Николай Носов - Затерянные миры

— Да кто здесь будет страховать индейцев? Кому они нужны? Но у вас будут проблемы: индейцы в деревне просто возьмут вас в заложники и не отпустят, пока вы не рассчитаетесь. Даже правительственные войска с ними боятся связываться, а полиции в этих местах просто нет.

— Ну, это маловероятно. Хосе хоть и пемон, но не из этой деревни. А за чужого индейца они воевать не будут. Но проблему все равно надо решать, не оставлять же человека умирать в джунглях. Надо организовать спасработы.

— Все уже ушли вниз. Кто его потащит? — возразил мне Павел. Сам он, очевидно, никого тащить не собирался.

Почти вся группа была уже на пути к первому лагерю, сидевший рядом Михаил сломал ребро во время выхода к Великому Носу, так что выбор был невелик. Мы с Женей и молодым индейцем Уильямсом, которому, как потом выяснилось, исполнилось только четырнадцать лет, побежали обратно на гору, хотя толком не отдохнули.

Женя в вопросах медицины пользовался непререкаемым авторитетом, так как несколько лет проработал в госпитале программистом. У нас в группе он выполнял обязанности доктора и нес аптечку. И вот у него появилась наконец возможность попрактиковаться. Индейцу сняли штаны, и Женя вколол ему противошоковое обезболивающее. Затем затянул индейцу ногу, взвалил пемона на спину и потащил вниз.

Индеец весит килограмм шестьдесят, так что меняемся через каждые тридцать метров. На крутых участках используем такую технику: человек встает на четвереньки, индеец забирается ему на спину, после чего спасатель пятится с ним задом вниз по склону, хватаясь за скалы, лианы или корни деревьев руками. На более пологих участках идем в полный рост, сажая пострадавшего на шею. Нога у него распухла, но на самых опасных участках ему все же приходится ковылять самостоятельно, мы лишь поддерживаем его под руки.

Просто поражает физическая форма Жени, можно подумать, что он всю жизнь только и занимался тем, что таскал на себе по джунглям раненых индейцев.

Он виртуозно проходит очередной крутой спуск и останавливается на отдых.

Возвращаю мачете Хайме и подхватываю пострадавшего. Индеец сильно потеет, и кажется, что его пот просто льется на мою спину. Запах очень специфический, сильно отличающийся от запаха белого или негра. Не удивительно, что он хорошо отпугивает москитов. Неосторожно задеваю больной ногой индейца за лиану, и он вскрикивает от боли. Но в остальном, стиснув зубы, держится молодцом.

Наверное, я выгляжу очень глупо. Никогда не читал о том, что первооткрыватели таскали на себе проводников. Даже гуманист Дэвид Ливингстон ничего не писал про это в своих дневниках, не говоря уж про безжалостного Стэнли, который разве что пристрелил бы раненого, чтобы сократить его мучения.

С другой стороны, кто знает, из-за чего бесследно растворилась в джунглях Амазонки последняя экспедиция знаменитого английского полковника Фоссета, открывшего миру затерянный город инков и рассказавшего Артуру Конан Дойлю о существовании в верховьях Амазонки «затерянного мира».

Передаю травмированного пемона Хайме и почти падаю в пересекающий тропу ручей, жадно глотая холодную воду, даже не вспоминая об обеззараживающих таблетках, которых у меня все равно нет.

Но вот и нижний ручей. Женя вносит пемона в хижину и сгружает на пол под аплодисменты находящихся в ней индейцев. От хижины вниз идет довольно пологая дорога, и пострадавшего можно будет дальше спустить на лошади.

Спасательные работы дались тяжело: меня долго и мучительно рвет. Небольшой отдых, и мы опять бежим вниз.

Начинает смеркаться. Навстречу появляются фигурки людей с рюкзаками. Это наши ребята во главе с Владимиром Шатаевым, узнав по рации о возникших проблемах, отправились на помощь.

В лагере подводим итоги дня. Кухня и одна палатка затерялись где-то на спуске, из еды у нас только спрятанные в хижине остатки рома. Аргентинец сбежал, носильщиков нет, Хайме с раненым Хосе остались ждать лошадь в базовом лагере, так что из представителей фирмы есть лишь неунывающий Павел, который считает, что все идет нормально.

Поутру с чувством легкого голода в животе собираем рюкзаки, переправляемся по камням через реку и начинаем длинный спуск вниз под палящим тропическим солнцем. На небе ни облачка. Мы с Ириной замыкающие. Группа сильно растянулась, и мы видим на горизонте только Павла и Михаила. При появлении ручейка сразу останавливаемся, припадаем к воде, смачивая рубашки, кепки и поливая водой волосы. Но вся влага испаряется почти мгновенно, и мы опять с надеждой ждем очередного ручейка или хотя бы развесистого куста, в тени которого можно было бы отдохнуть.

