Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими
– Это какие-то диетические теории у тебя?
– Нет никаких теорий. Просто вот как-то больше не нравится это тяжелое, когда, как в армии или в колхозе, радуешься, что набил брюхо. С новым временем появилось желание не делать ничего случайного, потому что все – часть наслаждения жизнью.
– Ты ходишь только в пафосные рестораны?
– Не обязательно. Но хорошая еда – это еще одно дополнительное удовольствие, еще одна дополнительная радость.
– И губы чтоб лоснились от фуа-гра. Да?! А что вино?
– Очень люблю.
– Погреб у тебя есть?
– У меня запас какой-то есть. И потяжелее, и полегче вина… Мне нравятся Beaujolais и указанное Пушкиным Bordeaux, к которому он обращался: «Друг, ты не изменишь никогда…» Еще Rioja и белые замечательные французские вина… Я не сноб, мне это действительно нравится.
Путешествия– Едва ли не главная постсоветская радость – путешествия. Так? А ты как раз большой путешественник.
– Мне всегда очень хотелось ездить. Это другая роль… Я стал выездным в тридцать лет, что поздно. До этого я, правда, дважды побывал в Болгарии и еще в ГДР. В некоторые капстраны съездил еще при советской власти по путевке – на теплоходе «Константин Симонов» в так называемый северный круиз: Дания, Англия, Голландия и ФРГ. Хорошие, замечательные страны. Стоила вся эта роскошь 1 тысячу 70 рублей. Огромные деньги, гигантские, безумные – это 1985 год, я на Вологодском телевидении работал. Меняли тогда 40 долларов. На меня все наши смотрели как на сумасшедшего, когда я зашел в паб, и взял маленький Heineken, и сидел в углу смаковал, и казался себе дико крутым. Дальше было много всего… Я езжу, с одной стороны, много, а с другой – не во много стран. Езжу в страны, которые являются ньюсмейкерами. Это Германия, Франция, Италия, Англия, США, случалась Швейцария. Раз в два года езжу в Польшу и Чехию. И все.
Муза дальних странствий… Я давно ничего не открывал. Я никогда не был в Черной Африке (на тот момент. – И.С.), я никогда не был в настоящей, великой Азии – в Китае, Индии, Японии. И в Австралии, и в настоящей Латинской Америке – краснокожей. Меня это волнует, но – нет времени…
– Языков ты так и не учишь?
– Я владею ресторанно-самолетно-билетным английским. И все.
– И права до сих пор не получил?
– Нет. Меня возят. Да и некогда мне учиться, у меня выходных нет!
Женщины– Про машины тебя бесполезно спрашивать, ты не водишь. А! Женщины! Действительно, странно: мы говорим о радостях жизни, а про женщин ни слова. Это как-то неправильно.
– Могу сказать, причем совершенно точно. С датой и точным адресом: 8 марта 1973 года, 4-я школа города Череповца, коридор налево. Там в рекреации у нас в первый раз были устроены танцы, и мы танцевали с девочками под произведения входившего тогда в моду композитора Антонова. «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно…» С одной стороны, я должен признать, что с того времени много чего изменилось: моему сыну тринадцать, а дочери – восемь. С другой стороны, то ошарашивающее ощущение разницы между полами, которое было тогда, – оно перевешивает все, что было после.
– Ладно, я понял: не стоит от тебя ожидать историй про это, при том что Хангу с ее ток-шоу ты ведь внедрил на НТВ.
– Нет-нет. Я никогда не понимал этой традиции – рассказывать про свои похождения. Она, по-моему, какая-то южная.
– А поклонницы тебе пишут? Типа, давай, мы на все готовы. Мы родим от вас ребенка.
– Ну… Да. Всегда пишут сумасшедшие…
Чего еще не пробовал?– Вот смотри, Леня. У тебя в жизни были заметные события. Ты получал премии ТЭФИ, входил в совет директоров, обедал с президентами России… Продолжи этот ряд. Что еще было из удовольствий здесь и там?
– Гораздо вкуснее кормят не в Кремле, а напротив – в «Боско-кафе» в ГУМе, на террасе, выходящей на Красную площадь. В том же ряду отель «Экзельсиор» в Неаполе: на крыше завтракаешь и смотришь на Везувий. Есть мой самый любимый райцентр Белозерск в Вологодской области, который, на мой взгляд, лучше всех уездных городов России сохранился. Есть гостиница «Европа» в Питере, которая точнее всех сохранила имперскость Александров – Второго и Третьего. Есть замечательный в том же Питере ресторан… забыл название… на дебаркадере, который стоит на Васильевском острове у Академии художеств, – там очень тонко готовят рыбу. Есть замечательный остров Капри. Мне очень понравилась Аляска. Есть красивейшие озера на стыке Новгородской и Тверской областей. Валдай – это фантастическая совершенно вещь. Но туда надо подтягивать свою жратву – еда на Валдае не очень…
Яркая заплата– А слава?
