Сборник - Чекисты
План поездки Сыроежкина был тщательно разработан, предусматривались все варианты, которые могли возникнуть в ходе его осуществления.
Впоследствии руководитель операции А.X. Артузов писал: «В нашем деле нельзя и бесполезно идти напролом. Вот и приходится неотступно думать… как сберечь от провала того, кого посылаю „туда“ на беспощадное и безоговорочное одиночество».
Сыроежкин-Серебряков доставил через границу два пакета. В одном из них находились письма Павловского Савинкову, в другом — фотокопия секретного приказа народного комиссара по военным и морским делам о проведении маневров вблизи польской границы. Этот «приказ» по просьбе руководства ОГПУ был специально разработан в Наркомвоенморе, и на нем имелись все служебные пометки и индексы, которые должны были быть на подлинном документе.
Сыроежкин снова пересек границу с помощью Яна Крикмана. До Вильно добрался без происшествий. Но там его ждала неприятная неожиданность. Вместо щеголеватого и неглупого, но несколько поверхностного капитана Секунды его встретил другой офицер, капитан Майер. Внешне флегматичный и недалекий, он был цепким и жестким разведчиком.
Но ничего особенного не произошло. Он принял Сыроежкина-Серебрякова так же вежливо, как капитан Секунда, может быть, чуть-чуть более официально. Сыроежкин передал ему привезенные материалы. Когда Майер ознакомился с приказом, его глаза загорелись радостью. Он поверил, что ему привезли подлинный документ. Поэтому на намек Григория об оплате за полученные сейчас и ранее сведения капитан, не колеблясь, положил перед ним тысячу долларов.
— Только распишитесь, пожалуйста, вот здесь, господин Сыроежкин, — учтиво улыбаясь, сказал он.
«Откуда он знает мою настоящую фамилию? — внутренне вздрогнул Григорий, — ведь я для него Серебряков». Потом тут же сообразил: «Это все Стржелковский, гад! Ну да ничего, я ведь не таил перед ними, что когда-то работал в трибунале, а потом ушел в подполье. Провоцирует или просто показывает свою осведомленность? Если первое, то сейчас ему конец, застрелю и буду прорываться». Он закашлялся, левой рукой полез в карман, будто бы за платком, нащупал там сталь пистолета. Путь отступления Григорий приметил, когда шел в канцелярию офензивы.
Я уж и забыл то время, когда Сыроежкиным был, — спокойно сказал он. — И называть меня так — это большой грех, пан капитан, я от той жизни давно отказался.
— Да я просто так сказал, пан Серебряков, у нас здесь записано, вот и я…
— Обижаете, пан капитан, — вздохнул Григорий, — где здесь расписаться? — И аккуратно расписался: Серебряков.
Майер не возразил и любезно согласился переслать Савинкову пакет с письмами Павловского.
В тот же день Григорий отправился на границу.
В буржуазной Польше разведка и контрразведка не дружили. Поэтому, когда офензива стала получать от ЛД «ценную» информацию, она захотела сохранить за собой и ее источники и курьеров, ее доставляющих. Скорее всего именно из-за этого разоблачениям Стржелковского и не был дан ход — офензива не хотела терять богатейших возможностей, появившихся у нее, и отдать козыри в руки соперничающего ведомства.
В Москве Сыроежкин отчитался о результатах своей поездки Артузову, а затем и Менжинскому. Состояние дел по «Синдикату-2» было доложено Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. По его указанию заместителем начальника Контрразведывательного отдела ОГПУ Р.А. Пилляром был подготовлен рапорт, в котором говорилось:
«…Тов. Сыроежкин Григорий Сергеевич… принимал активное участие в разработке дела Савинкова, неоднократно рискуя жизнью.
Состоял официальным сотрудником ОГПУ, посылался неоднократно в Польшу. Во время поездок чрезвычайно рискованно проявил огромную находчивость и смелость.
Лишь благодаря этому ему удалось избежать почти неминуемого ареста, влекшего за собой неминуемый расстрел ж провал разработки дела.
Ходатайствую о награждении его орденом Красного Знамени».
Операция вступила в завершающую фазу. После возвращения Сыроежкина из Польши, когда чекисты убедились в том, что противник ничего не подозревает, можно было направлять Федорова и Фомичева в Париж для доклада о «ранении» Павловского, невозможности его выезда из России в ближайшее время и о необходимости приезда в Москву Савинкова для руководства «организацией». Об этом же говорилось и в письме Павловского на имя Савинкова, которое вез с собой Федоров.
