Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света - Вячеслав Геннадьевич Манягин
– Дурак ты, Иван. Экономишь, экономишь на билете, а первому же бродяге все и спускаешь, – удивился я.
– А я не экономлю, я билет из принципа не беру. И пусть уж лучше эту десятку получит бездомный старик, чем АО РЖД. Не ты ли на вокзале о пенсионерах пекся? И, потом, знаешь, я всегда чувствую себя виноватым перед ними – вот они воевали, восстанавливали страну, нас растили, ждали в старости отдыха и уважения. А тут пришли эти подонки, все отняли, разрушили, опоганили. А мы, взрослые, здоровые мужики вместо того, чтобы защитить – радостно ржали, как жеребцы стоялые: даешь демократию! даешь общество всеобщего потребления! даешь колбасы, как на Западе! Даешь! Даешь! Даешь! Ну, нам и дали прикурить. А по старикам просто катком прошлись…
– Ладно ты, хватит в грудь себя бить. Какая тут твоя вина? Эти бомжи – просто пьяницы. Пропили все, имущество, квартиру, совесть. Шляются теперь, никому ненужные, попрошайничают, а ты нюни распустил: mea culpa, mea culpa…
Поезд вздрогнул, покидая очередную остановку. В вагон ввалилась толпа. Многие были явно знакомы друг с другом, занимали места, устраиваясь целыми купе. Мужчины принялись играть в козла, азартно переругиваясь при неудачных ходах партнеров. Тетки стрекотали что-то свое… Все ехали на работу в Пушкино или в Софрино.
Рядом со мной присела молоденькая девушка. Иссиня-черные волосы волнистыми прядями ниспадали на ее смуглое красивое лицо. На вид ей можно было дать и шестнадцать, и двадцать лет. Я невольно залюбовался ее красотой, забыв о бомжах и Иване.
Девушка тут же стала дремать, постепенно склоняясь ко мне на плечо. Несмотря на насмешливые взгляды Ивана, которые он изредка бросал на меня, я старался не шевелиться, чтобы не потревожить спутницу. Вскоре вагон качнуло на стыке сильнее, девушка плотно прижалась ко мне, но тут же открыла глаза и смущенно извинилась. Поезд притормозил, и прекрасная незнакомка, ловко лавируя в толпе, проскользнула в тамбур.
– Что, прощай прекрасное виденье? – усмехнулся Иван, подняв голову от молитвослова.
– Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает, – вспомнил я какое-то древнеримское изречение. – Вечно ты все опошлишь, она же настоящий ребенок!
– Да? – с сомнением взглянул на меня Иван. – Смотри, на Кавказе рано взрослеют.
Он снова уткнулся в книгу. Я поднял голову и оглянулся вокруг. В вагоне после Пушкино поредело, а в Софрино вышли последние работяги. Но тут через вагон пошел, как лосось на нерест, косяк молодежи.
Иван вновь поднял голову:
– А, перебежчики! Видать, контролеры близко.
– Что такое? – удивился я.
– Молодняк от контролеров бежит. На следующей остановке мимо окон по перрону побегут до вагонов, где уже прошла проверка. Набьются туда, и дальше поедут.
Словно подтверждая слова Ивана о проверке, металлический женский голос из радиодинамика стал запугивать штрафом: «…взимаются деньги за фактическую дальность поездки и за оформление проездных документов в размере 50 рублей…»
Тут и контролеры подвалили. Иван сразу, ни слова не говоря, протянул ближайшему две свернутых десятки. Тот ловко, как фокусник, принял их двумя пальцами, и дензнаки навсегда исчезли в ворохе штрафных квитанций, которые он держал в руках. Затем контролер вопросительно взглянул на меня. Я уже хлопал по карманам в поиске портмоне, где лежали билеты.
– Сейчас, сейчас, – смущенно бормотал я, не понимая, куда оно делось. Неприятные мурашки пошли у меня по телу. В портмоне были все мои деньги, билет, и, главное, документы, в том числе и паспорт. Я виновато взглянул на контролера. – Он был, просто не понимаю, куда-то делся…
– Ну-ну, – понимающе покивал контролер. – Ищите пока.
И пошел по другим пассажирам. Многие, как и Иван, совали ему десятки, которые он с видимым удовольствие собирал. Навстречу ему двигался второй сборщик. Мимо окна с веселым гоготом бежала молодежь. Я явно выпадал из общего ритма, чувствовал себя чужим среди чужих.
Где я мог потерять портмоне? Может, на вокзале, когда убирал билет? Едва ли. И вдруг вспомнил навалившуюся на меня спящую девушку. Поднимаясь, она уперлась рукой как раз в тот карман, где лежал мой бумажник. Неужели? Вот и делай после этого людям добро! И надо же, такая молодая, черноглазая… Цыганистая… Ах, я, балда! Но что же теперь делать?
К счастью, при покупке билета я сунул сдачу в другой карман. Семьдесят рублей – вот все, что оставила мне эта бесстыдная девка.
– Ну что? – раздался надо мной голос контролера. – Нашли билет?
– Вот… – я протянул ему две смятые десятирублевки.
– С Вас пятьдесят рублей, – контролер хмуро смотрел мимо меня.
– Но как же, все же по двадцать… – я тут же понял, что совершил большую ошибку, не стоило вслух упоминать о негласном соглашении, царящем в вагоне. Контролер стал еще строже, смотрел на меня бесстыжим стальным взглядом. Рядом с ним вырос второй:
– Что, проблемы?
– С Вас пятьдесят рублей, – снова повторил его напарник.
Я, не споря, протянул пятидесятирублевку. Второй уже принялся выписывать мне штрафную квитанцию. Иван с интересом наблюдал за процессом. В его глазах мелькали странные искорки. Не мог же он надо мной смеяться? Не по-дружески это, не по-христиански.
Контролеры отошли, и, усевшись в свободном купе, стали подсчитывать выручку. Поезд прогромыхал по мосту над узкой речкой. Слева в окне, под лучами встающего солнца, золотились купола монастыря. Мы проезжали уже Хотьково. Иван перекрестился, повернувшись лицом к окну. Я грустно сжимал в руке две последние десятки. Настроение мое было ниже среднего.
Так, с тяжелой душой, я и шагнул на перрон Сергиева Посада. Дорогой до лавры пытался убедить себя, что бывает и хуже, что все по грехам нашим… Не полегчало. Мы прошли сквозь Святые врата. Впервые я с опаской исподтишка поглядывал на постовых милиционеров, дежуривших у монастырских ворот. Ведь если они захотят проверить мои документы, что я им скажу? Потерял? Украли? Задержат, начнут выяснять мою личность. Дикость какая!
Вон Иван идет со своим старым советским паспортом, и
