Владимир Мединский - О русском воровстве, особом пути и долготерпении

Но и советский до мозга костей Ю. Герман тоже описал преступников далеко не привлекательными. Среди его персонажей есть «положительный» вор Жмакин, но он как раз угодил на нары «нечаянно», его подставили хитрые профессорские сынки, и Жмакин горит желанием исправиться. В конечном счете он становится честным шофером и не позволяет даже отрезать «кусманчик» мяса от перевозимых им бараньих туш.

Но в целом уголовный мир выглядит у Ю. Германа крайне непривлекательно. Показанные им типажи уголовных настолько неприятны, что просто диву даешься. Мерзкий старик по кличке Баклага еще противнее стивенсоновского Сильвера, - Сильвер хотя бы брился, ходил в относительно чистом кафтане и от него не во-няло.[23]

Вывод прост: как и во всех других случаях, миф «благополучно» живет до тех пор, пока выдумщики не сталкиваются с собственной выдумкой. Вольно выдумывать уголовный мир, поглядывая на него из окон квартиры в благополучном районе: в печке «стреляют» дрова, в чистой комнате за кофе и коньяком сидят вежливые образованные люди, под окном прохаживается городовой. А вот когда интеллигенты оказались в одном бараке с уголовниками, тем более когда они стали от них зависеть, тут-то миф мгновенно рассеялся.

Как это обычно и происходит с мифами при столкновении с действительностью.

А в середине-конце ХХ века уже совсем другие поколения русских интеллигентов вдруг… начали петь блатные песни. Невероятно проникновение в язык уже самих слов из жаргона уголовников: «блат», «беспредел», «по понятиям». Легко заметить, что как раз «народ» - скажем, жители маленьких провинциальных городков - используют эти слова намного реже, чем городские интеллигенты.

А сами уголовные песни. Как невероятно популярны стали они в 1960-1980-е гг.[24] в среде студентов, среди интеллигенции самого разного уровня и направления! Из всех русских бардов разве что Татьяна и Сергей Никитины да Булат Окуджава не сочиняли и не распевали подобных песен. Долгое время на них строил свои выступления и народный кумир Высоцкий, пока не обрел собственный голос. В общем, почти все по заслугам любимые, талантливые барды в этом жанре хоть раз да отметились.

У нас часто объясняли с умным видом, что все дело здесь в особой преступности режима Сталина. Мол, если 10 % мужского населения было в лагерях, что ж удивляться? Ясное дело, интеллигенция прониклась мировоззрением окружения, в который попала. Действительно ли это так?

Что же случилось с интеллигенцией?! Какая блатная муха их укусила?!

А никакая. В жизнь пришло поколение, которое не получило «прививки» в виде блатарей, «косящих» под анархистов и получивших мандат на грабежи от имени Совдепии. Или в виде лагерного надзирателя из уголовных. А психология у них принципиально не изменилась: как они считали уголовных частью народа, так и продолжали считать. И как только это стало не опасно, радостно запели блатные песни.

В общем, тут даже не один, а два связанных между собой мифа:

об особой вороватости русских и о том, что «в самом» народе трудно провести грань между честным тружеником и ворюгой.

Миф и есть миф! Как и во всех остальных случаях, его можно и должно испытать строгим знанием, требовать не эмоций и не «мнений», а фактов. Действительно. Кто же, что, у кого и когда именно украл?

Чтобы понять, где истина, а где вранье, ответим на заданные вопросы, конкретные и простые.

Глава 2.

Репутация купцов и воинов Древней Руси

В Новгороде, как и везде на Руси, можно оставлять золото или другие ценные вещи на улицах и в кабаках.

Торговцы, воины, разбойники

Вор чтит собственность. Он хочет ее присвоить, чтобы чтить еще больше.

Для нас грань, разделяющая разбойника и торговца, очевидна. В древности было не так. Герои Гомера, храбрые греческие мореплаватели, открыватели тогдашнего мира, то торговали, то грабили корабли в открытом море и прибрежные поселения. Так же поступали и почти все мореплаватели Средневековья. Купец тогда носил меч, чтобы отбиваться от грабителей и диких племен, и он же легко обнажал меч, если представлялась возможность легко завладеть чужим имуществом.

