Оксана Булгакова - Караван счастья
Снимки Н. М. Аснина выполняла для постоянной выставки ЦК ВЛКСМ «Комсомол в Отечественной войне», тщательно записывая данные о своих героях. И вот через десятилетия ее общая тетрадь в коленкоровом переплете, хранящаяся в Геленджикском музее, принесла первые сведения о Тоне Бабковой. Под № 72 читаем:
«Лучшие разведчики: санинструктор Антонина Владимировна Бабкова (награждена орденом Красной Звезды), старшина 1-й статьи Ермолаев Н. В., старшина 2-й статьи Тимченко Д. С. — комсорг роты, кандидат ВКП(б) и старшина Мурашов П. С.»
№ 73 — «Отважная девушка вместе с разведчиками ходит в тыл врага. Тоня Бабкова, санинструктор. Дважды была ранена и после госпиталя, отказавшись от отдыха, вернулась на Малую землю».
В фондах музея истории города-героя Новороссийска хранится тоненькая папка-дело «Антонина Бабкова, санинструктор роты разведки 255-й бригады морской пехоты». В ней — воспоминания однополчан, письма командира роты Героя Советского Союза В. Г. Миловатского и начальника штаба 322-го батальона А. О. Савицкого. По этим документам можно восстановить факты короткой, но героической Тониной жизни.
Тоня — морячка с детства, росла в Батайске, Азове. К началу Отечественной войны ей было шестнадцать лет. Вместе с отцом, судовым механиком, на катере, включенном в Азовскую флотилию, отступала она к Тамани. С отрядами морской пехоты Ц. Л. Куникова и А. И. Вострикова в девятибалльный шторм выходили они из окружения. Жестокий налет вражеской авиации — гибнет отец, в щепы разбит катер. Тоню спасают матросы. Так в составе батальона морской пехоты Бабкова дошла до Новороссийска. Окончила школу Красного Креста и в боях за станицу Абинскую заслужила первую правительственную награду.
«Она умела вовремя оказать первую помощь раненым, метко стреляла из пулемета «максим», вместе с матросами участвовала в уличных боях…»
«Мужественно сражалась она в бою за высоту 219,8. Овладев этой высотой, рота в течение четырех суток отбивала атаки противника. В последние два дня нас оставалось боеспособных 18 человек… Тося брала автомат и вела огонь по врагу».
В составе молодежного разведывательно-диверсионного взвода высадилась Тоня Бабкова 5 февраля 1943 года на Малую землю в районе рыбзавода. Сейчас памятная стела указывает в Куниковке место высадки первых штурмовых отрядов; овражки и колдобины пустынной порыжелой земли напоминают о ходах сообщения, истинных артериях жизни, которые по всем направлениям пересекали героический плацдарм. А кольцо троллейбуса, которым теперь запросто проехать на Малую землю — как круг почета в память о насквозь разбитом, но выдержавшем все 225 дней штурма здании бывшей Новороссийской радиостанции, что стояло на этом месте и в котором размещался штаб 255-й бригады морской пехоты — Тониной бригады.
Трудно сейчас в деталях восстановить геройскую жизнь Тони на этом горячем рубеже, да и нет такой необходимости. Обстановка тех легендарных дней с большой точностью воспроизведена во многих книгах воспоминаний самих участников обороны, и прежде всего в книге Л. И. Брежнева.
«Достаточно сказать то, что Тоня находилась весь период обороны наших войск на Малой земле. Она участвовала в освобождении города Новороссийска. Высадившись десантом 10 сентября в районе портового холодильника, она мужественно сражалась вместе с моряками и погибла геройской смертью».
И последний документ, переданный мне заведующей мемориальным отделом музея Б. Д. Стариковой.
АКТ 1943 года сентября месяца 16 дняМы, нижеподписавшиеся, офицеры и рядовые Н-ской части капитан 3-го ранга Назарук, капитан Сафонеев, лейтенант Скородумов, краснофлотец Голаваха, составили настоящий акт в том, что при взятии города Новороссийска мы обнаружили в подвале здания холодильника трупы шести сожженных заживо краснофлотцев. Среди них была одна девушка. На трупах видны следы пыток: выколоты глаза, разбитые черепа, сломанные конечности… Около трупов лежали жаровни с углями, бутылки с бензином и металлические орудия пыток. Фамилии не установлены.
По остаткам одежды, наградам, по сапогам, сшитым незадолго до этого батальонным сапожником, однополчане опознали Антонину Бабкову…
Она навсегда осталась в новороссийской земле. На площади Героев, над братской могилой, что в сотнях метров от места Тониной казни, в трауре приспущены знамена. Лицом к морю в почетном карауле вахту скорби несут будущие моряки, и каждый час над чашей с Вечным огнем суровой памятью звучит мелодия новороссийских курантов.
