Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 3. Часть 3
Российская Федерация слишком мощная по количеству населения, промышленности, сельскому хозяйству. К тому же в Москве находились бы сразу два центральных комитета: один межреспубликанский, а другой - для РСФСР. Ленин на это не пошел. Видимо, он не хотел создать двоецентрие, не хотел столкнуть такие центры, а стремился к монолитности политического и партийного руководства. Так что ЦК для РСФСР не нужен, лучше иметь Бюро". "Да, - говорит Жданов, - видимо, целесообразнее создать такое Бюро". Жданов перед своим отъездом на Валдай, где он отдыхал и лечился, позвонил мне в Киев: "Вы были в Москве, но я с вами не успел поговорить. У меня имеется важный вопрос. Теперь я уезжаю, поговорим тогда, когда вернусь с Валдая". Я пожелал ему всего хорошего. А в скором времени получил известие о том, что Жданов умер. Таким образом, то, о чем он хотел поговорить, осталось для меня загадкой. Он мне в Киев звонил редко, как и я ему из Киева. У нас более всего возникало кадровых вопросов или по сельскому хозяйству. Телефонный перезвон с Москвой у меня существовал, но не со Ждановым, а с Маленковым. А теперь обвинили "группу Кузнецова" в Ленинграде, будто там проявили "русский национализм" и противопоставили себя общесоюзному ЦК. Что-то в этом духе, точно не помню, а документов я не видел. Почему же у меня сложилось такое впечатление?
Я слышал соответствующие разговоры между Маленковым и Берией, а иной раз и у Сталина. Сталин задавал какие-то вопросы Маленкову, и их разговор вертелся вокруг этого. У меня же как-то с Маленковым возник следующий разговор. Я тогда разрабатывал вопрос о том, чтобы создать на Украине республиканские министерства угольной промышленности и металлургической промышленности. А за отправное брал реалии ленинского периода. Когда Ленин еще был жив, то после гражданской войны на Украине был создан Комитет по каменноугольной промышленности. Возглавлял его Семен Шварц[15], старый большевик. Я в то время служил еще в Красной Армии. Видимо, речь идет о 1921-м и начале 1922 года. Когда я вернулся на рудники и стал работать на Рутченковских копях, угольную промышленность Донбасса возглавлял Георгий Пятаков[16], крупный политический и хозяйственный деятель. Он считался видным экономистом и слыл авторитетом. Потом его заменили, не знаю точно, по каким причинам, но главной была, конечно, политическая, потому что Пятаков являлся ближайшим человеком у Троцкого, с которым шла тогда острая борьба. Видимо, это и сказалось на том, что Пятакова переместили из Донбасса. Его там заменил Чубарь.
Тогда на губернских партийных конференциях пели много частушек на злобу дня. Встречались и такие слова: "Шлет ЦК нам Чубаря. Что у нас изменится?". Уголь в те годы главным образом добывали в Донбассе. Наверное, процентов 80 занимала донбасская доля в общей добыче советского угля. Я считаю, что и сейчас надо бы создать на Украине объединенное правление по углю, вернувшись к тому, что было при Ленине и сразу после Ленина. На Украине находилась и Югосталь. Ее возглавлял Иванов[17], тоже старый большевик. Довольно толстый был человек. Югосталь размещалась в Харькове, а Комитет по каменноугольной промышленности - в Бахмуте (теперь Артемовск). Потом он тоже переехал в Харьков, и там возглавил его Рухимович, а Чубарь уже стал председателем Совета народных комиссаров Украины. Рухимовича я очень уважал. Это замечательный человек, старый большевик, очень простой и доступный, рассудительный и умный. Донбасцы шахтеры, включая их руководство, которое соприкасалось с лидерами, - с очень большим уважением относились к Рухимовичу. Он часто проводил совещания работников угольной промышленности, и я всегда выезжал на эти совещания, когда был заворгом Сталинского окружного парткомитета.
Рухимович лично знал меня и хорошо ко мне относился. Видимо, я был ему полезен, потому что активно работал в своем округе. К тому же я был местный человек, вырос среди шахтеров и знал условия производства как на рудниках, так и на заводах металлургической промышленности. Вот и хотел я в конце 40-х годов создать кое-что украинское по углю, металлу и железнодорожному транспорту. Поехал в Москву и прежде, чем свои документы подписать и отдать Сталину, решил посоветоваться с Маленковым. Вижу, Маленков на меня странно смотрит, и глаза у него на лоб лезут: "Что ты делаешь? Да ты что?". "А что?". "Спрячь свои документы и никому больше о них не говори. Ты знаешь, что сейчас в Ленинграде происходит то-то и то-то? А основным обвинением приписали ленинградцам, что они проявляют самостийность: самовольно собрали в Ленинграде ярмарку и распродавали залежалые товары". Но я не увидел в том никакого преступления и никакого проявления российского национализма.
