Валентин Зорин - Мистеры миллиарды
Быстрая скачка мимо цветущих апельсиновых и лимонных рощ, затем все выше в горы, альпийскими лугами продолжается час, два. Всадник изредка останавливается, делает несколько затяжек, а затем бросает недокуренную сигарету в кожаную рукавицу, притороченную к седлу и заменяющую пепельницу, и продолжает в одиночестве свой путь. Кто же этот всадник, одеяние и способ передвижения которого нисколько не соответствуют ни месту, ни времени? Место происходящего — перерезанные современнейшими автострадами, забитые машинами новейших марок окрестности Лос-Анджелеса в Калифорнии, время — как выражаются драматурги — наши дни. По горным тропам верхом на лошади трясется не атаман шайки разбойников, рыщущих по глухим местам, не актер, играющий роль в очередном кинобоевике Голливуда, расположенного, кстати, всего в нескольких милях отсюда.
Странный наряд, верховая лошадь и многозарядный кольт принадлежат «электронному королю» Америки — владельцу и руководителю одного из наиболее крупных военных концернов последнего десятилетия, знаменитой «Литтон индастриз» Чарльзу Бейтсу Торнтону, по кличке Тэкс (Техасец). Описанный выше вояж — обычная утренняя прогулка могущественного воротилы, когда он в уединении решает сложные деловые ребусы. Что же касается необычного наряда, то это просто дань воспоминаниям юности. Торнтон давно уже покинул Техас, подвизался на деловом поприще в различных городах Америки, а в последние годы осел на западном побережье в Лос-Анджелесе, где находится штаб-квартира его гигантского концерна.
Но почему же именно Торнтон привлек наше внимание? Он далеко не так богат, как Гетти или Хант, и размеры его личного состояния пока еще не попали в список наикрупнейших в Америке. Не может сравниться Торнтон громкостью имени, экономическим и политическим влиянием и с семейством Кеннеди. И гем не менее я осмеливаюсь предложить вниманию читателя портрет именно этого деятеля.
В словаре нынешнего поколения прочно закрепилось понятие «модерновый, современный стиль». Говорят о современном стиле архитектуры, о модерновой литературе, музыке, живописи и до мебели вплоть. Иные склонны расширять это понятие, разделяя вообще всё — политические концепции, эстетические взгляды, представление о жизни, о ценностях на традиционные, устаревшие н современные, модерновые. Не вдаваясь здесь в оценку правомерности такого рода классификации, оставив в стороне суждения о сравнительной ценности традиционного и того, что именуется современным, хочу сказать только, что было бы одинаково наивным как ниспровергать ценности, конечно же, если речь идет действительно о ценностях, лишь потому, что они возникли не сию минуту, так и пренебрежительно фыркать по поводу всего, что еще не успел покрыться прозеленью и пылью времен, приобрести респект освященного десятилетиями. Эстетические и иные мерки не вино, они не обязательно обретают букет качеств от многолетней выдержки.
И хотя мода — штука скоропортящаяся и преходящая, глупо, конечно, отрицать, что каждая эпоха, больше того, и менее пространственно протяженные отрезки времени, нежели эпоха, рождают свои требования, свои мерки, вкусы, критерии. В особенности это относится к нашим дням, эпохе, когда время как бы спрессовалось, когда в один день вмещается столько событий, сколько лет сто назад хватило бы на месяцы, а то и годы. Наше время — время больших скоростей. Не только тех скоростей, с которыми человек передвигается с места на место. Ускорился как бы сам ход исторического процесса. Человек второй половины XX века живет в совершенно ином темпе, ином ритме, нежели жил обитатель нашей планеты сто, пятьдесят и даже двадцать лет назад.
Темп жизни породил и иной стиль ее, находящий свое отражение в самых различных сферах человеческой деятельности,— в политике и науке, в литературе и архитектуре, в военном искусстве и в экономике.
Глубочайшие социальные, политические и экономические сдвиги, которые знаменовал собою Великий Октябрь, положили начало новой эпохе человеческой истории, возникли невиданные социальные формации, новая экономическая система, политические и государственные деятели нового типа. Но и отживающее общество не так-то легко сдает свои позиции, оно цепляется, напрягает все силы, стремясь приладиться — порой небезуспешно — к новым условиям, к новой обстановке. Рассказывая в предыдущей главе о братьях Кеннеди, мы говорили о том, как пытаются приспособиться к сложностям современного мира буржуазные политики. То же самое прослеживается и в мире современного капиталистического бизнеса.
