Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6478 ( № 36 2014)
В «Лёгкой голове» авторесса эксплуатировала все те же популярные тренды: минаевскую офисную сагу, пелевинского героя со сверхспособностями и быковское противостояние человека и системы. Завязка у романа была достоевская: миру провалиться или мне чаю не пить? Но заявленная драма идей моментально въехала в комедию положений: герои по-чаплински забрасывали друг друга гнилыми помидорами, посыпали мукой и развешивали на деревьях дизайнерские пиджаки.
Набор авторских приёмов при этом особым разнообразием не отличался: люди были в обязательном порядке зооморфны, агрессивная деталь вытесняла персонаж за пределы текста, живое уподоблялось мёртвому.
Год назад кто-то из сибирских филологов защитил диссертацию на тему «Концепция пустоты в прозе О. Славниковой», полагаю, исчерпывающая характеристика. Ибо диалог с мирозданием на поверку состоял из одного лишь словесного декора.
СЮЖЕТ ДЛЯ ЭНДИ УОРХОЛЛА
Славникова давно носит эполеты отменного стилиста – впрочем, это мало что значит. Дабы слыть таковым, теперь достаточно писать стрекозу через «е», а собаку через «о». И сравнивать, сравнивать, сравнивать. Впрочем, смею думать, что для порядочного стилиста сравнения, эпитеты и метафоры не самоцель, а инструмент изобразительной точности.
Однако у Славниковой они не служат ничему, кроме авторского самолюбования: изящно пляшу ли? Подобную манеру письма Мандельштам окрестил аутоэротизмом – и не ошибся. Слово, девальвированное бесцельным употреблением, становится легковесным и факультативным. Смысл высказывания при этом не страдает, поскольку страдать особо нечему.
Простой пример: «с холостяцкими запахами несвежей пищи и пыли» («Один в зеркале»). Заменим холостяцкий запах на барачный, общежитский, столовский – что изменится?
По большому счёту тропы у О.С. делятся на две категории: а) мертворождённые; б) бывшие в многократном употреблении.
Первые отличаются замысловатой вычурностью, а потому озадачивают всерьёз и надолго: «Стеклянистое тело мегамаркета напоминало теперь теорему, покончившую с собой из-за отсутствия доказательства» («Лёгкая голова»). По счастью, к сюрреальным высотам О.С. поднималась редко.
Вторые множатся, как банки с супом «Кэмпбелл» в одноимённом буржуйском шедевре:
«Саня Весёлый, когда-то смешивший всех своими обезьяньими выходками, а теперь действительно ставший как печальная больная обезьяна» («Один в зеркале»).
«Вера Андреевна, похожая из-за частых родов на печального больного кенгуру» («Любовь в седьмом вагоне»).
«Одна долговязая и длинноносая, похожая в короткой шубе из намокшей чернобурки на больного страуса» («Лёгкая голова»).
Ну и так далее: про глину, похожую на гороховый суп, про пальцы, похожие на поганки, про руки, похожие на морковь, про всеобщее сходство с мухами и гороховыми стручками… Сто пятьдесят одинаковых Славниковых – где вы, мистер Уорхолл?..
РАСТЛЕНИЕ МАЛОЛЕТНИХ
У Славниковой есть один несомненный дар: она везде ко двору. В Екатеринбурге и в Москве, в либеральном журнале «Знамя» и в кабинете единоросса Скоча… Последний (если кто не в курсе: персона из списка Forbes, депутат Госдумы) поставил Ольгу Александровну смотрящей на площадке литературного молодняка.
Координатор премии «Дебют» – о-очень недурная карьера для провинциалки; дай ей, Боже, и завтра то же. Проблема в том, что Славникова на посту литературного функционера активно ищет братьев по разуму – невнятных, с претензией на элитарность, – и неизменно их находит. Достаточно взглянуть, чем нынче потчуют публику птенцы ея гнезда:
«…настоящий сиятельный господин писает только в раковину. во-первых – он по возможности не станет выслушивать и заставлять выслушивать окружающих оскорбительный грохот из сливного бачка (особенно если сиятельный господин не у себя дома). а во-вторых – писая в раковину сиятельный господин непременно ополаскивает себя под струёй воды – и вытирает тщательно. на полном автоматизме. ведь сиятельный господин в каждую секунду должен быть готов к тому что придётся заложить в ротик какой-нибудь сиятельной даме. сказанное касается только сиятельных господ. свиньи могут мочиться по-своему: хоть в унитаз – хоть в фортепиано» (Д. Осокин, лауреат 2001 года в номинации «Малая проза»).
