Иоанна Хмелевская - Опасный возраст
Затем мне взяли такси марки «Варшава», багаж поместился, и я доехала до Познани. В Познани варшавский поезд отходил вот-вот. Повезло — носильщики околачивались без дела, не только галопом перенесли мое достояние, успели по дороге извлечь меня из поезда на Рачибож, куда я настырно лезла единственно из тех соображений, что поезд очень близко стоял. Свалили они все бремя около уборной и повыскакивали на ходу, на ходу же поймав гонорар. Я всем платила только долларами, и, если учесть все расходы, это оказалась самая дорогая поездка в моей жизни.
На этом несусветная кутерьма не кончилась. Я поискала купе, не загроможденное вещами, и попросила помочь типа, сидевшего у дверей. Молодой человек выглядел симпатично, помог, перенес, часть засунул за полки, а часть пришлось оставить в коридоре — в купе не влезло, после чего пришел другой тип, сел напротив первого, посмотрел на мои «места», заявил:
— Прошу прощения… Я тут сидел и видел, вы тоже сидели, а когда поезд тронулся, вдруг вижу: вы идете и несете два чемодана… И опять несете два чемодана, а поезд идет. Господи Боже, думаю, и откуда у этого человека так много чемоданов, из других купе или как?.. Я собирался было вам помочь поначалу, да засомневался… Извините, пожалуйста…
Пришел проводник и долго не мог уразуметь, почему с международным билетом я еду внутрипольской трассой. Но билет оплачен, к тому же датскими кронами, высадить меня из поезда не удалось. Зато доплачивала за багаж: количество превышало все допустимые нормы на одно лицо. Долларов не взял, поехала в кредит.
Семейство поджидало меня, рассредоточившись по всем вокзалам, ибо поезда из Познани приходили в разное время и на разные вокзалы, и едва не оставили они меня со всем скарбом на волю Божию — вышла я в этой треклятой шляпе, и родная мать меня не узнала. Пошла уже с вокзала, убежденная, что дочь не приехала, я высмотрела ее издалека и чудом успела догнать.
А самое удивительное — все мои пожитки влезли в горбунка. А вот для пассажиров места не осталось.
Я ведь всегда подмечала: только поезда меня не любят…
* * *
Сразу же после моего возвращения начались сцены мерзкие и мучительные.
На вокзале — Войтек ждал на стоянке — я сказала:
— Рада тебя видеть.
— Да что ты говоришь? — ответил он.
Primo, сидел в машине, не вышел мне навстречу, и вовсе не потому, что был плохо воспитан. Secundo, я сказала правду. Tertio, с такими словами я могла обратиться ко многим людям, и «да что ты говоришь» могли мне ответить Аня, Петр, Алиция, Ежи, Эва, мой экс-хахаль, Люцина, Мартин и многие другие. И прозвучало бы это шутливо, доброжелательно, весело, растроганно, по-разному, но всегда позитивно. «Да что ты говоришь» в устах Войтека ядовито кусалось.
Возможно, такой ответ стал последней каплей, и я потеряла терпение, да и по всему видать, время приспело. До меня дошло — обманывал он меня во всех отношениях и во всех сферах безобразно, от подробностей не уклонюсь. Кадрил не только чужих баб, но и моих приятельниц, а уж это бестактность неприемлемая, и наконец-то я поняла, этот человек совсем меня не любит.
Ладно, не любит так не любит, где записано, что обязан любить, но в этом случае зачем мне сосед по квартире? Я понимала, легко мне от него не отделаться, и пустилась на подкуп. Потребовала серьезного разговора.
— Ты недооцениваешь Зосиной глупости, — объявила я вежливо и ядовито. — Она проговорилась, ты с ней спишь. Пожалуйста, спи с кем угодно, только подальше от меня, ибо я брезглива. Живи где-нибудь в другом месте. Наслышана, у тебя долги, я заплачу твои долги…
Я положила на стол сто долларов. Войтек надулся.
— Подумаешь, сто долларов, меня это не устраивает.
— Ну что ж, насильно мил не будешь, — я забрала деньги и завелась. — Устраивайся сам. Была бы честь приложена, а там как знаешь. Ты прекрасно осведомлен, машину купила я, черт с ней, отказываюсь от машины. Если выедешь завтра со всеми потрохами и инвентарем, забирай горбунка.
— Завтра не успею.
— Если не завтра, горбунка на получишь.
Подумал, поторговался и согласился на предложенный вариант. На следующий день удалился смертельно оскорбленный, явно ожидая: верну его с порога. Но даже моя дурость не бесконечна. И я не поверила, что ему придется спать под мостом.
