Надежда Крупская - Общие вопросы педагогики. Организация народного образования в СССР
Я хотела бы остановиться сейчас на одном вопросе. Массы поднялись к сознательной жизни, великие идеи Октября докатились до глухих углов, до отдаленных деревень нашего Союза. Мы подошли вплотную к преобразованию всех основ нашей жизни на социалистических началах. То, о чем писал Ленин в своих последних статьях, стало очередной задачей. Возьмем пример. Нам надо поднимать сельское хозяйство. Но задача стоит уже не так, как она стояла еще недавно. Нам надо уже не просто агитировать за улучшение хозяйства, за вспашку на зябь, за утепление хлевов, за кормление по нормам, и пр., и т. д.
Мы подошли к вопросу о реконструкции, о преобразовании самих основ сельского хозяйства. Перед нами вплотную встала задача — создание крупных хозяйств на основе добровольного объединения теперешних мелких и мельчайших крестьянских хозяйств. Эта задача требует гораздо более глубокого знания деревни, гораздо лучших организационных навыков, гораздо более умелого ведения пропаганды. С другой стороны, кооперирование требует от самих крестьян гораздо более высокого культурного уровня, общественных навыков, грамотности. Мы вплотную упираемся тут в вопрос о малокультурности всего нашего деревенского уклада. И тут мы вспоминаем все, что говорил нам Ильич об учебе. Пять лет тому назад на IV конгрессе Коммунистического Интернационала он говорил: «…каждый момент, свободный от военной деятельности, от войны, мы должны использовать для учебы и притом с начала.
Вся партия и все слои России доказывают это своей жаждой знания. Это стремление к учению показывает, что важнейшей задачей для нас является сейчас: учиться и учиться. Но учиться должны также и иностранные товарищи, не в том смысле, как мы должны учиться — читать, писать и понимать прочитанное, в чем мы еще нуждаемся. Спорят о том, относится ли это к пролетарской или буржуазной культуре? Я оставляю этот вопрос открытым. Во всяком случае, несомненно: нам необходимо прежде всего учиться читать, писать и понимать прочитанное»[47].
В заключение этой своей речи Ильич сказал: «Я убежден в том, что мы должны в этом отношении сказать не только русским, но и иностранным товарищам, что важнейшее в наступающий теперь период, это — учеба. Мы учимся в общем смысле. Они же должны учиться в специальном смысле, чтобы действительно постигнуть организацию, построение, метод и содержание революционной работы»[48].
Если мы оглянемся на пройденные пять лет, то увидим, что для иностранных товарищей минувшие годы были годами учебы — часто учебы очень тяжелой, учебы на ошибках.
Мы знаем, как мы учились на наших ошибках, как учились на них миллионные массы. Мы знаем, как, подытоживая опыт, Ильич расценивал пройденный путь. Каждой стране надо постоянно учиться лучше организовываться, организовывать массы, сплачивать крепкий, стойкий центр, следить, чтобы были приводные ремни между центром и массой, надо, чтобы все винтики и колесики организации были правильно прилажены; надо уметь подходить к массам, вести их за собой, будить их самодеятельность, надо знать, когда какой вопрос выдвинуть, за какое звено ухватиться. В этом отношении мы прошли многолетнюю учебу. Я не могу подробно остановиться, чему и как за минувшие пять лет научились иностранные товарищи, это мог бы быть предмет большой, обстоятельной статьи или брошюры.
Я хочу остановиться на другом вопросе — на нашей учебе, той учебе, для которой Ильич советовал использовать каждую минуту.
Конечно, было бы смешно отрицать, что мы за эти пять лет очень многому научились. Народ стал грамотнее, стал больше читать газеты, больше и лучше разбираться в окружающей жизни и событиях. Но достаточно ли мы учились? Надо прямо сказать — недостаточно. Между тем спросом, который предъявляет жизнь на учебу, и нашей фактической учебой ножницы расходятся до чрезвычайности. Жизнь, вся современная организация ее требуют высокой культурности населения, а прошлое держит еще властно широкие массы во тьме. Тут нужна напряженнейшая работа.
На пороге пятого года, который мы живем без Ильича, отпала ли задача, выставленная Ильичей пять лет тому назад? Перестала ли учеба быть для нас главнейшей задачей момента? Нет, мы сейчас должны еще напряженнее учиться, помня, что передышка, которую мы имеем пока, каждую минуту может быть сорвана нападением на нас.
Мы сейчас уже имеем начало, которое облегчает нам дальнейшую учебу. Но, если мы посмотрим, как идет, например, работа в хозяйственной области, мы должны прямо сказать, что в культурной области той напряженности, той четкости, которую мы имеем в хозяйственной области, мы не видим.