Насколько морской разбой (и вообще грабеж) был делом обычным, показывает хотя бы история появления в храме Новгородской Софии так называемых Сигтунских ворот. Названы они так в честь города Сигтуна в Швеции. В самой Сигтуне эти ворота появились вследствие грабежа. Их сделали мастера немецкого города Бремена (того самого, откуда «Бременские музыканты»), правильнее ворота было бы называть именно «бременскими». Сигтунцы атаковали город Бремен, сняли ворота с петель, увезли к себе.

Новгородцы напали на Сигту-ну, чтобы в свою очередь тоже спереть эти ворота. Но оказалось, их опередили!!! Ворота уже похищены эстами. Новгородцы все-таки сожгли Сигтуну, наверное, от огорчения, и кинулись вдогонку за эстами, возвращавшимися с воротами домой. Догнали, вступили в морское сражение, отняли ворота. Новгородцы, четвертые (или пятые уже?) владельцы ворот после Бремена, удержали их за собой.

Вот почему Сигтунские ворота из немецкого города Бремена до сих пор красуются в храме Софии Новгородской. Одни историки и искусствоведы радуются, как хорошо они вписываются в остальной ансамбль. Других ворота раздражают своей совершеннейшей чужеродностью этому чудесному белокаменному храму.

Отметим, что и Бремен, и Сигтуна, и Новгород - отнюдь не бандитские притоны и морские базы пиратов, а самые что ни на есть добропорядочные купеческие города.[25]

Сигтунские, они же Магдебургские ворота. Храм Софии Новгородской

Вопрос: как оценивали иноземцы русских воинов и купцов? По всем сведениям - очень высоко! Ничего даже отдаленно похожего на поток неприязни и обвинений в вороватости, звучащий в описаниях XVII столетия.

И скандинавы, и мусульмане, бывавшие на Руси, высоко отзывались как раз о тех качествах русских, которых, по их мнению, самим скандинавам порой сильно недостает. Во всех эпических сказаниях скальдов русские выступают людьми очень честными и надежными, которым можно верить на слово, доверять большие суммы и которые умеют вести дела - с размахом, принимая во внимание интересы всех участников сделки.

Так же отзываются о русских и мусульмане.

Что интересно: западные люди как раз не дождутся от Руси ответного комплимента - в новгородском эпосе о Садко скандинавы выведены людьми, на слово которых полагаться особо не следует.

Береговое право

Кроме того, на русских сильное впечатление производило так называемое береговое право.

Это право официально устанавливало: властитель побережья может присвоить все, что выбросило море после кораблекрушения. Даже спасшиеся люди - пассажиры, матросы, капитан - тоже теоретически становились собственностью хозяина побережья. Он имел право убить их, обратить в рабство, или (если будет в хорошем настроении) отпустить за выкуп.

Новгородцы тоже ангелами не были, но этот «старый добрый» европейский обычай казался им совсем уже перебором.

Однако, в глазах жителей Европы грабеж кораблей, разбившихся возле побережья, вовсе не был преступлением.

Береговое право отменили в Италии только в XII веке, в Англии и во Фландрии - спустя еще 100 лет. И то «выборочно». То есть только по отношению к кораблям богатой и могучей Ганзы. Причем, полагаю, из соображений не столько гуманизма, сколько собственной безопасности: ганзейцев, их товары и их пассажиров грабить было опасно - а то ведь города Ганзы могут, скинувшись, двинуть немалое войско.[26]

На фоне этой практики совершенно удивительным выглядит договор руссов с Византией в 911 году. Одним из пунктов этого договора был отказ от берегового права!

В те времена купцы плавали целыми караванами - так спокойнее. Уже на порогах Днепра их подстерегали кочевые племена и разбойничьи шайки. О масштабе грабежей говорит хотя бы убийство князя Святослава: если самого «верховного» князя Руси, прославленного воина, пусть и с «малой дружиной», печенеги смогли подстеречь и убить, что же говорить о мирных купцах?!

Русско-византийский договор 911 года - первый в своем роде. И неплохо бы запомнить, как наши разбойные предки хотели извести береговое право, а «цивилизованная» Европа его лилейно сохраняла… еще несколько столетий.[27]

Русским - верить!

Все существо его протестовало против этого; красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно.

К. Васильев «Садко и Владыка морской». 1974 г. Былинный герой Садко - конечно, самый знаменитый новгородский купец. Вот так центральным персонажем народного эпоса стал предприниматель