Мы то же самое делали у себя в Киеве. У нас имелась ярмарка, где продавались залежалые товары, которые в магазинах уже не находили покупателей, а здесь шли с уценкой, со скидкой. Существовал завал всяческой дряни, которую бесконтрольно производил кое-кто после войны. От нее избавлялись. И вот это безобидное и полезное дело было, видимо, в соответствующей форме преподнесено Сталину, с политической окраской. А кто же это сделал? Конечно, Берия и Маленков. Сталину вообще немного было нужно при его болезненной подозрительности. Начал разматываться клубок. Уж не знаю, как конкретно он разматывался, но размотался, что называется, до сердцевины. И оказалось необходимым, с точки зрения Сталина, пресечь "враждебную акцию", для чего арестовать прежде всего Кузнецова и председателя Совета Министров Российской Федерации Родионова. Они к тому же поставили вопрос о создании каких-то республиканских органов, которые якобы должны были работать, не подчиняясь союзным органам. Одним словом, им вменили в вину противопоставление периферии центру. Начались аресты. Арестовали массу людей в Ленинграде, а также тех, кого ЦК брал из Ленинграда, выдвигая на посты в других местах. Например, в Крыму тогда руководство было создано из ленинградцев, и там тоже всех арестовали. Вознесенского освободили от всех его должностей, ибо он тоже ленинградец. В общем, раскрыли кубло, как говорят в народе, то есть звериное логово.
Выдумали ленинградское заговорщическое гнездо, которое, дескать, преследовало какие-то антисоветские цели. Опять возникло в стране трагическое положение, да и в партии. Эта зараза репрессий легко могла охватить кого угодно. Сейчас у меня возникла мысль: не сфабриковано ли было письмо, которое мне дал читать Сталин, по заданию Берии и через его агентуру, чтобы припугнуть Сталина, что не только Ленинград, но и Москва имеет заговорщиков? Сталин решил тогда меня вызвать, чтобы я возглавил Московскую партийную организацию. Но если так, то я, ознакомившись с письмом, пресек дело для москвичей, уверенно сказав Сталину, что это выдумка проходимцев или же бред сумасшедших. Если так, значит, я оказался преградой для распространения арестов на Москву. Не то и в Москве, не знаю, сколько было бы потеряно голов из партийного и хозяйственного актива. Правда, в столице этот процесс в какой-то степени уже начался. Когда я вернулся в Москву, были проведены большие аресты среди работников ЗИС (Автомобильного завода имени Сталина). Возглавлял "заговорщическую организацию американских шпионов" помощник Лихачева, директора Автозавода им. Сталина.
Не помню сейчас его фамилии, но я лично знал этого паренька щупленького, худенького еврея[18]. Я познакомился с ним случайно, после войны. Как-то встретил я Ивана Алексеевича Лихачева и спросил: как здоровье? "Работаю, - говорит, - но чувствую себя неважно". "Приехал бы ты к нам в Киев, отдохнул бы, у нас очень хорошо, приезжай, когда захочешь, я всегда буду рад, создадим тебе условия для отдыха". "Хорошо, - отвечает, - воспользуюсь этим приглашением". И вот однажды Иван Алексеевич позвонил мне: "Могу приехать. Хотел бы и помощника взять с собой". "Приезжай с помощником, пожалуйста, вези кого хочешь". Я их устроил, и они отдыхали в Киеве. Лихачев с помощником часто приходили ко мне на квартиру или бывали на даче в выходные дни. Таким образом я и познакомился с помощником. Обычный человек, старательно выполнявший поручения Лихачева. Я и не думал, что он является, как его потом обозвали, главой американских сионистов, через которого те организуют свою работу в Советском Союзе. Его арестовали, и он, конечно, сознался. Я-то знаю, как "сознавались" люди, что они английские, гитлеровские и другие агенты. Это было не признание, а вымогательство, нужное тем, кто преследовал корыстные цели. Дошло дело и до Лихачева. Лихачев был тогда министром, кажется, автомобильного транспорта. Сталин поручил Берии, Маленкову и мне втроем допросить Лихачева.
Вызвали Лихачева, стали его допрашивать. Мне было больно видеть это, но я ничего не мог поделать, потому что обвинение основывалось на "документальных данных", на "показаниях" людей, которые работали с Лихачевым. Это ведь считалось неопровержимым доказательством. Допрашивали его в помещении для заседаний Бюро Совета Министров СССР в Кремле, на третьем этаже. Там был раньше кабинет Ленина, стояли ленинский стол и кресло. Да и сейчас, по-моему, стоит в отдельном углу это кресло, перевязанное черной ленточкой. Когда ему предъявили обвинение, Лихачев стал что-то говорить в свое оправдание, а потом разахался и упал в обморок. Его окатили водой, привели в чувство и отправили домой, потому что допрашивать уже было невозможно. Рассказали Сталину, как все было. Сталин послушал, посмотрел на нас и обругал Лихачева. Он очень хорошо относился раньше к Лихачеву. Называл его Лихачом. Он перенял это от Серго Орджоникидзе. Лихачев был любимцем Серго, и Серго всегда его звал Лихачом. И Сталин тоже стал его называть Лихачом. Видимо, сказалось хорошее в ту пору настроение Сталина, и оставили Лихача в покое. Иван Алексеевич вернулся к работе и пережил Сталина. Но с зисовцами расправились.