Юрецко Норберт - Условно пригоден к службе
Но, несмотря на это, у президента снова не нашлось времени, чтобы принять новые необходимые сведения и заняться ими. Это неблагодарное занятие он поручил своему помощнику, который хотел, однако, чтобы его информировали только по телефону. Вильгельм снова попросил у президента принять его лично. Два дня спустя беседа состоялась, но тоже только по телефону. Прошел почти месяц, пока Гайгер хоть как-то отреагировал. Так как за прошедшее время мало что произошло, он попросил шефа БФФ Фриша провести собственную экспертизу. Она заняла еще один месяц, после чего главный контрразведчик из Кёльна прямо таки потребовал у своего мюнхенского коллеги немедленно проинформировать Федеральную канцелярию о деле Фёртча.
В начале марта 1998 года Гайгер наконец-то отправился в Бонн на прием к своему "потребителю" (жаргон БНД). Возможно из-за дружбы между Фёртчем и государственным министром Шмидбауэром маленькая делегация 10 марта постучалась сначала к министру Ведомства федерального канцлера Фридриху Болю. Но тот сам не особенно озаботился сомнениями пуллахцев, а просто перенаправил их к своей правой руке Шмидбауэру. Таким образом, дело попало именно на тот стол, на котором оно ни в коем случае не должно было оказаться.
Олльхауэр сформулировал это так: – Теперь нам вообще не будет хватать воздуха. Но в любом случае мы за это время уже забрались достаточно высоко.
Совершенно секретный "Боннский раунд"
17 марта 1998 года Федеральная канцелярия пригласила меня на секретную конференцию, которую я не забуду никогда. Ольгауэр позвонил мне за четыре дня и попросил, хотя я и был болен, сопровождать его в Бонн. Мне следовало присутствовать на обсуждении, чтобы ответить на возможные вопросы, касающиеся агента "Рюбецаля". Мы приехали в Бонн слишком рано, припарковались под "Длинным Ойгеном" – небоскребом, раньше принадлежавшим парламентариям Бундестага – и прошлись пешком по чудесному весеннему Бонну до здания Ведомства федерального канцлера. В фойе нас уже ожидали и сразу провели в подземный этаж.
Большая приемная была похожа на театральный гардероб. Так как встреча немного задерживалась, мы наблюдали за сновавшими туда и сюда чиновниками Федеральной канцелярии. С одним из них я разговорился. Тут должно произойти наверное что-то особенное, заметил он. На наш вопрос, почему он так думает, чиновник сказал: – Ну да, защищенную от прослушивания комнату здесь еще почти никогда не использовали. Самое большее – раз в год перед дебатами по бюджету. Тогда руководители фракций встречаются тут для переговоров. Он ухмыльнулся с видом знатока.
Вскоре после этого открылась дверь лифта. Из нее вышел государственный министр Шмидбауэр в сопровождении целой свиты больших и малых подчиненных. Он буквально пронесся к нам. Проходя, он пожал руку Ольгауэру и вел себя так, будто они знакомы уже много лет. Затем министр оказался рядом со мной, быстро осмотрел меня с приветливой улыбкой. После рукопожатия последовала краткая фраза: – Ну, тогда пойдемте, господин Буземанн. Ну и дрянным же делом придется нам сегодня заняться. Он положил мне руку на плечо и повел меня в направлении комнаты для секретных переговоров.
Шмидбауэр говорил не останавливаясь: – Люди, люди! Ну и наделали же вы дел. Кто бы мог подумать?! Мне кажется, мне придется искать себе новых друзей. Но вы все хорошо поработали. Теперь нужно подумать, как снять корову со льда. При этом он одобрительно похлопывал меня по плечу, который продолжал крепко держать.
Мы зашли в защищенную от прослушивания комнату, которая закрывалась двумя тяжелыми стальными дверями. Внутри она производила впечатление скорее сейфа, чем конференц-зала. Сначала вошел Шмидбауэр, потом я. Сзади кто-то протолкнулся мимо меня вперед. Он явно старался оказаться поближе к государственному министру. Сперва я его не узнал и принял за личного референта министра. Шмидбауэр скомандовал ему: – Только спокойствие. Вы со своими людьми садитесь вон там. тут человек, к которому он обратился, на минуту повернулся. Казалось, он кого-то искал. В этот момент я его узнал. Это был президент БНД Ганс-Йорг Гайгер.
Он, похоже, искал Ольгауэра, который вошел самым последним. Когда Гайгер меня увидел, он выдавил искусственную улыбку и повел себя так, будто мы случайно столкнулись в метро. – Ах, господин Буземанн. Очень хорошо, что вы приехали. Теперь мы наконец-то познакомимся лично. Не успел я ответить, как он уже явно смотрел сквозь меня. Он говорил с Ольгауэром.