В отчаянных усилиях остаться на поверхности, не выпустить из-под контроля бурного темпа современного развития производительных сил, буржуазия пытается выдвинуть на передний план деятелей новой формации, отличающихся от знаменитых «баронов-разбойников», первонакопителей крупнейших состояний Америки, заправлявших в американском бизнесе сотню лет назад, так же как разнится почтовый дилижанс от современного трансатлантического лайнера.
Это не каприз моды, но проблема первой необходимости. Процвести на ниве современного американского бизнеса, обладая лишь наглостью Джона Пирпонта Моргана, беззастенчивостью Джона Д. Рокфеллера-старшего, пиратским нахрапом коммодора Вандербильта, уже невозможно. К этой милой коллекции качеств, столь же необходимой для сегодняшнего американского бизнесмена, как и сто лет назад, приходится добавлять нечто новое: деловую квалификацию, умение ориентироваться в сложнейших проблемах современной науки и техники, многосложных финансовых хитросплетениях.
Практика показывает, что даже самые натасканные и тренированные наемные управляющие далеко не всегда могут заменить квалифицированного хозяина — наиболее успешно функционируют те концерны, во главе которых стоят толстосумы, самолично постигшие премудрости современного бизнеса. Одним словом, и в американском бизнесу — среди крупнейших его воротил — образовался в последние годы свой современный стиль. Появилась — пускай и не ставшая пока наиболее распространенной — модерновая разновидность американского предпринимателя образца второй половины XX века.
Каков же он, этот новый тип, эта современная формация капиталистических воротил? Можно было бы, конечно, набросать здесь перечень качеств и специфических особенностей этого типажа, изобразить некую схему, вывести своего рода общий числитель и знаменатель. Но любая схема бесконечно беднее жизни, а знаменатель — штука сухая, не всегда удобоваримая.
А посему автор попытался знаменатель сей изобразить не графически, а поискать его в среде деятелей американского большого бизнеса новейшей формации, рассказать об одном из новых миллионеров, в облике которого соединились и нашли воплощение характерные черты этой формации. Вот тут-то выбор и пал на Чарльза Бейтса Торнтона, калифорнийского миллионера, владельца военно-промышленной корпорации «Литтон индастриз».
Конечно, не каждое из специфических качеств Торнтона в полной мере относится к другим представителям данного вида. Скажем, я не возьмусь утверждать, что любой из бизнесменов торнтоновского типа всенепременно спозаранку мотается по горам верхом на лошади или питает пристрастие к техасским шляпам и красным рубашкам. Это, так сказать, сугубо индивидуальное, торнтоновское. Но в основном, в главном этот деятель вполне типичен для целой плеяды новых богачей, занявших на арене американского большого бизнеса в последнее десятилетие место заметное, позиции важные и претендующие в предстоящие годы на роль еще более значительную.
Мне хотелось бы дать читателю эскизы к портрету этого деятеля, именно к портрету, а не к карикатуре на него, потому что понять как слабые, так и сильные — а они, несомненно, наличествуют — стороны таких деятелей — дело необходимое. Ведь это факт, что, несмотря на растущие трудности, современному капитализму путем усиленного маневрирования, мобилизации всех ресурсов и резервов удается отодвигать час своего окончательного краха, более того, на отдельных участках обеспечивать технический прогресс и, эксплуатируя его, оказывать хотя в конечном итоге и безнадежное, но на коротком историческом отрезке удающееся сопротивление ходу истории.
Чем-чем, а бездарью Торнтона не назовешь. Когда мне в первый раз довелось писать об этом предпринимателе, я не был с ним знаком лично, хотя перечитал о его деятельности все, что смог найти в американской печати — надо сказать, что понаписано о Торнтоне в последние годы американцами немало, он очень выделяется на в основном уныло-сером фоне мира, в котором обретается.
Наша первая встреча состоялась летом 1968 года в небольшом, со вкусом отделанном особняке в Санта Моника — фешенебельной окраине Лос-Анджелеса. Обстановка и отделка дома — нарочито старомодная — надо думать, умышленно, контрастировала не только с захлестнувшей Америку волной «модернового» стиля, но и самоновейшим бизнесом, в области которого процветал Торнтон. Встреча началась с забавного эпизода. После первых приветствий я стал пространно объяснять моему собеседнику цель своего визита, сообщив, что уже некоторое время интересуюсь «Литтон индастриз» и ее хозяином. Прервав мои речи, Торнтон встал из-за маленького столика, за которым происходил наш разговор, подошел к шкафу, вынул из него небольшую папку и положил передо мной. Раскрыв ее, я обнаружил нечто, прямо скажу, для меня неожиданное: там находились фотокопия опубликованного в одном из советских журналов моего очерка о Торнтоне и подколотый к ней тщательно выполненный полный его перевод.
