Наталия Нарочницкая - Россия и русские в мировой истории
В. А. Алексеев, эксперт по взаимоотношениям церкви и советского государства, получивший доступ к закрытым архивам, приводит документ В. И. Ленина по религиозному вопросу под названием’ «Указание» с грифом «Снятие копий запрещается, из здания не выносить» от 1 мая 1919 г. В. А. Алексеев обращает внимание на номер этого документа, который в религиозном контексте многозначителен, в нем три шестерки — «число зверя» — № 13666/2. Ленинское «Указание» гласит: «В соответствии с решением В. Ц. И. К и Сов. Нар. Комиссаров необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады»[333].
«Решение В. Ц. И. К и Сов. Нар. Комиссаров», на которое ссыъг» лается В. И-Ленин в своем «Указании», до сих пор недоступно, чтог заставляет подозревать слишком шокирующий контекст. В. А. Алексеев предполагает, что оно вступило в силу в совершенно секретном режиме где-то в конце 1917 — начале 1918 года. Секретное письмо Ленина членам Политбюро ЦК РКП (б) от 19 марта 1922 г. известно за рубежом уже давно, и выдержки из него печатались в Вестнике РХСД. В связи с событиями в городе Шуе Ленин требовал: «Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше»[334]. Исследуя взаимоотношения советской власти и церкви в годы войны, Алексеев пишет, что, еще не имеет документального подтверждения, он в определенный момент изучения пришел по косвенным признакам к выводу, что явно новые отношения государства и церкви «развивались на какой-то неизвестной ранее директивной основе, что еще в 30-е годы И. В. Сталин осуществил вместе со своими ближайшими соратниками по Политбюро ЦК ВКП (б) какой-то коренной пересмотр существовавших до этого идеологических установок по религиозному вопросу». Документы открылись лишь в конце 1990-х годов, подтвердив, что «еще в 30-е годы состоялись важнейшие решения Политбюро ЦК ВКП (б)… которые подвергли радикальному пересмотру существовавшую ранее беспощадную ленинскую политику по отношению к РПЦ. При этом… ни в прессе, ни в публиковавшихся партийных документах об этом специально не говорилось».
Наиболее значимым, определяющим решением по данному вопросу, по мнению Алексеева, явилось совершенно секретное решение Политбюро ЦК ВКП (б) от 11 ноября 1939 г. за № 22 в протоколе № 88, которое, как пишет в 1999 году автор, «до сего дня не только никогда не публиковалось, но и видеть его могли лишь немногие». Под скромным названием «Вопросы религии», но с грифом «Особый контроль» и четырьмя дополнительными грифами секретности папок хранения («Особой важности», «Совершенно секретно», «Особая папка», «Рассекречиванию не подлежит»), этот документ делает крутой поворот от ленинской воинствующей атеизации населения и культуры в стране, где три четверти населения были верующими:
«По отношению к религии, служителям Русской православной церкви и верующим ЦК постановляет: 1. Признать нецелесообразной впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей церкви, преследования верующих».
В пункте 2 прямо говорилось: «Указание тов. Ленина В. И. от 1 мая 1919 г. за № 13666/2 «О борьбе с попами и религией», адресованный Пред. ВЧК тов. Дзержинскому Ф. Э., и все соответствующие инструкции ОГПУ-НКВД, касающиеся преследования служителей церкви и православноверующих, ОТМЕНИТЬ».
Не без оснований можно согласиться с Алексеевым в том, что по сути решение Политбюро ЦК ВКП (б) от 11 ноября 1939 г. есть едва ли не полная ревизия ленинской линии по религиозному вопросу начиная с 1917 года. В пункте 3 этого решения, подписанного Сталиным, прямо говорится: «НКВД СССР произвести ревизию всех осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужебной деятельностью»; далее: «освободить из-под стражи и заменить наказание, не связанное с лишением свободы, осужденных граждан по указанным мотивам, если их деятельность не нанесла вреда советской власти», что означало пересмотр дел по ленинским указаниям. В пункте 4 указывалось, что по вопросу о судьбе верующих, принадлежащих к другим конфессиям, ЦК примет решение Дополнительно». Это последнее положение подтверждает, что ленинский террор был сознательно антихристианским и антиправосланым, ибо отменяемое «Указание» Ленина относилось именно к Русской православной церкви.
