Ефим Черняк - Тайны Англии
Схватка «барана» и «кабана» была одним из признаков распада Cabal. На смену ей пришло министерство Томаса Осборна, графа Данби, который был явным, хотя и осторожным, противником французского союза. Тогда Людовик решил обессилить правительство Карла, поддерживая парламентскую оппозицию. Французское золото шло теперь и в карманы лидеров оппозиции, громивших правительство за раболепие перед Людовиком XIV и отказ от противодействия его завоевательским планам. Иногда субсидии были платой за молчание. Например, такое молчание обошлось Людовику XIV в феврале 1677 года в 2950 фунтов стерлингов, а во время более короткой сессии в июне — только в 450 фунтов. В других случаях деньги уплачивались не за молчание, а за более ожесточенные нападки на политику «короля-солнца». Так действовали агенты французского посла Баррийона в 1678 году. В том же году Французский двор подкупил английского посланника в Париже Р. Монтегю. За 100 тыс. крон посол написал донос парламенту, что Данби участвовал в тайных переговорах о получении Карлом субсидии от Версальского двора. Данби, заблаговременно извещенный об этом коварном плане, попытался нанести ответный удар, наложив арест на бумаги Монтегю, которого обвинили в поддержании секретной переписки с папским нунцием. Но среди захваченной корреспонденции не было письма, уличавшего министра. Письмо это было представлено парламенту, и палата общин приняла решение о привлечении Данби к ответственности. Падение Данби внешне было следствием продажи им английских интересов Людовику XIV, а в действительности тем, что он решил противодействовать планам французского монарха. Это был поистине ловкий ход в тайной войне.
… В 1968 году на аукционе в Лондоне было продано значительное число неизвестных документов, характеризовавших секретную службу в годы правления Карла II. Выяснилось — это уже подозревали и современники, — что деньги, ассигновавшиеся на разведку, король попросту тратил на своих фавориток; некоторые из них, впрочем, как уже говорилось, параллельно несли службу в качестве агентов либо самого Карла, либо Людовика XIV.
Министр Моррис жаловался, что ему дают на разведку только 700 фунтов стерлингов, а Кромвель тратил в 100 раз больше и поэтому держал у себя в кармане секреты всех монархов Европы. Однако и после этих жалоб скупая «кавалерская» палата общин увеличила ассигнования по графе «Секретная служба» всего на 50 фунтов стерлингов!
К тому же во время Реставрации секретная служба перестала быть централизованной, как при Кромвеле, разделилась на различные ветви, нередко соперничавшие друг с другом. Так что в правление Карла трудно вообще говорить об английской разведке в единственном числе. Политические партии, придворные клики, отдельные честолюбивые министры и послы обзаводились собственной секретной службой. Из них политическое значение приобрела, в частности, разведка английского посла в Гааге сэра Уильяма Темпла. Это был осторожный, самовлюбленный, трусливый оппортунист, больше всего заботившийся о собственном спокойствии и благополучии и неизменно удалявшийся в свое имение, к своему саду и к писанию мелкотравчатых этических «опытов», как только надо было делать небезопасный шаг. Так Темпл поступал во время острых политических кризисов в последнее десятилетие правления Стюартов. Еще остался в памяти потомков осторожный и тщеславный сэр Уильям тем, что при нем служил секретарем молчаливый мрачноватый юноша по имени Джонатан Свифт. Но это было потом, много позднее, а в 1667 году Темпл был еще инициативным дипломатом, энергично делавшим карьеру и благодаря почти идолопоклоннической лести сумевшим добиться благосклонности Арлингтона и должности посла в Гааге. Понимая, насколько непопулярно прислужничество перед Людовиком XIV, Темпл активно содействовал временной переориентации политики Карла II на союз с Голландией. Секретная служба Темпла при этом работала против его шефа Арлингтона и шпионов этого министра. Темплу удалось использовать опытных людей, ранее служивших разным партиям. Среди них наиболее важными были Томас Корни и бывший активный участник службы «кавалеров» в годы революции Николас Аударт, который, впрочем, скоро принял сторону Арлингтона.
А в числе противников секретной службы Темпла оказался бывший глава разведки в годы гражданской войны и протектората Томас Скотт. «Цареубийца» пошел теперь на службу к Арлингтону. Тот принял и ряд других агентов, ранее работавших на Кромвеля, в частности Уильяма Левинга. В борьбе разведок соперничавших клик не приходилось брезговать средствами — так, Левинг попал в тюрьму стараниями другого шпиона — Фосета. Основательную шпионскую организацию, наблюдавшую за разведкой Арлингтона, создал и Ашли, получивший к тому времени титул графа Шефтсбери. Он пытался при этом даже заручиться поддержкой Луизы де Керуаль и Барбары Кастлмейн. В результате Ашли имел от своих агентов подробные сведения о секретных французских субсидиях, доставлявшихся Карлу II. В тайную войну включились, наконец, иезуиты, которым покровительствовал младший брат короля Яков, герцог Йоркский, принявший католичество.
