Иоахим Гофман - Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)
Итак, совпадающие показания военнопленных, а также найденные трофейные документы и подслушанные радиотелефонные разговоры не оставляют сомнений, что убийства пленных продолжались и в 1942–43 гг. При этом следует иметь в виду, что такие злодеяния, как в Феодосии, Гришино, Красноармейске и других местах, всегда можно было вскрыть и расследовать лишь в том случае, если немецким войскам (что в дальнейшем ходе войны случалось уже редко) случайным образом удавалось вновь занять арены такой резни. Пусть два сообщения еще раз прояснят, какую озверелость вызвала в Красной Армии советская военная пропаганда. Так, в 875-м стрелковом полку 158-й стрелковой дивизии убийства пленных, в которых лично участвовали начальник штаба майор Борисов и другие офицеры, были обычным явлением. Принадлежавшая к полку санитарка Зина Красавина призналась, что в марте 1943 г. по распоряжению начальника особого отдела НКВД Самарина собственноручно пристрелила немецкого военнопленного и после этого была награждена орденом Красного Знамени. На участке другой дивизии, как сообщил свидетель, в октябре 1943 г. еще способных ходить немецких раненых группами уводили в ущелье, «там выстраивали в ряд перед расстрелянными до этого и расстреливали пулеметами или автоматами. Я видел расстрел двух таких групп… В долине я увидел на месте казни ок. 200 тел расстрелянных уже до этого».
Как же реагировал германский Вермахт на беспрерывную череду убийств своих солдат? Как упоминалось, Верховное главнокомандование Вермахта уже в июле 1941 г. запретило все меры возмездия, поскольку такие «меры возмездия ввиду русского менталитета не достигли бы результатов и способствовали ненужному ужесточению борьбы». Главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич также придерживался мнения, что меры возмездия в отношении Советского Союза, в отличие от западных держав, останутся безрезультатными и, кроме того, окажут негативное воздействие на сами по себе благоприятные перспективы собственной фронтовой пропаганды в Красной Армии. Невзирая на «грубые нарушения международного права со стороны русских», соответствующий приказ был направлен во все дивизии Восточного фронта. 1 июля 1941 г. было одновременно сообщено о решении «фюрера и Верховного главнокомандующего» обращаться с женами «офицеров и комиссаров» и вообще со всеми советскими женщинами, «носящими оружие по приказу, как с военнопленными, если их застают в униформе». Напротив, в случае ношения гражданской одежды они должны были лишаться международно-правовой защиты и считаться партизанами.
5 июля 1941 г. командующий 6-й армией генерал-фельдмаршал фон Рейхенау велел расстрелять по приговору военно-полевого суда майора Турту из 781-го стрелкового полка 124-й стрелковой дивизии, поскольку, как сказано в приказе о казни, эта дивизия «на глазах и при попустительстве» «офицеров, целиком и полностью ответственных за злодеяния своих подчиненных», с 22 июня 1941 г. «планомерно истязала, мучила, увечила и убивала немыслимым до сих пор жестоким и зверским образом немецких солдат всех рангов, попадавших в ее руки ранеными или не ранеными». Хотя Рейхенау, собственно, признавал традиционные принципы обращения с военнопленными и в отношении Красной Армии, он все же считал себя обязанным перед «убитыми товарищами» «жестко и справедливо покарать» офицеров 124-й стрелковой дивизии. Во всяком случае, при этом к тому же речь шла об обоснованной единичной репрессии, которая, возможно, постигла даже ответственного.
Ведь в целом немецкие командные структуры, похоже, не отходили от заповедей международного права в отношении пленных и на Востоке. Например, 10 июля 1941 г. батальонный врач 2-го батальона 53-го моторизованного пехотного полка доложил дивизионному врачу 14-й моторизованной пехотной дивизии, что на плацдарме Дзисна 8 июля 1941 г. 1 офицер, 8 унтер-офицеров и 65 солдат его полка попали в руки врага, частично в раненом состоянии, и все они, как показало расследование, были «планомерно, по отданному приказу» убиты выстрелами в затылок, ударами штыком и прикладом. У ряда раненых были установлены «ужаснейшие увечья». Когда потрясенный этим обер-лейтенант медицинской службы попросил теперь указаний от своего профессионального руководителя, как ему впредь относиться к раненым русским, поскольку, как он писал, «мне после этого пережитого преступного отношения врага к нашим раненым трудно продолжать вести себя так, как я считал это своим долгом до сих пор», он получил характерный ответ. Начальник штаба 3-й танковой группы генерал-майор фон Хюнерсдорф 13 июля 1941 г. велел сообщить батальонному врачу, что «по принципиальным соображениям не следует отходить от сложившегося отношения немецких солдат к раненым врага». Он потребовал только, чтобы при этом не страдало обеспечение собственных раненых.