Эти документы дополняют картину перемен в 30-е годы и пожтверждают планомерный характер определенного поворота от цельной концепции 1917 года, являвшейся частью всемирного исторического проекта, исполняемого в России определенным российским отрядом, тесно связанным с общемировой структурой. Выстраивается в единую стратегию и так называемый «разгром троцкистско-бухаринско-зиновьевского блока», и частичная реабилитация российской истории с переменой в ее преподавании, и начало издания русской классики и, наконец, поворот от уничтожения церкви к установлению с ней некоего «конкордата». Спецификой этой смены было то, что данный процесс не являлся «контрреволюцией» или восстанови лением поверженной России, ее осуществляли коммунисты под флагом той же доктрины и теми же методами, которыми пользовались устраняемые. Сталин даже выдвигает тезис об обострении классовой борьбы по мере строительства социализма, который А. С. Панарин справедливо трактует не столько как обострение классовой борьба с эксплуататорами и чистку внутренних рядов, а как продолжений «войны с местной цивилизацией», разрушения «социокультурного ядра» православной и преимущественно крестьянской традиционалистской страны.
В начале XX века социальная база любого западного уклада в России, как справедливо отмечается в «Социальной истории России», «была чрезвычайно слабой. Ориентация на коллективные формы труда и жизни… традиции вечевой культуры консервировали сложившиеся в обществе отношения. Преобладание крестьянской культуры, крестьянской цивилизации над городской закрепляли в общественном сознании россиян… иерархичность и… мифологичность восприятия мира»[335]. Эксплуатация «вечевого» и «коллективистского инстинкта весьма пригодна для «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», но не для реализации кабинентных проектов. Троцкий и Ленин совершенно не питали народнических иллюзий в отношении русской крестьянской цивилизации. Они были слишкой образованы и знали разницу между «коллективизмом» пролетариата «не имеющего отечества кроме социализма», и общинной психологией крестьянства, коренившейся в первохристианстве.
Смена правящей элиты, отстранение и устранение ленинский гвардии все же имели куда большее значение не только для советской, но и для российской истории, чем борьба за власть, типичной в периоды, когда «революция как Сатурн пожирает собственных детей». Коммунистический эксперимент на российском материале продолжался, но «материал» требовал приспособления к нему проекта. Оценивая перспективу «сектантского меньшинства», как им именованы большевики-ортодоксы, абсолютно чуждые по культуре и мировоззрению основному населению, А. Панарин подчеркивает неизбежную дилемму перед ним, обострившуюся с изменением положения на Западе — крахом революции и установлением фашистских режимов: либо смягчение догматической остроты учения и «натурализация в собственной стране, либо прежняя опора на могущественных союзников на стороне». Часть архитекторов выбрала изменение проекта, для чего она вынуждена была организовать «кровавую чистку внутренних рядов и избавиться от пролетарских интернационалистов, по-прежнему испытывавших отвращение к российскому Отечеству»[336].
Но при этом верхушка сознательно освобождалась от опеки «мировой закулисы», разрубала пуповину, которая связывала само советское государство и его будущее с всемирным замыслом и его организационной структурой. Это же создало условия для самостоятельной позиции на мировой арене, в которых не только партия, но и коммунистическая идеология постепенно, особенно после мая 1945 года и его оздоровительного национально-исторического духа, получила колоссальное вливание почвенного мировоззрения традиционных слоев, несмотря на сохранение официальной догматики. Такому освобождению от мирового глобалистского коммунистического проекта послужило прежде всего отсечение от управления государством щупальца мирового спрута, которым являлась когорта первых пламенных большевиков. Те же, в свою очередь, явно делились на две группы: одна, к которой принадлежал сам Ленин, субсидировалась накануне Первой мировой войны и в ее ходе из Германии с целью вывести Россию из войны. Другая была связана с англосаксонскими масонскими кругами и капиталом в Лондоне и США: это Троцкий, Бухарин, Литвинов, работавшие в США и Англии, связанные с «Кун, Леб и К», с Я. Шиффом, финансировавшими приезд Троцкого в Россию и осуществлявшими колоссальное открытое давление на американское правительство накануне и в ходе Первой мировой войны с целью поставить ультиматум России, отказать ей в кредитах для закупки вооружений и денонсировать торговый Договор 1832 года в связи с ее «антисемитской» политикой.