И если Ильич говорил о том, что иностранным товарищам надо продумать организацию, построение, метод и содержание революционной работы, то нам, в нашем Советском Союзе, пожалуй, надо глубже продумать организацию, построение, метод и содержание нашей культурной работы.
В области просвещения у нас работает Комиссариат народного просвещения. Но и сам комиссариат это знает, и об этом четко сказано в программе пашей партии, что комиссариат должен в своей работе опираться на массы. Нам надо продумать и лучше наладить связь массы с органами народного просвещения.
Нам надо лучше продумать построение нашей просветительной работы — продумать, как все в области народного просвещения должно быть увязано между собою, как одна балка должна крепить другую.
Нам надо лучше продумать, как вести всю культурную работу, как сделать ее наиболее плодотворной, более эффективной, как принято сейчас говорить.
Наконец, нам надо посмотреть па содержание нашей культурной работы, есть ли полная увязка, полное соответствие между запросами масс и их удовлетворением.
Вот почему Агитпроп ЦК ВКП(б) созывает весной партийное совещание по вопросам народного образования.
Было бы ошибочно думать, что это дело только Агитпропа и органов народного образования. Нет, это дело общенародное. И как пастушонок глухой деревни Саратовской губернии заботится о. том, — чтобы его «друг» народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский делал «те распоряжения, которые надо», так о том же надо заботиться и каждой организации.
Мне кажется, что отделы по работе среди женщин должны развить тут особо большую подготовительную работу. Вопросы организации, построения, методов и содержания просветительной работы должны стать вопросами, обсуждаемыми на делегатских собраниях и т. п. Конечно, мудреных слов употреблять не надо, но обсудить по существу все эти вопросы надо. Надо внимательно прислушиваться к тому, что говорят делегатки, работницы и крестьянки. Надо записывать каждое меткое выражение, каждую новую мысль, чтобы к партсовещанию иметь организованное мнение делегаток.
Весь вопрос очень большой важности, он должен быть основательно еще подработан.
Если мы всерьез хотим продвигать широчайшим образом вопрос о поднятии культуры, — надо вопросы партсовещания по народному образованию прорабатывать возможно шире, вместе с массой.
1928 г.
О ЛЬВЕ ТОЛСТОМ
(ВОСПОМИНАНИЯ)
Впервые я услышала о Л. Толстом, когда мне было лет десять. Мать читала «Войну и мир», очень увлекалась ею. Мне она прочитала из «Войны и мира» о Пете Ростове, об его увлечении войной и его смерти. И странным образом у меня образ Пети сочетался с виденной мною в тот год выставкой картин Верещагина. Это было года два спустя после турецкой войны. С тех пор я стала любить Л. Толстого.
Читать я его стала лет тринадцати, по многу раз перечитывала все его рассказы и романы, только «Анну Каренину» почему-то читала позднее, лет шестнадцати. Мне особенно нравилось «Семейное счастье».
Когда мне попался IV том с педагогическими сочинениями Л. Толстого, они особенно увлекли меня — я в те времена мечтала о том, что стану сельской учительницей. Что мне, подростку, так нравилось у Л. Толстого? Во-первых, то, что он так хорошо знал деревню и ее быт. Я знала деревню, у меня было немало приятелей среди деревенских ребят, и я видела, что Л. Толстой отображает деревню, как она есть. Потом мне нравилось очень, что он в каждом ребенке видит человека и уважает его личность. У нас в доме отец с матерью часто говорили о воспитании. Слушая их, я пришла к убеждению, что детям надо предоставить как можно больше самостоятельности, как можно меньше опекать их. Я весьма рьяно отстаивала свои ребячьи права. Мне разрешалось читать, что я хочу, дружить, с кем я хочу, не ходить в гимназию, если мне не хочется, и т. д. Поэтому я советовалась о том, что мне читать, не пользовалась правом не ходить в гимназию и т. д.
Я еще так живо помнила, как мучилась я в одной школе, где пробыла год, мучилась формальным отношением, постоянным недоверием ко мне учителей и особенно классной дамы, какой затоптанной, ненужной я себя там чувствовала, как плохо училась, как чуждалась других ребят. И я была благодарна Л. Толстому, что он уважает ребенка. Мне было любо, что Л. Толстой написал статью «Кому у кого учиться: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»; на всю жизнь врезалось в память, как Л. Толстой с ребятами писали рассказ и как ходили потом ночью по деревне и говорили о самом задушевном. Запомнилась еще тогда сцена, как дворовая девчурка, все время молчавшая, вдруг под влиянием рассказа Л. Толстого сначала робко, а потом все смелее заговорила. И я переживала то, что чувствовал Л. Толстой; он писал — точно тайну какую-то подсмотрел, точно на его глазах цветок какой-то распустился. Мне казалось, что Л. Толстой понимал, как бережно надо относиться к детям, дать им развернуться, осознать жизнь.
