Детеныши любви. Cборник лучших рассказов и эссе - Алексей Леонидович Курилко
– Да понимаю я! Только от того, что я тебе всё расскажу, мне никоим образом лучше не станет.
– Ну прям?
– И никаким советом ты мне помочь не сумеешь. Поскольку у задачки этой всего одно правильное решение, но оно-то и неверное. А верное решение – неправильное.
– Ты мине мозги-то не кастрируй…
– Просто сложившаяся ситуация усугубилась тем, что затронуты уже сугубо нравственные категории…
– Ты, Дым, давай токо не умничай! Книжки всякие читать и мудрёно грить – много на ума не надо. Ты от в книжках-то не нашёл то… чё те может подсказать мой жизненный опыт. Я ж те говорю, я в таких делах спец… Такую жизнь прожил – врагу не пожелаю… Так что или рассказуй усё как есть, или шо? Или пей! Ферштейн?
– Да я вот ума не приложу: с чего начать?
– Начинай… Начинай с самого, как грит-ца, начала! Не с конца же начинать? А то я запутаюсь.
– Вполне резонно.
– Рассказуй!
– Хорошо. Только я всё-таки выпью, ладно? И ты выпей!
– Яволь! Я шо – спорю? Не! Я грю: зер гуд!
6
– Я-то как себе простраивал мысленно свой дальнейший путь? Думал, что по возвращении точно уже возьмусь за голову – вычеркну прошлое, так, словно его и не было, попробую опять в институт поступить, в крайнем случае пойду на киностудию, там меня помнят, пойду хоть простым постановщиком. Люди увидят, что я за эти годы всё осознал, они помогут. Ясное дело, я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что с тех пор в стране произошли существенные перемены, но не до такой же степени… Я вернулся в абсолютно иной мир, абсолютно в другую страну… Какой там институт? У меня вместо паспорта только справка об освобождении… ни прописки, ни документов, ни денег… Ничего! Один, как пуп! Во-о-от… Институт! Да теперь люди с полным пакетом документов чтобы лишь поступить в институт – огромные бабки платят. И чтобы учиться – платят! А я что? А киностудия? Две трети павильонов вообще закрыты, остальные сдают под аренду, и там чёрт знает что творится… Кино не снимается в принципе! А то, что снимается, язык не повернётся назвать «кино». Шлак! Благодаря которому у новых хозяев жизни есть возможность отмыть грязные деньги. Я думал, если не актёром, то хотя бы постановщиком. Да в постановщики «заслуженные» идут пахать, чтобы хоть что-то заработать. Народные артисты и всенародно любимые звезды – и те в полном простое. Месяцами, годами не снимаются…
А жить надо. Нового выхода, иного выхода я тогда не видел и снова начал воровать. Сперва работал с Мотылём, он оттачивал моё мастерство, многому обучил, мечтал сделать из меня «профи наивысшей пробы». Потом его прирезали старые дружки за какой-то давний долг. Ну, это ты лучше меня знаешь.
Я остался один. Наводчиком у меня был полный кретин. У меня создалось впечатление, что порой он после очередного запоя наобум называл адрес и время, когда хозяев не бывает дома. Однажды навёл меня на квартиру, в которой якобы жил академик, мировая знаменитость, тот будто бы прямо купался в роскоши. Ну ладно, всковырнул я ту квартирку. Академик, а замочек старый, открывается на раз-два.
Я сразу, как только вошёл, понял – тут проживают люди не зажиточные далеко. От былой роскоши ничего практически не осталось. С первого взгляда всё было ясно. Но я всё-таки по квартире прошёлся, порыскал, скорее больше присмотрелся, принюхался – ни драгоценностями, ни деньгами там уже и не пахло. По стенам висела пара каких-то старых картин, но в вопросах живописи и антиквариата я откровенный дилетант. Ну картины, ну вроде старые. А кто их писал, когда? Оригиналы это или подделки – откуда мне знать? Да и чего я – картины, что ли, резать буду? А с ними потом куда? Мой барыга с удовольствием принимал драгоценности, шмотки, электронную технику… А всякие там старинные книги, иконы, картины, статуэтки – он в этом не лучше меня разбирался.
В общем, уже уходить собираюсь, как вдруг вижу, на пианино фото в рамочке, под стеклом. А на фото девушка. И не девушка, а прямо ангельское создание. Милое такое, светлое по образу, и чистое очарование… Словами не опишешь. По типу – нечто среднее между Вивьен Ли и Одри Хепберн. Необыкновенно красивая. И глаза ну прямо светятся счастьем.
Вот же, думаю не без зависти, повезёт кому-то каждый день в такие добрые, счастливые глаза смотреть… Ушёл я, короче, ни с чем из той квартиры. Думал, что ни с чем, а оказалось, в памяти образ этой барышни унёс.
Представляешь? Вот как закрою глаза – так тут же её образ и всплывает. День прошёл, второй, а девица та из головы не уходит. Одним словом, наваждение… Никогда со мной ничего подобного не случалось…
На третий день не выдержал, опять в ту квартиру полез. Исключительно ещё раз на фото глянуть. Старался убедить себя в том, что я себе её красоту нафантазировал. Вот, мол, гляну свежим взглядом, чтобы убедиться: не такая уже она Елена Прекрасная, и всё! Наваждение рассеется, как утренний туман.
Но не тут-то было. Помню, стою перед пианино, гляжу на фото и сам себя убеждаю, настраиваю: «Ну и что в ней такого особенного? Ничего особенного! Как сотни, как тысячи других». Даже вслух эту фигню, как мантру, проговариваю.
А сам при этом налюбоваться ею не могу… Вот нравится она мне – и хоть ты убей меня! Сам на себя уже злюсь. Идиотизм ведь, если со стороны такое наблюдать. Стою, как дурак передо иконой. Любуюсь. Прямо… типа… влюбляюсь вроде…
Во-о-о-от, значит… Думал фотокарточку эту умыкнуть, чтоб не приходить больше. А как? Начинаю размышлять, анализировать – вытянуть саму фотокарточку или вместе с рамочкой? Так в любом случае пропажу заметят. На пианино кроме этого фотопортрета ничего нет, стоит на видном месте. Пустота сразу же в глаза бросится. Ну и пусть замечают! Мне с того что! Да и не будет никто из обитателей дома поднимать кипиш из-за исчезнувшей фотографии! Это же ерунда! Мелочь! Но ты ведь знаешь, как
