для классических алгоритмов дело, по сути, обстоит именно таким образом. Однако в настоящее время появились тактики обхода этой якобы «непреодолимой» сверхвычислимости, которые сейчас уже довольно широко применяются в областях гораздо более практических, чем искусственно приведенная проблема путешествующего коммивояжера. Особенно много таких проблем в большом бизнесе (в одном из предыдущих эссе я упоминал о задаче поиска оптимального минимума самолетов на случай неожиданной аварии, или забастовки, или другого инцидента, срывающих планируемый расписанием полетов вылет, ожидаемый пассажирами: затраты могут составлять миллионы долларов).
