Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма - Коллектив авторов
Однако все это были примеры персонажей, которые наряжаются в белое по особым случаям или в хорошую погоду. В фильмах, которые мы обсудим далее, ослепительная белизна костюма становится обязательным сарториальным маркером садизма, в них присутствуют злодеи, одетые в белое на протяжении практически всей своей экранной жизни. Для Фрэнка Нитти, безжалостного приспешника Аль Капоне в «Неприкасаемых» (The Untouchables, 1987), для идеолога и практика нацистского геноцида доктора Йозефа Менгеле в «Мальчиках из Бразилии» (The Boys from Brazil, 1978), для Адама Крамера, сеющего расовую ненависть провокатора в «Захватчике» (The Intruder, 1962), белый костюм — de rigueur, непременный атрибут, символизирующий стремление персонажа к полному уничтожению каждой намеченной цели. В их случае белый — это антицвет, который обесцвечивает и расщепляет на атомы все, что с ним соприкасается[35].
В фильме «Мальчики из Бразилии» доктор Йозеф Менгеле, этот «ангел смерти» (Todesengel) или «белый ангел» (weiße Engle), в своей первой сцене предстает пред нами как настоящее божество. Мы видим Грегори Пека — именно он играет Менгеле — сходящим с борта гидроплана. И несмотря на то что это происходит где-то в Парагвае, глубокой ночью, стоит ему ступить на берег, тьму разрывает свет множества автомобильных фар, который, отразившись от фигуры Менгеле, едва не ослепляет толпу встречающих его приверженцев нацизма (ил. 1.1). Менгеле выглядит великолепно, под стать блестящей наружности и безупречно белые костюм и рубашка, в которые он облачен. И хотя дизайнер костюмов Энтони Мендельсон, по-видимому, подразумевал те прозвища, которые приросли к имени доктора Менгеле в то время, когда он проводил свои эксперименты в концлагерях, столь нарочитая демонстрация сарториальной щепетильности может рассматриваться как признак поливалентности, постоянно присущей кинематографическому белому костюму. На фундаментальном уровне появление на экране злодея в белом подрывает условные кинематографические нормы, согласно которым белый цвет символизирует добро, а черный зло — так повелось со времен пионеров немого кино, режиссеров первых вестернов, где хорошие парни в белых ковбойских шляпах противостояли плохим парням в черных шляпах, и это цветовое разделение помогало зрителю прочитывать сюжет без лишних пояснений. Контраст между ослепительной внешностью и скрытой за ней моральной мерзостью, несомненно, придает персонажу особую привлекательность; как заметил Ж. Бодрийяр, «все метаморфизируется в свою противоположность, чтобы пережить себя в откорректированной форме. Все органы власти, все институты говорят о себе через отрицание, стараясь через симуляцию смерти избежать своей реальной агонии»[36].
1.1. Ослепительный Йозеф Менгеле. Сцена из кинофильма «Мальчики из Бразилии», 1978, режиссер Франклин Дж. Шаффнер. Фотография ITV/REX/Shutterstock
В фильме «Мальчики из Бразилии» этот парадокс одетого в белое зла становится все более ощутимым по мере развития сюжета. Менгеле не только постоянно облачен в цвет чистоты — со временем мы узнаем, что он проводит эксперименты по расовому очищению. В неформальном белом костюме для отдыха он излагает свой план клонирования образцовых арийцев; в белом сафари посещает запрятанную в парагвайских джунглях ферму-лабораторию, где проводит опыты над детьми местных крестьян; в белом смокинге танцует на балу нацистской элиты; для Менгеле белый — это «новый черный». Но, возвращаясь к сцене его первого появления в сиянии прожекторов, можно утверждать, что его белый гардероб — это не просто еще один пример тяги преступника к кричащей роскоши и добротной портновской работе; костюм Менгеле исходит той безупречной белизной, которая исторически ассоциируется с неописуемой словами божественной святостью, и в этом заключена ирония. Белый Йозефа Менгеле и тех нескольких кинематографических персонажей, о которых речь пойдет далее, символизирует не добро в обычном понимании этого слова, но некую высшую, недостижимую добродетель, находящуюся вне пределов понимания простых смертных. Дж. Гейдж связывает этот образ непостигаемой белизны с понятием «божественный свет» в том значении, которое сформулировали теологи раннего Средневековья: «…мы принимаем как данность неосязаемую и невидимую тьму этого Света, который недостижим, ибо безмерно превосходит видимый свет»[37]. Менгеле предстает перед нами как сверхъестественное явление: его невозможно по-настоящему разглядеть из‑за слепящего ореола белизны и вместе с тем уму непостижимо то, чем он занимается, усердно трудясь над созданием девяносто четырех клонов Гитлера.