«…где, цианистый нежный подвздошный, выдыхаемый так долго, так кружится голова. везде, везде, на этой почве. я записалась на что ли кленовой извилькиной грамоте, я теперь – кротокрад. очень рыткий вид. из какого цвета книги пока не важно» (Д. Гатина, лауреат 2002 года в номинации «Малая проза»).
«Мне тяжело длинное писать, я поэтому напишу короткое, чтоб никто не понял, а ты сразу понял. Просто напишу: ХРЮ! Или так, для ясности: ХРЮ-ХРЮ!! И всё станет понятно. Хрю-хрю» (И. Глебова, лауреат 2007 года в номинации «Малая проза»).
Лет десять назад Александр Архангельский назвал в телеэфире премию «Дебют» «растлением малолетних». За каковую аттестацию был в том же телеэфире лишён чинов и дворянства и прилюдно бит батогами. Хрю-хрю под материнской опекой Славниковой продолжается и по сей день. Торжественное, ликующее, всепоглощающее хрю-хрю.
ПОСЛЕ АМПУТАЦИИ НЕНУЖНОГО
Лучший эпилог ко всему сказанному – фраза из «2017»: «После ампутации всего ненужного камень становился до смешного мал».
The rest is silence (а дальше тишина), как сказал Вильям наш Шекспир.
Теги: литература , критика
Поэтика и политика
Заместитель министра культуры РФ Григорий Ивлиев вручает премию Алехандро Гонсалесу из Аргентины
Третий Московский международный конгресс переводчиков художественной литературы обречён был стать политическим. Таким он был задуман и рождён с темой "Перевод как средство культурной дипломатии" (для сравнения, предыдущий - «Перевод русской литературы на иностранные языки: проблемы и перспективы»). Был ли такой выбор кому-то нужен – или хотя бы полезен – вопрос спорный. Но незадолго до начала конгресса большинству его участников было прислано письмо, составленное двумя немецкими переводчицами. Вот пассаж оттуда: «Мы выражаем ужас и боль по поводу того, что правительство России с помощью оружия, солдат и гигантского пропагандистского аппарата ведёт войну с Украиной, своим ближайшим соседом. Мы выражаем решительный протест против военного вторжения и поддержки марионеточных республик Донецка и Луганска, терроризирующих население и опустошающих целые области; против пропаганды ненависти, которая уже в течение долгих месяцев искажает реальность в Восточной Украине и призывает людей к насилию». Дальше сказано про то, что Россия не должна агрессией и аннексией добиваться «мнимого величия». Дальше – предлагается подписать. И если вы подумаете, что переводчики из пятидесяти стран так и бросились это подписывать, – вы ошибётесь. Знаю тех, кто отправил авторам отповедь, убеждая их, что в преддверии конгресса – большого культурного события, организатором которого выступает Россия, – затевать подобные демарши неприлично; в крайнем случае можно ведь просто не приезжать. И ещё гораздо больше было тех, кто просто промолчал и ничего не подписал. Но жернова судьбы были уже запущены.
Нам придётся сейчас значительно больше говорить о политике, чем о поэтике и переводе художественных текстов. И это неудивительно. Уже на пленарном заседании российские чиновники (Михаил Швыдкой, Константин Косачёв) подчёркивали, что переводчики – главные миротворцы, дающие шанс человечеству. А заместитель руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Владимир Григорьев шутил, что теперь-то зарубежные граждане тоже узнают, что значит жить под санкциями. (Если он имел в виду скудость кофе-брейков и заключительного фуршета – он был прав). Российские организаторы взялись выступать с позиции слабости: спасибо, что приехали, несмотря на такие непонятные трудные времена, «мы же не выбираем, в какие времена нам жить, переводить»[?]
На самом-то деле из сидящих в зале ждали этих слов немногие. Люди ехали на литературный профессиональный конгресс, но и письмо немецких переводчиц (тоже прибывших, одна из них впоследствии продолжила свои призывы с трибуны), и, ничуть не менее того, поведение российских организаторов и участников с самого начала накалили атмосферу. Чего стоило, например, громкое нарочитое хихиканье некоторых российских участников, когда выступал китайский переводчик Лю Вэньфэй, сказавший сперва о том, что в Китае есть «русский комплекс – ностальгия по России, которая на самом деле ностальгия по русской литературе», а затем заговоривший о процессе демократизации в России. Исполнительный директор Института перевода Евгений Резниченко сказал, что он «со многим в письме согласен», и даже директор Государственного литературного музея Дмитрий Бак, который бегло прошёлся по тем книгам, которые хотел порекомендовать, на одном литераторе запнулся и счёл нужным упомянуть, что «его политическая позиция прямо на его книге не отразилась».