– Я в кадре стал работать в тридцать лет. У меня не было сноса башки. Надеюсь, нет и сейчас. Но что раздражает? В ресторане сажусь спиной к двери, хотя лучше б лицом. Потому что иначе, ну… Стараюсь не ходить по улице в костюме. В джинсах не очень узнают, но как только в костюме, при галстуке и со щетиной… Это все, ты рискуешь выслушать точку зрения на все происходящие события.
Мечта– Какая у тебя главная мечта?
– Остановиться и оглянуться. На какой-нибудь срок прерваться. С этой загруженностью я чувствую себя несвободным человеком. Конечно, воли не хватает – в смысле свободы. И покоя. Жизнь занята работой, образ жизни сложился. Так она идет кольцами – нарезаешь витки… Есть, наверное, какой-то рост, но никаких новых виражей я давно не закладывал… Это ощущение несвободы, невозможность остановиться, посмотреть на все со стороны… Оно накапливается год от года…
– То есть у тебя есть такое ощущение, что если ты остановишься, то поймешь что-то новое?
– Да, да, да, да. Есть ощущение, что я какие-то вещи пропускаю. И в силу этого недостаточно, может, меняюсь. Я очень мало впускаю в себя нового. Тем ли я занимаюсь? Может, надо заняться чем-то настоящим? Хотя, может, то, что я делаю, – и есть настоящее?
– А может, надо уйти в пустыню на 40 дней или в монастырь на год, на покаяние… Может, без этого нельзя стать масштабной личностью и будет одна суета?
– Ну… Конечно, хочется свалить на то, что это такое ремесло, засосало, опасная трясина… Но не все от суеты профессии, это и от собственной суеты, конечно… Да и нынешний «ящик» не позволяет остановиться.
– Все, значит, будешь крутиться, пока тебя не остановит внешняя сила…
– Может, это будет какая-то внешняя сила. А может, у меня что-то созреет внутри – и я остановлю это сам.
– Но вот мне такая мысль пришла в голову. Ты все говоришь: пауза, пауза. А если б ты ушел с НТВ с Киселевым, то и была б тебе как раз пауза. Подумал бы о жизни – вот как ты мечтаешь. Можешь ли ты себе представить, что ушел с той командой на ТВ-6?
– Да какая ж это была б пауза? Это ж все равно на ТВ работать! Я б не о жизни размышлял, а мучился б, думал бы, как запустить проекты… Нет, я сам должен до этого дозреть. А не так, что меня обстоятельства сшибли рюхой по ногам. Если б я сделал паузу, то, может, учиться бы пошел. У меня же фиговое образование. Оно советское, давно полученное, фундаментальных-то знаний нет.
– Учиться? Зачем? ТВ – это же масскульт, для идиотов, а если ты будешь сильно умный, как академик, то тебя зритель не поймет!
– Не в этом дело! Я не про науку! Я для себя хочу получить дополнительные знания, при том что не обязательно их тащить на экран. Просто самому надо подзарядить батареи, что-то понять. Я с удовольствием бы постажировался у каких-то продвинутых людей.
– У кого?
– Вот если бы оказаться в съемочной группе Питера Устинова… Это была б для меня огромная школа. Правда, он больше не делает документальных фильмов.
– А в России – не у кого?
– Почему же? Есть у кого, но здесь мне и так ясно все. Это химический процесс, я внутри его. Я про другое. Я хотел бы что-то понять в итальянском дизайне, например. Где-то походить, на что-то посмотреть, послушать чьи-то лекции, создать какие-то наработки. Посмотреть, как они это оптимизируют. А поумнеть и от этого стать неспособным работать на ТВ – это чушь, нет такого, это мне никак не грозит… И потом, если я поумнею, то от этого вряд ли стану работать хуже. Вот только бы поумнеть…
Итого– А у тебя нет чувства, что все как-то мельчает сейчас в России? Главный скульптор – Церетели, главный художник – Сафронов, про политику и телевидение вообще говорить не приходится, а самый, кстати, модный певец – некий Децл…
– Да мы просто живем в эпоху масс-медийности, мы путаем то, что на слуху, с тем, что качественно. Реклама продукта стала важнее собственно продукта. А Децл, кстати, очень стильный. Что ты в свои годы сделал для хип-хопа?
– Я? Я ничего не сделал… Это кто-то другой…
– Ты что, не понял? Да это же песня такая! У Децла! Не знаешь? А говоришь! А мне эта песня – «Что ты в свои годы сделал для хип-хопа?» – нравится…
