Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы - Анц ИМ
Надо ли теперь подчёркивать, как необходимо лояльное отношение к цензуре — по «справедливости»? Так ли она страшна, и надо ли её всегда бояться? Ведь место ей не где-то в зауженном частном или общественном обиходе, а повсюду, куда проникает интерес человека. Она — составляющая всех нас, где бы мы ни находились.
Этого не могут не учитывать и средства массовой информации. Их ориентирование на запрет цензуры, предусмотренное законами, конечно, является вынужденно-обязательным, поскольку в законах, как уже было сказано, закреплено сдерживание главным образом такого запретительства, где интерес выдвигается преимущественно в чиновничьем истолковании, вследствие чего ополитизированное в государственном праве почти всегда идёт рядом с корыстным.
Как и свободам, запрещениям никогда не может быть ни определённого числа, ни точной меры. И подобно свободам их «производимость» или — необходимость должна выражаться через их достаточное, чёткое осознание людьми. Осознание не только всегда всецело общественное, но часто и «выделенное» из общественного, «относительное» — корпоративное иди даже частное.
Что дело обстоит именно таким образом, подтверждается следующим фактом из истории России: до принятия основного закона в новейшие её сроки на её территории не существовало и конституционной нормы о всеобщем запрете цензуры (ещё в 80-ые годы ХХ века в СССР имела место её отмена в её коммунистическом, «старом» виде, а — не запрещение); «будто бы» обходились установкой из теперешнего закона о СМИ, но и то — не после его ввода в действие, а уже с августа 1991 года, значит ещё при действовавшем тогда советском законе «О печати и других средствах массовой информации», — то есть, выходило, что в стране цензурой можно было в тот период совершенно «в законе» «пользоваться» («разрешено всё, что не запрещено!») в общей сложности более двух лет.
Создавалось впечатление, что за шумными разговорами о свободе слова и гласности было тогда вроде как «не до того». И что ещё более удивительно, — какого-либо вреда ни государство, ни общество при этом не испытали, и по такому серьёзному поводу нигде не возникало даже сколько-нибудь ощутимой тревожности.
Больше и возбуждённее рассуждали в то время, как помнится, не о цензуре и о таящихся в ней угрозах, а о другом, что было связано только с необходимостью добиться независимых статусов для СМИ.
13. ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ
Индивидуальная человеческая любовь, та, которая извечно объединяет людей разных полов по их выходе из детства, представляет собою безотчётный позыв плоти к видовой репродукции. Это свободное внутреннее чувство в каждом. Оно естественно как потребность и не может перестать быть таковым, наподобие потребности осязать, видеть, слышать или говорить, и это та причина, по которой оно не подлежит управлению чьей-то посторонней волей или быть отторгнутым.
Вполне объяснимо и то специфичное, из-за чего в каждом человеке ему, этому чувству, «предписано» утоляться через ответное, встречное, взаимное его проявление со стороны избранника или избранницы. У которых оно также естественно, неотторгаемо и неотвратимо.
Отсюда проистекает главное в природе любви — её свобода. Вовсе не отвлечённая. Свободным должен быть выбор и полюбившегося одного партнёра и ответный встречный позыв другого. Логика тут уводит ещё дальше — в область неограниченного количества избираемых для каждого, отдельно взятого субъекта. В этом случае речь идёт, безусловно, об избирательности как действии, каждый раз имеющем свою временну́ю дистанцию — свой «календарь».
Уже наших далёких и во многом ещё диких предков, живших замкнутыми родами и племенами и создававших свои неписаные поведенческие установления, сильно озадачивала ситуация с наличием и статусом «такой» любви.
Ведь и в те доисторические времена каждый, кто взрослел и становился взрослым, хорошо понимал, насколько она привлекательна и прекрасна — как составная мира чувственности и наслаждений. В какой мере она должна была допускаться и ограничиваться? Этого никто не знал.
Между тем по мере удаления человечества от состояния своей дикости сферу своего «воплощения» свободная любовь стремительно расширяла. Постоянно умножались варианты сексуальных отношений, воспринимавшиеся как извращённые и развратные, в том числе те, где допускались совокупления прямых родственников или партнёров одного пола.
Такое развитие события получали вовсе не случайно.
Они были следствием стремительного преобразования человека в осознававшую себя свободную личность общественного, коллективистского типа, с её устремлениями к прогрессу, к будущему. Ведь на том, давнем этапе своей истории люди настойчиво учились пользоваться и другими свободами, с чем, кстати, как и в дни нынешние, уже тогда не всё обстояло благополучно.
Свобода в половых отношениях слишком часто и плотно бывала связана с ущербом тому образу жизни людских объединений или их ассоциаций, который устаивался и требовал своей дальнейшей стабилизации.
Вопреки пожеланиям стабильности, гарантировавшей прежде всего материальное благополучие, развратом и извращениями словно тараном повергались обычаи, традиции и другие важнейшие общественные ценности, тот свод непрерывно копившихся неписаных правил поведения, какими, чтобы не происходило их «порчи», свободу в любом её виде требовалось «пускать в оборот» уже не иначе как с определёнными условиями для каждого индивидуума — в виде личных или групповых обязательств и обязанностей перед «остальными» людьми.
При отсутствии понятий о юриспруденции свободы и ограничения в тот период ещё не были «скреплены» письменными декларациями и законами. В такой «упаковке» ими начнут пользоваться при возникновении государственности. Пока же, неоформленные в записях, они представляли собою ту сложнейшую сферу человеческой духовности, которую, в её основной, «верховной» части позже поименовали естественным правом.
Зарождалось оно, как это приходится его понимать сегодня с учётом присущей ему цельности, хотя и в разные исторические сроки, но по единому образцу на всех континентах земли, в связи с чем, не впадая в ошибку, можно говорить об его одномоментном появлении в одной, хотя, может быть и весьма обширной, местности.
Далее, при возраставшей потребности племён и иных объединений в экспериментах кочеваний, оно неизбежно должно было распространяться по другим территориям, где разные объединения могли расселиться.
Никогда ничего возвышенного оно, естественное общечеловеческое право, не выражало, несмотря на наличие в нём признаков непреходящих желаний, надежд и расчётов — идеалов. Позади и впереди людские сообщества вынуждались противостоять рутине, обыденностям, лишениям, обходить их или бороться с ними. Причём столь унылая картина будней нередко менялась вовсе даже не к лучшему.
В том, если иметь в виду невозможность управления чувствами и — ограничивать индивидуальные, личностные свободы, прежде всего в областях межполовых отношений и в