Среди немногих способных разведчиков времен Реставрации был упоминавшийся выше Джордж Даунинг, бывший тайный агент Терло в Голландии. После реставрации Даунинг остался британским резидентом в Гааге. В 1668 году он хвастал, что его агенты регулярно вытаскивали ключи из камзола де Вита, правителя Голландской Республики, когда он спал, списывали извлеченные из-под замка тайные бумаги и возвращали ключи обратно.
В числе английских разведчиков в Голландии подвизалась также Афра Бен — известная писательница, которая впрочем, не добилась успеха на поприще шпионажа.
«БОЖЕСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ АНГЛИИ»
Ныне в обширной западной литературе, посвященной ведовству и гонениям на него, можно различить три главных направления. Одно — прямо обскурантистское, почти открыто солидаризирующееся со взглядами инквизиторов и их достойных коллег в протестантском лагере. Сторонники второго направления хотели бы выявить бытовые и психологические импульсы ведовства, но склонны при этом проходить мимо классовых корней и политических причин этого явления. И наконец, третье направление (М. Мэррей, Л. Гарднер, В. Пейкарт и др.), находящееся в известном смысле между двумя первыми, стремится учитывать политическую подоплеку ведовства и преследований, не упустить скрывающийся за этим какой-то глубокий конфликт. Однако сам конфликт частью этих исследователей рисуется в виде противоборства между христианством и остатками более ранних языческих культур.
В самой гипотезе, что влияние языческого наследия было большим, чем это обычно признается в исторической литературе, вероятно, имеется рациональное зерно. Однако совсем другое дело — искать здесь причину ведовских процессов.
Дальше всех в этом отношении пошла М. Мэррей, которая попыталась в своих книгах «Ведовский культ в Западной Европе» (1921) и «Бог ведьм» (1933) представить ведовские процессы как попытку христианства уничтожить ещё широко сохранявшее свое влияние язычество. Идеи этих книг получили распространение и даже были воспроизведены в соответствующих статьях ряда изданий Британской энциклопедии в качестве общепризнанной научной истины. М. Мэррей предлагала полностью доверять вырванным пытками «признаниям» и самооговорам, считая, что подсудимые были действительно приверженцами древнего культа бога плодородия, жрецов которого инквизиторы и объявляли воплощением дьявола. Но и этих открытий оказалось мало. В книге «Божественный король Англии» (1954) престарелая исследовательница задумала под углом зрения своей теории переписать несколько веков английской истории, и в особенности политические судебные процессы того времени.
М. Мэррей предпосылает своей книге цитату из произведения современника Шекспира драматурга и поэта Френсиса Бомонта «Королевские могилы в Вестминстерском аббатстве»:
Останки знатных здесь взывают из могилы,Как люди, умерли они, хотя богами были.
По мнению М. Мэррей, когда — вплоть до XVIII в. — говорили о божественной власти короля, о том, что монарх — живое олицетворение Бога на земле, эти слова понимались в самом прямом, буквальном их смысле, ведь на протяжении столетий верили, что король как воплощение божества должен быть принесен в жертву богу плодородия для блага своих подданных. Позднее возник обычай избирать в качестве искупительной жертвы не самого правящего монарха, а кого-либо из близких ему лиц — близких по крови, по семейным связям, по высокому положению в государстве. Такие жертвы из числа тех, кто принадлежал к королевскому роду или был близок к монарху, приносились не только в Англии, но и в других странах Западной Европы. Типичным примером М. Мэррей считает… Жанну д'Арк. Французская героиня была тоже, оказывается, воплощением языческого бога, поэтому за ней стояла сила, с чем должен был считаться Карл VII. Отсюда возможность успехов Жанны, здесь же объяснение пассивности французов, ничего не сделавших для спасения Орлеанской девы (они, мол, считали, что ей предназначено принести себя в жертву). «Голоса», которые слышала Жанна, были голосами ее единомышленников — живых людей. Кошон и другие судьи отлично понимали это, когда вели допрос. Так, они придавали особое значение тому, что Жанна носила мужскую одежду, потому что это было внешним знаком ее приверженности дианическому культу.
