Диктаторы обмана: новое лицо тирании в XXI веке - Сергей Маратович Гуриев
При этом большинство диктаторов XX века стремились полностью контролировать общественные коммуникации. Одни ликвидировали или национализировали все частные СМИ, другие вводили цензуру в прессе и запугивали журналистов. Любые высказывания граждан, письменные или устные, должны были соответствовать определенным правилам, которые были частью механизма поддержания общественного порядка и тестом на лояльность. Критика режима полностью запрещалась.
Как и насилие, цензура в диктатурах была неприкрытой. Некоторые автократы, по примеру Гитлера и Мао, сжигали книги на кострах. Другие, подобно Пиночету, отправляли солдат в рейды по книжным магазинам. В Советском Союзе действовало Главное управление по делам литературы и издательств («Главлит») – орган, созданный специально для осуществления цензуры. Главлит вычищал запрещенные темы из всех произведений печати и из радио- и телепрограмм. За нарушение цензурных ограничений были предусмотрены серьезные санкции. Писателей, критиковавших политику государства, нередко отправляли в лагеря. Отделы агитации и пропаганды проводили явную и зачастую агрессивную государственную пропаганду. Будучи вездесущей и безапелляционной, цензура транслировала мощь и решительность режима.
Многие диктаторы были заинтересованы в изоляции своих стран. Естественно, карантин никогда не был полным: большая часть авторитарных государств торговала со своими соседями, а некоторые, если полагали, что это сойдет им с рук, соседей захватывали. Но практически все смотрели на внешний мир с подозрением. Неблагонадежные иностранцы, нежелательная информация и все неугодное останавливалось на границе. За теми, кому разрешали въезд, велось наблюдение. Диктаторы глушили «вражеские голоса» при наличии технических средств и часто подвергали цензуре или запрещали зарубежные газеты. Многие не выпускали собственных граждан за границу, чтобы лишить их возможности расширить представления о мире и чтобы не потерять людские ресурсы23. В большинстве коммунистических стран выезд за границу происходил с разрешения госорганов; в других, например, Албании и Румынии, попытка побега за границу наказывалась смертной казнью.
Наконец, несмотря на декларацию мистической связи с народом, ведущие диктаторы XX века презирали парламентскую демократию в ее западной ипостаси. Многие утверждали, что построят новый, более совершенный государственный порядок. А самые беззастенчивые использовали слово «демократия» в названиях своих государств – Германская Демократическая Республика или Корейская Народная Демократическая Республика, – извратив его смысл и уничтожив любой намек на плюрализм и ограничение произвола государства. Постколониальные правители, вроде первого президента независимой Ганы Кваме Нкрумы, считали многопартийные выборы наследием империалистов. Парламентские институты, досадовал он, порождают лишь «хаос, брожение, взяточничество, кумовство и несчастье»24. Президент Заира Мобуту высказался проще: «Демократия – не для Африки»25. Выборы в диктатурах если и проводились, то лишь для демонстрации всеобщей поддержки действующей власти, а не для выявления подлинной воли избирателей.
Итак, чтобы удержаться у власти, большинство диктаторов репрессировали оппозицию, устанавливали контроль над информацией, расправлялись с критиками, (нередко) насаждали идеологию, атаковали идеалы плюралистической демократии и ограничивали свободу перемещения людей и информации через границы. Все эти действия имели единственную цель – устрашение. Типичный автократ XX века был диктатором страха.
НОВАЯ И УЛУЧШЕННАЯ ВЕРСИЯ
Анализируя политический ландшафт двухтысячных, мы заметили существенные отличия. Казалось, что те, кто отдает приказы в большинстве недемократических государств, теперь вылеплены из другого теста. Взять Уго Чавеса, харизматичного бывшего десантника, захватившего радио- и телеэфир страны, чтобы завоевывать сердца венесуэльской бедноты. Чавес отстранил оппозицию от политического процесса, но мало кого посадил в тюрьму – и то лишь после неудавшегося государственного переворота, в ходе которого он сам на короткое время был отправлен в отставку26. Сингапурский премьер Ли Сяньлун, блестящий технократ, выпускник Кембриджа, на своей странице в Фейсбуке публиковал фотографии рассветов и патронировал некоммерческую благотворительную организацию27. Партия «Народное действие», членом которой состоит Ли, на всех тринадцати парламентских выборах с момента обретения страной независимости получала более 89 % мест – результат, с которым может соперничать разве что всенародная поддержка КПСС28. При этом по данным Amnesty International, в 2015 году в Сингапуре был только один «узник совести» – шестнадцатилетний блогер, разместивший в интернете непристойный видеоролик с критикой покойного Ли Куан Ю29. Президент России Владимир Путин всегда отвергал любые подозрения в недемократичности своего режима, пока его обслуга без лишней суеты фабриковала дела против политических оппонентов президента. Все трое выступали за международную открытость своих стран, регулярно проводили выборы и гордились высокими рейтингами одобрения. На первый взгляд, между ними мало общего: латиноамериканский каудильо, сверхрезультативный интеллектуал, непроницаемый бывший разведчик. Но от этого параллели становятся еще более занимательными.
Так ли сильно эти государственные мужи в деловых костюмах отличаются от своих предшественников? И если да, то чем объяснить перемены?
Над этими вопросами мы размышляли несколько лет. Для начала мы погрузились в литературу по автократиям настоящего и прошлого, знакомясь с работами по истории и политологии, журналистскими расследованиями и данными других многочисленных источников. Двигаясь от отдельных историй к обобщениям, мы хотели выявить единые механизмы, с помощью которых автократы удерживают контроль над социумом. Мы пришли к выводу, что у Чавеса, Ли, Путина и их коллег схожий modus operandi: жестоким репрессиям они предпочитали манипулирование общественным мнением. Стилю каждого автократа присуще своеобразие, но наличие общих черт свидетельствует о появлении новой школы авторитаризма, отличающейся от модели XX века.
Как подтвердить эту гипотезу? Мы начали с проверки внутренней согласованности нашей теории, представив свое видение новых диктатур в виде математической модели. Затем мы постарались оценить распространенность нового подхода среди диктаторов: собрали имеющуюся информацию по авторитарным режимам и нашли новые данные, убедительно подтверждавшие переход от диктатуры страха к диктатуре обмана (статистические показатели приводятся в разделах «Сверимся с данными»). Любознательные читатели найдут уточняющую информацию в наших научных статьях, а графики и таблицы – на сайте книги30. Здесь мы остановимся на наиболее характерных случаях, показательных примерах и сюжетах. Хотя книга и опирается на исследования и данные, она не является научной монографией. Наша цель – изложить в общих чертах историю эволюции авторитаризма и предложить свою интерпретацию того, что произошло. Мы документируем распространение диктатур обмана по всему миру и описываем методы, которыми диктаторы сохраняют власть.
На нашу работу повлияли несколько важных недавних работ по политологии и экономике31. Некоторые из них уже достаточно известны, другие заслуживают более широкой читательской аудитории.
Например, многие исследователи ищут объяснение стабильности классических, репрессивных