В отличие от Менгеле из фильма «Мальчики из Бразилии», врывающегося на подмостки в потоке невыносимо яркого света, Фрэнк Нитти (Билли Драго. — Прим. пер.) в «Неприкасаемых» ведет себя в сдержанном ключе, стремясь быть незаметным, по крайней мере до поры (ил. 1.2). Мы сталкиваемся с этим самым жестоким палачом из банды Аль Капоне почти в самом начале фильма. Одетый в белый костюм, который дополняют светлые перчатки и шляпа, он сидит за барной стойкой в аптеке-закусочной, где, судя по всему, есть и своя прачечная. Его почти не видно на заднем плане, да еще и на фоне витрины, в которой сохнут светлые, только что выстиранные мужские рубашки. Нитти намерен взорвать это заведение, если владелец откажется от сделки, условия которой обсуждает с ним второй рэкетир. Затем, пока хозяин закусочной, не пришедший к соглашению с гангстерами, разговаривает с соседской девочкой, которую мать послала что-то у него купить, Нитти, не говоря ни слова, поднимается и выходит прочь. Остается только забытый им большой портфель. Девочка замечает это, бросается за рассеянным джентльменом, чтобы вернуть его вещь, и в этот момент динамит, которым набит портфель, взрывается. А самого Нитти, этого «белого ангела» Чикаго 1930‑х, уже и след простыл.
1.2. Фрэнк Нитти в своих белых доспехах. Сцена из кинофильма «Неприкасаемые», 1987, режиссер Брайан де Пальма. Фотография Paramount/Kobal/REX/Shutterstock
Нитти — персонаж еще более необъяснимый, чем Менгеле. Сохраняя молчание на протяжении почти всей картины, он подобен призраку; это впечатление усугубляет стремительность его действий и сверхъестественная неуязвимость. К примеру, в сцене нападения на Джима Мэлоуна (Шон Коннери), честного копа и наставника спецагента Элиота Несса, мы сначала видим, как Нитти подбирается к дому намеченной жертвы: бледный фантом, крадущийся в свете уличных фонарей, все подмечающий и продумывающий каждый следующий шаг. Затем, выманив Мэлоуна из квартиры, Нитти встречает его автоматной очередью с площадки пожарной лестницы, где угнездился, словно снежная сова в дупле. И с быстротою призрака, за несколько минут, которых умирающему Мэлоуну хватило лишь на то, чтобы доползти до комнаты, Нитти переносится в ложу оперного театра, где проводит досуг Аль Капоне. Болезненно бледный ангел смерти шепотом отчитывается перед своим господином об исполненном поручении, а в это время на сцене исполняет арию Паяц, и на фоне его круглого, покрытого белилами лица возвышающаяся на заднем плане фигура Нитти выглядит еще более потусторонней.
Чтобы окончательно проникнуться идеей невидимой тьмы, которую несет в себе ослепительная белизна, нам нужно возвратиться к резким контрастам черно-белого кино; но на этот раз мы рассмотрим пример, где противопоставление белого и черного цветов лежит не только в основе технологии производства видеоряда, но и создает идеологическое напряжение, на котором держится сюжет[38]. Вышедший на экран в 1962 году фильм Роджера Кормана «Захватчик» (The Intruder) — замечательное высказывание, вскрывающее феномен расовой ненависти. Оно возвращает нас к понятию «расовой чистоты», олицетворением которого становятся белые одеяния центрального персонажа, протагониста Адама Крамера, сыгранного Уильямом Шатнером. Крамер появляется в знойном мареве южного городка Кэкстона как миссионер, имеющий целью раздуть расовую ненависть и инициировать массовые беспорядки, поводом к которым станет решение городских властей ввести в муниципальной школе совместное обучение белых и черных детей. Начальные титры идут на фоне крупного плана Крамера, мужчины в белом костюме и темных очках (быть может, необходимых ему для того, чтоб защитить собственные глаза от собственного же сияния?); он смотрит из окна поезда на поле, где группа темнокожих работников собирает хлопок. Образ сборщиков хлопка — визуальная квинтэссенция темы расовой сегрегации, нетерпимости и несправедливости, которая будет обретать все большую остроту на протяжении всей картины и достигнет поражающего эффекта. Добравшись до Кэкстона, Крамер для начала осваивается в городе; мы видим, как он прохаживается по улицам — добрый гений в белом костюме с лучезарной улыбкой на лице, всегда готовый помочь маленькой девочке спуститься с высокой подножки автобуса (как и в случае с Нитти, порочность Крамера противопоставляется невинности детей, что можно сказать и о Менгеле, хотя тот по иронии обретает некую иллюзорную человечность, когда осматривает своих маленьких подопытных на парагвайской ферме). В дрожащем мареве, висящем над раскаленными улицами городка, Крамер во всех смыслах выглядит как белый рыцарь в сияющих доспехах, пусть даже при ближайшем рассмотрении оказывается, что его броня — это всего лишь сирсакер (жатая хлопковая ткань, использующаяся для пошива легких летних костюмов. — Прим. пер.). Крамер шествует по Кэкстону как триумфатор, очаровывая всех, до кого снисходит; этому успеху в немалой степени способствует ослепительная белизна его костюма, вестиментарное свидетельство его святости. Но стоит ему добраться до стойки регистрации в местном пансионе, мы начинаем догадываться, что намерения этого человека далеки от добрых и высоких. На вопрос хозяйки, что привело его в эти края, Крамер отвечает: «Считайте, что я социальный работник. Я прибыл, чтобы сделать для города все, что в моих силах. <…> [Разобраться] с проблемой интеграции»[39]. Начиная с этого момента и далее истинная сущность Крамера становится все более явной: мы видим одержимого манией величия расиста, а его идеологическая белизна своими лучами пронизывает весь город и ярко высвечивает характеры его обитателей.