Рюкзак килограмм под тридцать тащить по этому пеклу нелегко. Чувствуется какая-то слабость — то ли от накопившейся усталости, то ли от недоедания, то ли от изнуряющего солнца.

Впереди тенистая ложбина. В ней, на берегу небольшой реки, прячась в тени деревьев, расположилась на перекус поднимающаяся снизу французская команда. Это удача! Помню, что французы — большие патриоты и любят, когда говорят на их языке.

— Бонжур! Сава? (Привет, как дела?) У меня еще в словарном запасе бессмертная фраза Кисы Воробьянинова: «Мсье, же не манж па сие жур» (месье, я не ел шесть дней), но понимаю, что так сразу, в лоб, оглашать главную цель разговора нельзя.

Исчерпав свой запас французских слов, перехожу на английский. К счастью, они его знают. Устанавливаю контакт, объясняя, что мы не местные бомжи, а свои братья-туристы, что мы любим Францию, а Ирина даже работает программистом в крупнейшей французской фирме «Лакталис», поставляющей в страны СНГ масло и сыры под маркой «Президент».

— Да, да. Мы, конечно, знаем эту компанию, — отвечают французские девушки.

Лед недопонимания растоплен, теперь можно переходить к главной части.

— У нас тут небольшие проблемы. Носильщики разбежались на третий день, на спуске с Рораймы сорвался и сломал ногу проводник, которого мы спускали в базовый лагерь, кухня, бензин и часть снаряжения куда-то исчезли, и мы не ели уже два дня!

— Да, да. Это все очень интересно. — Французы продолжают поглощать свои бесконечные бутерброды, не проявляя ни малейшего желания поделиться.

Облом так облом. Трудно со своим столитровым рюкзаком выглядеть своим в компании путешествующих налегке французов. Интересно, во сколько им обошлись такие работящие носильщики?

Взваливаю на плечи рюкзак и бреду по саванне дальше. Палящее тропическое солнце в самом зените. Кажется, что мозги уже расплавились и вот-вот закипят. А в Москве сейчас хорошо — минус двадцать. На лыжах можно кататься.

…Вылезаю на обзорную вершину и вижу деревню Паратепуи. Финиш уже совсем близко, но чувствую, что все начинает плыть перед глазами.

Заметив неладное, Ирина забирает мой тяжелый рюкзак, оставляя мне свой маленький, и бежит вперед. Вес груза у меня теперь совсем смешной, но каждый шаг дается с огромным трудом. В голове туман, и я даже не понимаю, по какой тропе убежала Ирина. Да и вообще ничего не понимаю. Мысль одна: как бы не грохнуться, потеряв сознание от теплового удара.

С трудом замечаю перед собой спуск к священной реке. Вот она, граница владений злобных духов Рораймы. Из последних сил, продираясь через неожиданно возникшие перед глазами заросли, спускаюсь к воде и макаю в нее голову. Шатаясь, перебираюсь на другую сторону реки и через некоторое время начинаю слышать взволнованные крики потерявшей меня Ирины.

Привалившись к камню, сижу в тени деревьев и прихожу в себя. Подоспевшая Ирина снимает с меня рюкзак, сует в рот витамины, и становится легче. Мы встаем и потихоньку выбираемся к людям…

Боливар выдержит и троих

«А риск, милый юноша, придает нашему существованию особенную остроту. Только тогда и стоит жить. Мы слишком уж изнежились, потускнели, привыкли к благоустроенности. Нет, дайте мне винтовку в руки, безграничный простор и необъятную ширь горизонта, и я пущусь на поиски того, что стоит искать».

— Элли, а не пора ли повесить веревку?

— Нет, настоящие клаймеры здесь страховку не вешают, — отвечает Элли, наш венесуэльский проводник, показывая мне зацепки для рук на скале.

— А кто же тогда здесь забил шлямбурный крюк? И зачем он это сделал? — подтягиваясь и переводя дух, пытаясь восстановить дыхание на почти пятикилометровой высоте, интересуюсь я.

Элли не удостаивает меня ответом и быстро убегает вперед.

Перелезаю в следующий кулуар. Ну, вот и первая станция — можно прицепиться и передохнуть. На опоясывающей кусок скалы петле, пристегнувшись на самостраховке, прячась за огромную глыбу, висит гроздь наших восходителей. Элли наконец организовал станцию самостраховки и повесил первую веревку, вдоль которой теперь периодически летят камни.