Николай Долгополов - По ту сторону спорта
Глядя на «Холидей» с теперешних позиций, замечу, что была некая категория людей, перед которой Чалфен не то чтобы заискивал, а, как бы это лучше сказать, лебезил, выставляя себя рубахой-парнем, другом и отцом артистов. Журналистам с Чалфеном работалось просто. Никто из солистов не имел права отказываться от встречи с прессой. Давать интервью считалось такой же прямой обязанностью, как выходить на лёд. Президент свято верил в газетную рекламу и всячески налаживал контакты с мастерами пера.
Однако не случайно вся труппа, прослышавшая о приезде Чалфена в Москву, пребывала в душевном трепете. На репетиции и спектакли больше никто не опаздывал. Билли Стюарт скучал — штрафовать было некого. Валя из закулисного буфета Дворца спорта удивлялась: «То на них шампанского с водкой не напасёшься, то вдруг подай холодного лимонаду». Фигуристы выкладывались на представлениях, и лишь Хана Машкова смеялась над внезапным преображением коллег. Наверно, она одна не боялась всесильного президента.
Чалфен быстренько оштрафовал её за прибавку в весе. Произвёл незначительные перестановки в программе. Встретился на всякий случай — авось клюнет — с советскими чемпионами. Не клюнуло, но американец иного и не ожидал. Заключил новый договор с «Госконцертом». Ни минуты времени не пропадало. Всегдашняя переводчица Чалфена Тамара, вдвое выше и во столько же раз моложе, здорово осунулась за эту неделю. А немолодой Чалфен, теребя её за палец, не уставал попискивать: «Тамар-р-р-ра, аск хим…» («Тамара, спроси его…») Если можно было бы одолжить хоть что-нибудь у скупердяя Чалфена, я бы позаимствовал работоспособность. Энергия била ключом, перехлёстывая через край. Престарелый миллионер успевал повсюду.
Но всё это было не то, чего ждали и страшились. «То» должно было случиться обязательно. Без «того» никакой приезд Чалфена не обходился: кто-то обязан был попасться и быть крупно и примерно наказан. Дрожал-подрагивал и мой приятель Руди Вриике, не склонный к трусости и проявлению подхалимажа: «Что-то произойдёт, Ник. Иначе не бывает. Увидишь».
Я увидел. На этот раз Чалфен долго выбирал жертву. За день до отбытия, когда клиентуры у буфетчицы Вали начало вновь потихоньку прибавляться, «то» свершилось. Чуть не с основания служил в ревю некий Хайнц Крооль — отличный фигурист и неплохой тренер. Все партии всех солистов он разучивал с ними назубок. И не дай бог, кто-то получал травму или заболевал, его место без всяких репетиций и прогонов занимал умелый Хайнц — катался даже в паре. Шутили, что он заменит и Диану Таулер — только бы гримёр постарался. Без дела Крооль не оставался. Травмы в любом балете запрограммированы, а при жесточайшем режиме «Холидея» их бывало больше чем достаточно. В Киеве Крооль выкатывал на лёд в обличии кордебалетного мальчика. В Ростове неделю подменял приболевшего Макферсона. В Москве солировал за подвернувшего ногу Висконти. Здесь-то и заметил старательного ветерана Чалфен. Поговорив о том о сём, он невзначай осведомился у Крооля о возрасте. Немец с готовностью доложил, что, несмотря на отпразднованное пятидесятилетие, чувствует себя по-прежнему молодо и счастлив приносить пользу балету и хозяину. Видно, добросовестный Крооль ждал премии или похвалы. Дождался же резкого: «Ты уволен!»
Весть облетела «Холидей он Айс» со скоростью всякой дурной вести. Как выяснилось, Чалфен был формально прав. Он ненавидел, когда кто-нибудь умышленно или неумышленно нарушал выпестованные им холидеевские законы. Правило гласило: ни один артист, которому исполнилось 50, не должен выходить на лёд перед публикой. В данном случае Чалфен мог бы проявить гибкость. Ведь Крооль старался ради «Холидея». Но не пожелал или скорее решил продемонстрировать ждущей демонстрации труппе, что его карающий меч не тупеет.
Потерять работу в 50 лет из-за собственной работоспособности… Мешая ругательства на нескольких языках, среди них я с изумлением расслышал и тройку «родных», наших, Хайнц честил род Чалфенов, не забывая, впрочем, и себя тоже. Ситуация была настолько глупой, а самодурство хозяина настолько очевидным, что вопреки обычаям «Холидея» за Крооля вступился главный менеджер труппы. Эккарт не посмел и заикнуться о нелогичности решения. Он воспел прозорливость Чалфена, обнаружившего безобразное нарушение. Пожурил полуграмотного Крооля, совершившего проступок по незнанию. Вздохнув, признался, что ему, Эккарту, далеко до Чалфена. Президент успокоился, отошёл. Тут Эккарт и предложил Чалфену ещё раз явить всему «Холидею» доброту и ангельский нрав. До двухнедельных каникул оставалось всего ничего. У артистов приподнятое настроение. Что если публично простить Крооля и разрешить ему работать просто тренером? Чалфен внёс существенную поправку: тренером с двойным понижением зарплаты.