Теперь я мог спокойно осмотреться. Комната была не большой, пустоватой и отдавала явным холодом. Никаких фотографий, картин или украшений. Если пару минут назад я еще волновался, то теперь вдруг почувствовал полное внутреннее спокойствие. Мы уселись за большим четырехугольным столом, окруженным двадцатью стульями.
Не успев войти, ответственный за надзор над секретными службами накинулся на какого-то сотрудника:- Что это такое?! Неужели нельзя было подготовить хотя бы пару бутербродов или что-то такое? Он сидел перед нами, в рубашке с закатанными рукавами, с распущенным слегка галстуком. Но, несмотря на небрежную форму одежды, министр выглядел нервным и напряженным. Он все время крутил свою шариковую ручку. Еще до того, как все уселись, он налил себе чашку кофе и спросил других, не желают ли они присоединиться. Потом он сообщил нам, кто где сидит. На одной длинной стороне стола уселись Гайгер, Ольгауэр и я. Напротив нас сели Шмидбауэр, рядом с ним ответственный за контроль над БНД начальник 6-готдела Аугуст Ханнинг (в будущем президент БНД), затем одна дама из Федеральной канцелярии и сотрудник Шмидбауэра Штаубвассер.
Референт нервничал ничуть не меньше своего шефа. На первый взгляд он казался таким затравленным, как будто готов был в первую же удобную минуту отсюда удрать. А Ханнинг напротив проявлял большой интерес. Помимо Ольгауэра он был единственным из присутствующих, кто вел себя сравнительно независимо. Мой шеф, Ольгауэр, не показывал никакого нервного напряжения. Он, как и я, был хорошо подготовлен и потому уверен в себе. Гайгер тут был его полным антиподом. Мне даже казалось, что он понятия не имеет, о чем говорит.
Все в помещении знали, о чем пойдет речь. БНД угодила в глухой тупик. Нужно либо с большим шумом разоблачить изменника либо тихонько спустить дело "на тормозах", чтобы избежать публичного скандала.
Наконец Шмидбауэр открыл заседание, но потом дверь снова открылась, и в помещение внесли большой серебряный поднос. На нем были разложены пара дюжин шоколадных конфет. Я не верил своим глазам. Все конфеты были уникальны, ни одной одинаковой. Шмидбауэр был очень доволен. – Ну, давайте, налетайте! Потом он посмотрел на меня. – Вы тоже можете угощаться, – сказал он вежливо. Но я не хотел.
Ольгауэр начал свой доклад. В деловом тоне, без "если бы да кабы" он объяснил присутствующим создавшуюся ситуацию. Потом меня расспрашивали об источнике и других информаторах. Работой по расследованию собравшиеся были, очевидно, довольны. Но сам случай оставался большой головной болью. В качестве вывода Ольгауэр предложил продолжить расследование.
Но господа из Федеральной канцелярии не испытывали по поводу его предложения никакого энтузиазма. Усердный Гайгер тут же примкнул к ним. Шмидбауэр взял слово: Этот случай ведь, так сказать, "пятьдесят на пятьдесят". Хватит. Что мы еще такого большого можем накопать? В любом случае, общественность не должна об этом узнать. Представьте себе, что за проблемы возникнут в таком случае. Штаубвассер выразил сомнения: – Но что же теперь делать? Как вы думаете, господин министр, что он может затеять? – Да, господа, я же не могу оставить предателя в Службе. Ни днем больше, чем нужно. Как выдумаете, что он сделает? Вы думаете, он расколется? – спросил шеф у собравшихся. Те ответили общим кивком.
Пришло время выступления Гайгера. – Итак, он собрал множество досье. Свои знания он не скрывает. Фёртч не упускал ни одного случая, чтобы напомнить о своей выдающейся компетенции. Пока это все проходило достаточно тонко. Недавно в беседе со мной один на один он сказал, что память у него как у слона. Это плохое свойство, сказал он, от которого он не избавится и не оставит его на хранение нам. Этот изощренный намек, которым он хотел надавить на меня, я парировал тем, что от плохих привычек можно избавляться и в старости. Гайгер засмеялся над своим остроумием, которое продемонстрировал Фертчу.
Но эта история позабавила лишь его одного. Собравшиеся были раздосадованы. Гайгер рассказал еще парочку анекдотов о Фёртче, как начальник Пятого отдела открыто угрожал ему своими знаниями, которые могли бы оказаться компрометирующими, и как достойно Гайгер ему отвечал.
Развернулась дискуссия об опасности, которая может исходить от шефа отдела безопасности, если его уволят. Было видно, что никто в комнате кроме Ольгауэра, не заинтересован в продолжении расследования. Судя по всему, подозрения против начальника отдела простирались намного дальше и глубже, чем я мог себе представить. В обсуждении приняли участие все, но каждый остался со своей ролью: Шмидбауэр – обманутый, Штаубвассер – испуганно сомневающийся, Ханнинг – озабоченный, Ольгауэр – аналитик и Гайгер – готовый на все карьерист. Мне эта ситуация показалась невероятной и гротескной.