Когда в августе 1941 г. после убийства и изувечения 19 немецких раненых и двух солдат-санитаров в машине Красного Креста командованию 17-й армии было предложено расстрелять за это в виде возмездия высокопоставленных офицеров советских 6-й и 12-й армий, командующий армией, генерал пехоты фон Штюльпнагель отклонил и это неприемлемое предложение с совершенно аналогичным обоснованием. И когда после резни в Гришино-Красноармейске немецкими солдатами овладело безмерное ожесточение, командир 40-го танкового корпуса генерал-лейтенант Генрики 3 марта 1943 г. издал специальный приказ, в котором он предостерегал свои части против актов возмездия за эти события. «Однако мы хотим придерживаться солдатского принципа, — говорится там, — что пленный противник в униформе, который больше не может вести борьбу и безоружен, должен находиться в лагере для пленных.»
Председатель Международного военного трибунала, судья лорд Лоуренс в Нюрнберге 22 марта 1946 г. не пожелал допустить в качестве доказательного документа заявленную адвокатом д-ром Штамером Белую книгу правительства германского Рейха «Большевистские преступления против военного права и человечества» (1-е издание, 1941 г.). Лоуренс прислушался к требованию советского главного обвинителя генерала Руденко, который позволил себе назвать собранные там документы судебных расследований «выдумками и фальшивками» «фашистской пропаганды», предназначенными исключительно для того, чтобы «скрыть преступления, совершенные фашистами». Поскольку жертвами расследованных и документально подтвержденных злодеяний являлись лишь немецкие и союзные им солдаты, Международный военный трибунал, в полном соответствии с Лондонским уставом, счел такое доказательное средство «несущественным». Именно это обстоятельство оправдывает приведение хотя бы нескольких из бесчисленного множества подкрепленных документами дел об истязаниях немецких военнопленных, которые в публицистике о германско-советской войне в иных случаях обычно сознательно и методично предаются забвению.
Глава 12.
«Ни пощады, ни снисхождения».
Зверства Красной Армии
при продвижении на немецкую землю.
Советский Союз отказался признать Гаагские конвенции о законах и обычаях войны и Женевскую конвенцию. Пренебрежение международным военным правом — таков был и порочный дух, в котором в 1944–45 гг. производилась оккупация восточных провинций Германского рейха войсками Советского Союза. Вторжение Красной Армии в Восточную Пруссию, Западную Пруссию и Данциг, в Померанию, Бранденбург и Силезию всюду равным образом сопровождалось злодеяниями, подобных которым в новой военной истории еще поискать. Массовые убийства военнопленных и гражданских лиц любого возраста и пола, массовые изнасилования женщин, даже старух и детей, с отвратительными сопутствующими явлениями, многократно, подчас вплоть до смерти, умышленные поджоги домов, сел, городских кварталов и целых городов, систематическое разграбление, мародерство и уничтожение частной и общественной собственности и, наконец, массовая депортация мужчин, а также женщин и молодежи в трудовое рабство Советского Союза — обычно с отделением матерей от их детей и с разрывом семейных уз — таковы были выделяющиеся признаки события, которое вопиюще противоречило принципам упорядоченного ведения войны.
Убийства как тягчайшее нарушение закона производились многообразным образом. Колонны беженцев давили танками или расстреливали, мужчин (а также многих женщин после изнасилования) расстреливали, забивали или закалывали подскочившие танкисты и пехотинцы. Гражданских лиц убивали повсеместно в домах и на улицах, а в некоторых зданиях, лесных сторожках, амбарах и сараях подчас сжигали и живьем. Мужчин, которые пытались защитить от изнасилования своих жен и дочерей, как правило, убивали точно так же, как женщин, оказавших сопротивление акту насилия. Вновь и вновь сообщается о садистских убийствах на сексуальной почве, а иногда даже об осквернении уже убитых до этого. В ходе так называемой «денацификации» расстреливались члены НСДАП и ее подразделений или прочие «фашисты», например, местные крестьянские руководители — ортсбауэрнфюреры, во многих случаях также чиновники и служащие гражданской администрации и, естественно, служащие полиции, вообще носители униформы общественных служб — безразлично, были ли они железнодорожниками, почтовыми служащими, пожарниками, лесничими, далее члены Имперской службы труда или организации Тодта, кроме того, очень часто и так называемые «капиталисты» — крупные землевладельцы, крестьяне, лавочники, домовладельцы, далее все, кто, как мальчики из Гитлерюгенда, каким-либо образом считались потенциальными «партизанами», и очень часто жильцы домов, в которых находили немецких солдат или оружие. Формальным основанием служил изданный наркомом внутренних дел СССР Берией приказ НКВД № 0016 от 16 января 1945 г. Советы расстреливали или забивали во время депортации «мобилизованных немцев» всех тех, кто не мог поспеть из-за нехватки сил, а в пыточных подвалах НКВД многие из допрашиваемых умирали под нечеловеческими пытками. Подчас, как доказывают примеры Неммерсдорфа в 1944 г. и Метгетена в 1945 г., жители целых населенных пунктов, мужчины, женщины и дети, подвергались резне просто потому, что они были немцами. Разнузданные действия подстрекаемой советской солдатни не имели установленных правил.