* * *Они улетали из Москвы, и мы два дня провожали их в Шереметьеве, дивясь солидным международным связям «Аэрофлота» и попутно вспоминая мировую географию. Маленькая программка — память о «Холидее» — пестрит трогательными автографами. Я и сейчас с удовольствием перелистываю её: «Спасибо за всё! Ты помог познакомиться с интересной страной. Наилучшие пожелания и до новых встреч! Надеемся, ты ещё поработаешь с нами, Ник!»
Но я знал: с «Холидей он Айс» работать больше не захочется.
Когда падают «Листья»…
Свидетелей за давностью лет не осталось. Но откуда же у канадцев такое единодушие? И почему именно эту историю рассказывали мне с небольшими вариациями люди самых разных возрастов и профессий, когда речь заходила о первом в мире хоккейном матче, сыгранном в Стране кленового листа в незапамятные времена? Есть наверняка в народной легенде доля истины — выжившей, добравшейся до нас сквозь века — и богатое воображение рассказчиков. Итак — легенда: хоккей в Канаде зачинался так…
Две команды выкатили на хоккейное поле, то бишь лёд залива, длиною двадцать две мили, шириной — всего лишь три. В каждой сборной ни много ни мало по сто игроков: семь голкиперов, сорок три защитника, сорок нападающих. Остальные — универсалы: сражались и в атаке, и в обороне.
Имена хоккеистов наводили на серьёзные размышления. Белый Волк, Крылатая Птица и Большой Бобёр могли навести страх на кого угодно, но только не на противостоящих им Крючка Германа, Плаксы Билли и Гюнтера Голубой Горы. Встреча, как теперь и полагается, состояла из трёх периодов. Правда, длились они по двенадцать часов. Игра начиналась в шесть утра и шла до шести вечера. Поединок затянулся на три дня, и хоккеисты провели на льду тридцать шесть часов. Размеры клюшек не ограничивались — Большой Бобёр играл срубленным клёном длиной в семь метров. Шайбы из твёрдых пород древесины весили граммов четыреста.
Никаких замен: в деле находились все двести игроков. Матч не отличался корректностью. И забияки из Национальной хоккейной лиги позавидовали бы удару, который Гюнтер Голубая Гора нанёс глыбой льда Большому Бобру. Об упорстве трёхдневного поединка свидетельствует счёт — 2 : 1 неизвестно в чью пользу. Видно, тогдашние хоккеисты результативностью не отличались. Встречу собирались продолжить. Но лёд не выдержал страстей — треснул, и в целях безопасности игру прервали.
Кто со стопроцентной уверенностью подтвердит: «Такое было» — или, наоборот, оспорит: «Не было и быть не могло»? Историки хоккея всем догадкам и домыслам предпочитают цифры реальные и относительно конкретные. Первый хоккейный матч, где играли не мячом, а именно шайбой, состоялся на льду озера Онтарио в 1860 году. В составах команд-пионеров выступали офицеры — ветераны Крымской войны из Королевского стрелкового полка.
Диковинная игра, может, так и осталась бы развлечением для горстки королевских стрелков, если бы ею всерьёз и надолго не увлеклись монреальские студенты Робертсон и Смит. Они разработали правила и в 1880 году создали при университете Макджилла первый в мире хоккейный клуб. Лет через десять-двенадцать в Монреале было уже больше ста команд хоккеистов. Ещё одну веху в хоккейной истории оставил генерал-губернатор Канады лорд Стэнли: учредил в 1894 году и по сей день разыгрываемый кубок, получивший его имя. Первыми завоевали Кубок Стэнли монреальцы, победившие в присутствии пятитысячной толпы соперников из Оттавы — 3 : 1.
И наконец, несколько слов о самом лорде. В отличие от подавляющего большинства учредителей почётных трофеев, генерал-губернатор был не только ярым болельщиком, но и неплохим спортсменом. В январе 1895 года он без смущения продемонстрировал отличную спортивную форму на катке Букингемского дворца в Англии. Тот матч остался рекордным по количеству игравших в нём хоккеистов — членов королевских и приближённых к ним семей. Честь сборной Букингема защищали два будущих английских монарха — Эдуард VII и Георг V, — известные в те далёкие времена под именами принца Уэльского и герцога Йоркширского. Лорд Стэнли прихватил из Канады четырёх своих братьев и ещё одного лорда — Энэлли.
