Птица Карлсон - Владимир Сергеевич Березин
Давным-давно я подружился с крысами. Более того, я подружился с крысиным королём. Но за эту дружбу меня невзлюбила одна добрая фея. А вы, звери, верно, не знаете, что добрые феи куда страшнее злых. Ведь злую фею сразу видно: она сморщенная и вонючая ― брызни на неё водой, и она стразу растает. А вот добрые феи все в блёстках и шуршат платьями, как конфетными обёртками.
Да только внутри они ещё хуже, чем злые.
И вот добрая фея невзлюбила меня и превратила в дурацкое существо ― с пропеллером на спине, в широких штанах на лямках и широко открытым ртом, в который дети совали всё что угодно ― от жевательных резинок до орехов.
Вы, звери, жевали чужие резинки? Впрочем, кого я спрашиваю?
И я прожил долгие годы в таком обличье ― но фее этого было мало, она натравила на меня всех детей. И я играл на дудочке (я так люблю играть на дудочке), дети лезли ко мне, тормошили и тилибомкали.
Первыми от этого ужаса из города бежали крысы, я бросился за ними, но дети преследовали нас.
Наконец, я обессилел и отстал от своих любимых крыс. Мне пришлось спрятаться в этой чащобе, в замке какого-то барона, которого я случайно съел вместе с вареньем. Пришлось, правда, договориться с Серым волком, чтобы он подъедал случайно напавших на мой след детей.
Но дети сами поймали Серого волка и расправились с ним. Теперь они живут у меня в замке, хоть и несколько притомились. Праздник непослушания всегда приедается.
Так вот…
На следующий день перед замком появился бродячий цирк. Осёл прядал ушами возле телеги, на которой кот показывал фокусы, пёс плясал, а маркиз Барбарис летал над ними, как настоящий акробат под куполом.
Представление всё длилось и длилось, но никак не могло закончиться. И когда телега медленно двинулась по дороге, дети зачарованно пошли за ней.
Мелодия была так себе, да и фокусы были неважные, но развлечений в замке было так мало, что все безропотно шли за телегой.
Маркиз летел впереди, показывая дорогу.
Наконец, они пришли в Гамельн.
Маркиз долго что-то искал, заглядывал в подвальные окна, пока, наконец, из одной дыры не выглянула молодая крыса, судя по всему, единственная в этом городе. Она огляделась, пошевелила усиками и вдруг поцеловала маркиза Барбариса в нос.
Тут у маркиза отвалился пропеллер-крестовина, и он стал как-то выше ростом.
Дурацкие штаны на лямках превратились в прекрасный серый сюртук, а на голове у маркиза Барбариса возникла треуголка.
Он обернулся к непоротым и некормленым детям:
― Дети мои, ― сказал он, ― Мы прощаемся. Я привёл вас в Гамельн. Наши странствия окончены ― вы дома.
Он, не выпуская из рук крысы, устроился на повозке, в которую по-прежнему был впряжён осёл. Ослу всё это нравилось ― потому что он был настоящий осёл.
Дети угрюмо молчали. Домой им не хотелось.
Наконец, самый маленький из них, совсем малыш, вышел вперёд:
― А ты обещаешь вернуться?
― Да не вопрос, ― ответил маленький человечек. ― Но сначала пусть к вам вернутся крысы.
2022
Шведская модель
Камень, ножницы, бумага…
Русское присловье
1
Мы во всю мочь спорили, очень сильно напирая на то, что у шведов есть какая-то модель, а у нас её нет, и что потому нам, людям без модели, со шведами опасно спорить ― и едва ли можно справиться. Словом, мы вели спор, самый в наше время обыкновенный и, признаться сказать, довольно скучный, но неотвязный.
Мелькали слова «шведская стенка», «шведская спичка», «шведская семья» и «шведский стол».
Из всех из нас один только старик Федор Иванович Сухов не приставал к этому спору, а преспокойно занимался разливанием чая; но когда чай был разлит, и мы разобрали свои стаканы, Сухов молвил:
― Слушал я, слушал, господа, про что вы толкуете, и вижу, что просто вы из пустого в порожнее перепускаете. Ну, положим, что у господ шведов есть какая-то непонятная «модель», а у нас «модели» нет, а только воруют повсеместно, ― все это правда, но всё-таки в отчаяние-то от чего тут приходить? Ровно не от чего.
― Как не от чего? И мы, и они чувствуем, что у нас с ними непременно будет столкновение и они нас вздуют. Кроме авоськи с небоськой, батюшка мой, не найдется помощи.
― Пускай и так. Только опять: зачем же так пренебрегать авоськой с небоськой? Нехорошо, воля ваша, нехорошо.
― Да, только не в деле со шведами.
― Нет-с: именно в деле со шведом, который без расчета шагу не ступит и, как говорят, без инструмента с кровати не свалится; а во-вторых, не слишком ли вы много уже придаете значения воле и расчетам? Вот, былочи, мы со шведами так столкнулись, что любо-дорого! И помнит вся Россия про день… Полтавы, разумеется. На мой взгляд, не глупее вас был тот англичанин, который, выслушав содержание «Двенадцати стульев», воскликнул: «О, этот народ неодолим». ― «Почему же?» ― говорят. Он только удивился и отвечал: «Да неужто кто-нибудь может надеяться победить такой народ, из которого мог произойти такой подлец, как Бендер, да они его ещё и любить будут». Впрочем, я не хвалю моих земляков и не порицаю их, а только говорю вам, что они себя отстоят, ― и умом ли, глупостью ли, а в обиду не дадутся; а если вам непонятно и интересно, как подобные вещи случаются, то я, пожалуй, вам что-нибудь и расскажу про одного шведа.
2
Итак, лет двадцать назад (я не виноват, что так отчего-то начинаются все нынешние истории) я заразился модной тогда ересью (за что осуждал себя неоднократно впоследствии): бросил казённую службу и устроился в одно из тех предприятий, которых наплодилось тогда в избытке. Я был заморочен мыслью о «честных деньгах», о той свободе, что якобы начинается за воротами казённого здания. Хозяева мои были англичане. Один отчего-то играл на саксофоне, а второй ― на волынке.
Чем только мы не занимались ― торговали нефть и газ, не брезговали пилёным лесом и алюминием, но иностранцы мне попались неопытные, или, как у нас говорят, «сырые», и затрачивали привезенные сюда капиталы с глупейшею самоуверенностию.
Зачем-то они решили заняться воздушным транспортом и выписали в Россию своего приятеля, шведа Карлсона.
Так как Карлсон и есть тот герой, о котором
