Укриана. Фантом на русском поле - Юрий Юрьевич Воробьевский
А иногда мы вышучивали даже «знаки доброй воли», которые то и дело проявлял Советский Союз: «Ленинградский кружок юных кактусоводов послал саженцы кактусов в Мексику, пострадавшую от сильнейшего за последние годы землетрясения»… Так что от нормативной правильности я настрадался.
«Правильно ведь можно говорить и на языке людоедки Эллочки (30 слов), — размышляет известный лингвист и философ М.Эпштейн, — и советские вожди от Ленина и Сталина до Брежнева и Черненко, правленные или не правленные учёными помощниками, писали правильно — зато как убого! Как будто эпоха, провозгласившая людоедство из любви к человечеству, одновременно впала и в языкоедство, сократив язык до немногих «выверенных» слов и шаблонов. Чем беднее язык, тем легче даётся правильность; и, напротив, языковая ортодоксия часто совпадает с идеологической и заинтересована в упрощении языка. «Правильность» — нужный и почтенный критерий в оценке языка, только если он дополняется критериями богатства, сложности, образности, выразительности, творческого самостояния и саморазвития»…
Однако надо отдать должное:«… какое колоссальное воздействие оказал советский идеологический язык на жизнь нашего общества и всего мира. Казалось бы, всего-навсего пустые сотрясения воздуха, но по ним строились гиганты социндустрии, коммунальные хозяйства и квартиры, система сыска и наказания, пятилетние планы, будни и праздники, трудовая дисциплина, нравы партийной и производственной среды… Излишне говорить о роли слов в ту эпоху — но ведь это было не завышением роли слова, а скорее, занижением самих слов, которые сводились к заклинаниям-идеологемам, с убитым корнем и смыслом, который не подлежал пониманию и обсуждению, а только исполнению».
Как тут вновь не вспомнить Оруэлла! Один из персонажей его романа «1984», Сайм, филолог, составитель словаря новояза говорит: «Вы, вероятно, полагаете, что главная наша работа — придумывать новые слова. Ничуть не бывало. Мы уничтожаем слова — десятками, сотнями ежедневно. Если угодно, оставляем от языка скелет. /…/ Знаете ли вы, что новояз — единственный на свете язык, чей словарь с каждым годом сокращается? /…/ В итоге все понятия плохого и хорошего будут описываться только шестью словами, а по сути, двумя».
Нечто подобное происходило и в советское время. Из употребления практически изгнали слова с корнем «бог/бож». «…словарный запас русского языка последовательно сокращался, из него выбрасывались целые тематические и стилевые пласты, что можно видеть, например, из сравнения Словаря Д. Ушакова (1940) с российскими словарями 19-го века (академическим 1847 г. и далевским 1863-65). Так тоталитаризм пытается всячески сузить и язык, и сознание, сводя до двух значений: «за» и «против», «ура!» и «долой!»
Интересно, что Оруэлл был сторонником целенаправленного обновления языка. О лингвистических взглядах писателя мы узнаём из его статьи «Новые слова» (1940).
«Для одиночки или небольшой группы взяться за пополнение языка, как делает сейчас Джеймс Джойс, — такой же абсурд, как играть одному в футбол. Нужны несколько тысяч одарённых, но нормальных людей, которые бы посвятили себя словотворчеству с такой же серьезностью, с какой люди посвящают себя в наше время исследованию Шекспира. При таком условии, я верю, мы могли бы творить чудеса с языком».
Языководство
Эти чудеса нужны и нам. «Культура отчаянно нуждается в словах с ясными корнями и множественными производными, чтобы она могла понимать себя — и в то же время усложняться, утончаться, ветвить свои смыслы от живых корней во всех направлениях…
Вряд ли какая-нибудь политическая, или философская, или религиозная идеология может в наши дни объединить общество. Где выдвигается объединительная «национальная» идея, т. е. оценочное суждение с притязанием на всеобщность, там начинается раскол. Смыслообразующее единство народа дано не в идее, а в языке, и то лишь при условии, что этот язык развивается, что крона его не редеет и корни его не гниют.
С этой целью в 2006 году был создан Центр творческого развития русского языка (при С.-Петербургском университете и Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы). Главная задача Центра — способствовать динамичному обновлению русского языка. Он творится сегодня, сейчас, и Центр призван объединить самых активных и сознательных участников этого процесса, соединить научное языковедение с творческим язы-ководством».
«Языководство дает право населить новой жизнью… оскудевшие волны языка». Так сказал Велимир Хлебников, сам, кстати, создавший порядка десяти тысяч новых слов или, по крайней мере, морфемных сочетаний.
«Филология не просто любит и изучает слова, но и извлекает из них возможность для новой мысли и дела; расширяя языковой запас культуры, меняет ее генофонд, манеру мыслить и действовать.
В культуре, где почитается Логос, Слово, Которое было в начале всех вещей, должно быть и внимание к Неологизму, ожидание нового слова, которое молча пребывает в недрах языка, — и вдруг, неслыханное, рождается на свет. В этой связи, — пишет М.Эпштейн, — пожелание всем филологам, писателям, ораторам, лекторам, журналистам… Все мы пользуемся сокровищницей языка, черпаем оттуда пригоршнями слова и речения и превращаем их в средства собственного существования: языковые знаки — в денежные. Все мы — пожизненные иждивенцы языка, но хотя бы частично можем и отработать свой долг, пополняя его новыми словами. Нет у языка налогового ведомства, которое обязало бы нас с каждой тысячи или с десятка тысяч использованных слов внести хотя бы одно собственное слово в общий запас. Но пусть это будет делом профессиональной чести».
Действительно, если мы вспомним прошедшие времена, то индивидуальное словотворчество всегда играло немалую роль. М.В. Ломоносов ввёл такие слова, как «маятник, насос, притяжение, созвездие, рудник, чертёж»; Н.М. Карамзин — «промышленность, влюблённость, рассеянность, трогательный, будущность, общественность, человечность, общеполезный, достижимый, усовершенствовать». От А. Шишкова пришли слова «баснословие» и «лицедей», от Ф. Достоевского — «стушеваться», от И. Тургенева — «нигилизм», от К. Брюллова — «отсебятина», от В. Хлебникова — «ладомир», от А. Крученых — «заумь», «заумный», от И. Северянина — «бездарь», от В. Набокова — «нимфетка», от А. Солженицына — «образованщина»…
При всём уважении к попыткам Солженицына вновь ввести в русский язык забытые сокровища из словаря Даля, многие из них, обращённые в реалии прошлого, так архаизмами или диалектизмами и останутся. Введение в русский язык новых знаков насущно. По подсчету