В июле 1924 года Федоров и Фомичев прибыли в Париж.
Савинков принял их любезно, выслушал отчеты о положении в московских организациях, в их присутствии прочитал письмо Павловского, после чего заявил, что твердо решил ехать в Москву.
В ночь на 15 августа Савинков и люди, сопровождавшие его, перешли советско-польскую границу. Их уже ожидали чекисты. Они представились «вождю» как члены «московской организации», способствовавшие «нелегальному переходу через границу группы Савинкова». Затем доставили его в Минск на «конспиративную квартиру». Во время ужина Сыроежкин сел рядом с Савинковым на случай, если тот вдруг вздумает сопротивляться. Один из чекистов поднялся из-за стола и заявил:
— Вы арестованы!
Ни малейшей попытки сопротивления со стороны Савинкова.
— Вы победили, — сказал он, — я в ваших руках. На другой день арестованные были в Москве. Провал Савинкова нанес серьезный удар по белогвардейским организациям и иностранным разведкам.
Заслуги чекистов были высоко оценены Советским правительством. Президиум ЦИК Союза ССР 5 сентября 1924 года наградил орденом Красного Знамени В.Р. Менжинского, А.П. Федорова, Г.С. Сыроежкина, Н.И. Демиденко, С.В. Пузицкого и Р.А. Пилляра.
Почти одновременно с «Синдикатом-2», хотя и значительно дольше — с 1922 по 1927 год — проводилась и операция «Трест»,
В конце 1921 — начале 1922 года в органы ОГПУ поступили данные о существовании подпольной антисоветской «Монархической организации Центральной России» (МОЦР). Несколько ее участников были задержаны. Из их показаний выяснились задачи, цели, силы МОЦР, ее связь с заграничной контрреволюцией. Организация была ликвидирована, но никаких сообщений в прессе об этом не появилось, и огласки этот факт не получил.
Руководители ОГПУ решили использовать уже не существующую МОЦР для проникновения в зарубежные контрреволюционные центры. Так родилась знаменитая операция, получившая условное наименование «Трест».
Ее вдохновителем был Ф.Э. Дзержинский, непосредственными руководителями и исполнителями Менжинский и Артузов и их славные помощники: Стырне, Пилляр, Пузицкий, Сыроежкин и другие.
Разработанная чекистами «легенда», подбор участников, распределение ролей и все другие детали были так тщательно продуманы, так четко проводились в жизнь, что в «Трест» поверили претендент на русский престол великий князь Николай Николаевич и отъявленный монархист генерал Кутепов, бывший член Государственной думы, принимавший отречение Николая II, Шульгин и эсер Бунаков, бывшие министр внутренних дел Рогович и директор департамента полиции Климович, «обладавший нюхом полицейской ищейки», бывший министр Коковцев и множество других «томящихся» в эмиграции белогвардейцев. Они видели в «Тресте» силу, способную, по их мнению, свергнуть Советскую власть в России.
Но в существование «Треста» поверили не только монархические эмигранты, а и прожженные международные авантюристы Савинков и Сидней Рейли. Последний заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов.
Проведя бурную, полную похождений жизнь, он сразу же после Октябрьской революции подключился к активной борьбе против Советской власти. За участие в заговоре Р. Локкарта в 1918 году был заочно судим, и суд постановил: объявить Рейли врагом трудящихся, стоящим вне закона РСФСР, и при первом обнаружении в пределах территории России расстрелять.
Услышав о появлении такой организации, как МОЦР, Рейли в апреле 1925 года, уже после ареста и осуждения Савинкова, направил в адрес МОЦР письмо, в котором давал рекомендацию перейти к тактике активных действий, решительным мерам борьбы с Советской властью, вплоть до проведения террористических акций против руководителей Коммунистической партии и Советского правительства. Письмо оказалось в руках чекистов.
Узнав о намерениях врага, Ф.Э. Дзержинский дал указание А.X. Артузову принять все меры к выводу Рейли на территорию СССР и его аресту.
Было принято решение, чтобы «Трест», помимо основной задачи, которую он выполнял по борьбе с контрреволюционными монархическими эмигрантскими организациями, выполнил еще одну — послужил бы приманкой для Рейли.
Это было нелегко. С одной стороны, Рейли хотелось побывать там, где проходит передняя линия борьбы с большевиками, тем более что белоэмиграция, как он считал, обессилела, и рассчитывать можно только на внутренние контрреволюционные силы. К тому же британская разведка заинтересована в его поездке — она хочет получить сведения из первых рук.