Встреча третьяДарье Федоровне часто снится один и тот же сон: видит она себя в чужом, незнакомом городе, вроде бы навсегда уехала из Новороссийска и нет пути назад. Это каждый раз ужасает Дарью Федоровну, она плачет и просыпается.
С Новороссийском у нее родство кровное в самом прямом смысле: скреплено собственной кровью, жизнями близких, боевых товарищей. Поэтому и, нет для Дарьи Лазебник города дороже, поэтому даже во сне страшит мысль о разлуке с ним.
Часто в первые годы после войны прямо с работы, — а работала она на стройке, потом почти 20 лет на кроватном заводе, — выпросив ведерко с краской, шла Дарья Федоровна на места боев, близкие ей до боли, до слез, где под безымянными обелисками погребены малоземельцы — знакомые и незнакомые. Подновляла памятники, ухаживала за могилами, сеяла на них цветы. Потом состоялись перезахоронения, и заботы ее стали ненужными. А память жила, бередила душу.
Каждое 15 сентября, накануне дня освобождения Новороссийска, когда съезжаются на Малую землю ее защитники, вместе с ними отправляется Дарья Федоровна в Южную Озерейку, где в февральскую ночь высадки первого десанта героически погибли более тысячи краснофлотцев. Едет, чтобы бросить в море и свой венок, свои цветы. Долго потом качают волны эти скорбные знаки народной памяти.
В Новороссийске тщетно искала я дом, где несколько лет назад жила семья Лазебник — адрес устарел. На этом месте в Куниковке ныне большая стройка: уже и стены поднялись, и крыши наведены — Дворец культуры и гостиница. Увидев постороннего, из прорабской выглянула женщина. Оказалось, что жила и она когда-то в том несуществующем теперь доме. «Нужно ехать до улицы Журналиста Луначарского, дом с лоджиями».
Дом имел пять подъездов и столько же этажей…. Но мне повезло. Первая же прохожая, у которой я спросила про Дарью Федоровну, «пожилую-пожилую», удивленно ответила, что Лазебник знает, только она совсем не пожилая, даже еще не пенсионного возраста.
Оказалось, что Дарья Лазебник на фронт ушла молодешенькой. Местная, из станицы Анапской, из колхоза имени Димитрова. С детства умела многое: и хлопок убирать, и снопы вязать, могла и обед приготовить, и постирать, и виноград обрезать. Как любая крестьянская девушка той поры.
На Малой земле красноармейца Лазебник определили при интендантстве. Стряпала, носила матросам еду в термосах, ходила по воду, стирала белье. Правда, другой смысл приобретали там, на пропитанном кровью героическом пятачке, самые обычные слова. «Носила еду» — это когда ползком минными полями, под бомбами, обстрелом. «Ходила по воду» — собирала ее по каплям со стен госпиталя, что располагался в скале под землей. В разбитых хатах ночью вывешивали стираное белье и даже гладили его порой просто камнем.
И все-таки кому-то может показаться, что легкой была служба. Да только на Малой земле легкого не было ничего. И ранило-то Дарью, когда раздавала обед. В госпиталь не пошла, так под скалой, отгороженной от морского прибоя мешками с песком, и отлежалась. А собственно лежать было некогда.
Из станицы их трое девчат: Катя Гончарова, Мария Денисова и она. Вместе и стряпали, и стирали, и за пшеничкой вместе ходили. Молотили палками в разбитых домах.
Так уж получилось у Дарьи, что за свою недолгую довоенную жизнь никуда из колхоза не выезжала. И первая же дорога оказалась такой непростой — с десантом морской пехоты на Малую землю. Плавать не умела, и казалось ей, что все страшное — на море, а стоит ступить на землю — и тревоги, опасности кончаются, опять будет мир.
Не знала она, что земля может быть горящей. Не знала и того, что горе уже прописалось в ее хате: после пыток и истязаний фашисты расстреляли отца Федора Никоновича. До сих пор иногда пытается Дарья Федоровна представить, где же хранил отец то оружие, что искали у него гитлеровцы: в дупле ли вербы на огороде или в камышах у речки. Не нашли тогда ничего, не выдал ни отец, ни связной его — матрос.
Теперь в центре станицы в братской могиле их прах. И памятник, каких десятки, сотни на этой истерзанной земле. Но продолжается жизнь Федора Никоновича в памяти людской, во внучках, правнучке, которых выпестовали, согрели щедрое и нежное Дарьино сердце, ее рабочие руки.
