О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта - Клиа Кофф
– Так ты увеличиваешь дыру.
Это был мягкий упрек. Затем Мигель предложил:
– Давайте сначала снимем одежду, а потом поищем больше железа.
Марек отступил. Мигель отвел левую руку трупа назад и чуть потянул вверх, повернув плечо так, чтобы высвободить тело из пиджака, кардигана, рубашки и майки. Мы с Луисом обошли стол, завершив предварительное исследование скелета, и встали у подножия, ожидая, пока Марек закончит, чтобы начать работать с костными образцами.
Мареку не терпелось начать аутопсию, и он решил, что его участие ускорит процесс удаления одежды. Он начал снимать слой за слоем с правой стороны тела, вытягивая руку трупа из одного рукава за другим. Я смотрела, как она исчезала в одном рукаве, затем снова показывалась, и так несколько раз. Меня поражало, как разлагающиеся пальцы, вися буквально на волоске, болтались и подпрыгивали. Меня охватило болезненное оцепенение: я чувствовала, что палец может зацепиться за рукав и упасть, и мне тогда придется его искать в одежде, и в то же время мне хотелось посмотреть, удержатся ли пальцы на своих местах. Как только Мигель закончил с левой стороной, он быстро перешел на правую и заменил Марека. Он аккуратно и умело манипулировал окостеневшей рукой, в итоге мастерски завершив работу. Каждое движение тела заставляло голову поворачиваться из стороны в сторону, при этом вытягивалась шея, однако мягкие ткани остались в целости. Затем настал черед нескольких пар брюк и пары слоев кальсон, а мы с Луисом сняли носки, обнаружив в них скелетированные кости стопы и кусок частично мумифицированной подошвы.
Раздетым мужчина показался нам еще более старым и беззащитным. Я чувствовала смущение, как в тот раз, когда услышала запись голоса умершей женщины из Аризоны. Только лак на ногтях скрывал ее беззащитную наготу, пока два детектива и патологоанатомы – Уолт и я – исследовали травмы на ее голове. К счастью для косовского морга, в тот день Мигель работал быстро. Разрезав грудь пожилого мужчины, он сразу обнажил левую ключицу, чтобы вытащить засевшую пулю. Следующая пуля была извлечена из правой стороны живота. Судя по рентгеновским снимкам, третья находилась в области таза.
Марек был полон решимости найти третью пулю, но после того как его усилия оказались безуспешными, к прозекторскому столу подошел Эрик. Его заинтересовала задача, и он решил присоединиться к нашим поискам, но сначала ему захотелось узнать мнение антропологов по поводу того, куда могла переместиться эта пуля, если взять за отправную точку ее положение, зафиксированное рентгеновским снимком. Луис, Мигель и я не смогли прийти к единому мнению по этому вопросу: рентгеновский снимок был сделан с очень близкого ракурса, и по нему нельзя было понять, что мы видим – тень подвздошной кости или тень седалищной, хотя обычно их трудно спутать, потому что первая – плоская, расширяющаяся и имеет гребень, а вторая более объемная и скругленная. Эрик начал прощупывать подвздошную область – ничего. Мы перевернули тело на живот, чтобы получить доступ к седалищной области – она находится под ягодицами. Эрик полностью погрузился в поиски пули: он сделал несколько вертикальных разрезов ткани ягодиц и осмотрел каждую складку, заглянув даже в расщелину. В этот момент Эрик больше всего походил на врача общей практики, потому что было видно, что по работе ему не раз приходилось осматривать интимные места своих пациентов, и он старался делать это тактично.
Поиски пули под руководством Эрика продолжались около получаса. Все это время мы с Луисом провели на ногах. Я очень устала, позднее на смену усталости пришла грусть. Я дважды выходила на улицу, постоять на крыльце с закрытыми глазами и поднятым к солнышку лицом. На то самое крыльцо, где я в мае успокаивала шведского антрополога.
В конце концов, Эрик решил еще раз отнести тело на рентген. Пуля нашлась. Эрик вернулся в прозекторскую с ней, лежащей на куске мяса на подносе: она была в паховой области, недалеко от седалищной кости, но ближе к копчику. Эрик показал мне, как пуля могла, возможно, задев что-то по дороге, залететь мужчине в пах. Теперь Марек смог приступить к вскрытию, а мы с Луисом вскоре получили наши образцы – лобковую кость и четвертое левое ребро, – чтобы при помощи объективных данных подтвердить преклонный возраст мужчины. Этот случай вымотал меня, потому что мне пришлось смотреть и, следовательно, размышлять о том, что это не просто очередной кейс для Трибунала, а чей-то дедушка.
В тот вечер, вернувшись в квартиру, которую мы теперь снимали вместе с Сэм, я рассказала ей обо всем – о старике, о пулях… и расплакалась. Я буквально тонула в слезах. Что произошло с этими людьми? За что вообще их убили?! Как так можно?.. Им стреляли в спину, в голову, их буквально изрешетили пулями… Их резали… Их сжигали… И вот они перед нами – на металлических столах, и что мы могли сделать? Судебно-медицинское освидетельствование, оценку их возраста, пола, причин смерти, но и всё. Это было почти то же ощущение, которое я описала в дневнике еще в Кибуе, после того как увидела Билла, с силой вырывавшего челюсти из черепов подростков прямо в могиле, чтобы произвести по этим зубам предварительную оценку возраста. В то время я чувствовала горячий гнев, но здесь, в Косово, у меня остались лишь слезы, они лились из глаз, а я молчала.
С одной стороны, такая сентиментальность тревожила меня, а с другой – давала понять, что я живая, я что-то чувствую. Я была рада, что моя старая печаль, поселившаяся в моем сердце еще в Кибуе, – когда та женщина узнала куртку своего брата, – по-прежнему со мной, несмотря на сотни тел и судеб, прошедших перед моими глазами с того времени. Но только миссия в Косово дала мне понимание того, что присутствие рядом живой души, человека, с которым можно поговорить, способно хоть как-то осушить мои слезы. Хотя я дружила с Жюстин и часто ужинала с другими моими товарищами по команде, но только с Сэм я чувствовала особую близость взглядов: это касалось не только подхода к работе, но и того, что для нас наше занятие было очень важной частью жизни. Сэм несправедливость приводила в ярость даже больше, чем меня, и