Через полчаса мне сообщили: новое местожительство давно предусмотрел, устроился у своей постоянной любовницы. Пассия его жила в том же доме, где мои знакомые, приезжал к ней, псякрев, машину беззаботно оставлял под окнами на всеобщее обозрение и делал из меня полную идиотку. Это уж слишком, я позвонила Ане.
— И ты отдала ему машину? — с ужасом осведомилась Аня. — Ошалела совсем? На каком основании?!..
Я вышла из ступора, умственное затмение прошло, глупенькое благородство улепетывало свинячьей трусцой, проливая слезы стыда. Признаюсь в этой глупости сама, дабы никто не мог шантажировать угрозой рассказать о моем позоре. На следующий день позвонила в прокуратуру и потребовала разговора. Войтек охотно согласился явно в надежде на мольбы о прощении.
Почему-то поехали в кафе в аэропорт Окенче, сейчас только догадываюсь: город был битком набит его обманутыми зазнобами и в ближайшем кафе боялся кого-нибудь встретить. К разговору я отлично подготовилась.
— Я передумала. — Сообщив это, я уселась за столик. — Оказывается, ты устроился в жизни великолепно и в моих услугах не нуждаешься. Я не требовала вернуть деньги за «шкоду», горбунка тоже купила на собственные деньги, к тому же заплатила половину пошлины. Ты пользовался машиной более двух лет. Теперь буду пользоваться я. Перерегистрируешь и доставишь машину завтра.
— Нет, — ответил Войтек.
Мегера во мне взвилась и с триумфом брызнула ядом.
— А у меня тут бумажка, — холодно и безжалостно сообщила я, предусмотрительно откопав документ в своих залежах. — В ней черным по белому написано, ты взял у меня взаймы тридцать тысяч злотых и не только не вернул мне, но и не декларировал займа в финансовом отделе. Я с удовольствием положу эту бумажку на стол судье.
Войтек побледнел.
— Это шантаж! — возмутился он.
— Шантаж, — охотно согласилась я. — Единственный способ справиться с тобой.
Выторговал вернуть машину в понедельник, через три дня, собрался отвезти вещи к семейству в Лодзь. Я уступила. В понедельник не объявился, я опять позвонила в прокуратуру, подъехала к суду, вышел, отдал одни ключи и регистрационное свидетельство.
— Вторые ключи, — потребовала я холодно.
— Вторые отдам после.
— Очень хорошо. Сейчас же еду на шестой этаж к твоему шефу и спрошу у него, кто из нас прав…
В том-то все и дело, что Войтек прокурор. Существовало правило: в случае займа с тридцати тысяч начинается приобретение имущественных прав и с заимствованной суммы следовало платить налог. Обычный человек мог и не знать, не доглядел, и все тут, в случае чего заплатил бы налог со штрафом и процентами, больше ничего не грозило. Иное дело прокурор. С грохотом вылетел бы со службы, а прокурору, выброшенному с работы, легкая жизнь в будущем уже не грозила — вынужден был бы отказаться от профессии. Войтеков шеф имел легкий бзик на пункте законности, и моя жалоба вызвала бы ужасные последствия. К тому же у Войтека и раньше случались мелкие неприятности: продавая «шкоду», он конфликтовал с покупателем — упрямым мельником, и сейчас одна пушинка могла бы переломить хребет верблюду. Глубоко убежденная, что поступаю по-свински, я тем не менее использовала все, и Войтек сдался.
Уехала я от прокуратуры, и меня начала донимать мысль о финансовом отделе. Вспомнила ту странную сцену, когда ко мне придирались насчет горбунка. Почему ко мне и откуда вообще я, когда официально машину привез Войтек? Что за бардак там у них?..
Меня одолели подозрения, решила выяснить дело, а при подходящем случае устроить скандал и разрядить обуревавшую меня ярость. К тому же узнаю, как перерегистрировать машину.
В финансовом отделе легко выяснилось, что таможенный контроль вовсе не на его, а на мое имя. Меня это потрясло. В таможенное управление я отправилась уже заряженная прямо-таки нуклеарной силой: со свечой — как раз отключили электричество — и в послерабочее время в архиве нашли мои документы, получила копии. С разгону и в состоянии все возрастающей ярости поехала в транспортный отдел, где случайно не было клиентов и чиновница скучала одна. Я выложила все бумаги.
— Вот купчая на машину из Гамбурга на мое имя, — начала я вежливо и холодно. — Вот таможенная декларация на мое имя. Здесь справка из финансового отдела. Хочу знать, на каком основании вы оформили регистрационное свидетельство на имя пана прокурора? Вам предъявили другую купчую или дарственную?
Баба взглянула и позеленела. Регистрационное свидетельство Войтека исчезло вдруг со стола, я полагаю, баба его просто разжевала и проглотила. Прощения у меня просила дрожащим голосом и умоляла не идти с этим делом дальше — какое там дальше, не хочу дальше, хочу только машину!..
