Бен Чу - Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!
Другие европейские народы также всегда были рады преподать китайцам похожий урок. После боксерского восстания 1899 года в Китай были отправлены немецкие войска для защиты европейских граждан, а также коммерческих интересов Второго рейха. Перед отплытием корабля с солдатами в порту Бремерхафен на Северном море к войскам обратился с речью кайзер Вильгельм II: «Встретив врага, уничтожайте его. Никого не щадите. Пленных не берите. Те, кто попадет к вам в руки, должны заплатить жизнью. Когда-то, тысячу лет назад, гунны под водительством короля Аттилы покрыли себя славой, отголоски которой и поныне слышны в легендах и обычаях. Должны и вы прославить слово «немец», так чтобы в Китае даже через тысячу лет помнили его, чтобы ни один китаец никогда не посмел даже просто косо взглянуть на немца!»
Немецкие войска действовали в полном соответствии с данными им отвратительными инструкциями. Они, правда, прибыли слишком поздно и не были уже в состоянии подавить и в самом деле кровожадное боксерское восстание, но это не помешало им действовать с чрезвычайной жестокостью в окружающих Пекин деревнях. В Европе об этом было хорошо известно. От упоминания Аттилы в речи кайзера произошло прозвище «гунны» — так часто называли немецких солдат во время Первой мировой войны. Впрочем, солдатня других государств отличалась не меньшей хищностью. В дни наступившего после боксерского восстания хаоса французский романист и искатель приключений Пьер Лоти не раз вторгался в пределы Запретного города. «Так интересно каждый день открывать шкафчики и сундуки, находя здесь все новые сокровища. Я уехал из дома с одним чемоданом. Я возвращусь с целой кучей багажа», — хвастался он в письме к жене. Не обязательно быть воинственным «фэнь цин», чтобы подобные описания вызывали у вас отвращение. Историкам свойственно, качая головой и цокая языком, указывать на то, что в эпоху династии Мин Китай «повернулся к миру спиной», после того как император запретил путешествия в чужеземные страны. Тем не менее легко представить себе, что в конце жестокого XIX века многие простые китайцы желали, чтобы европейцы были в равной степени настроены заниматься собственными делами и не лезть в чужие.
В китайском национализме есть еще один элемент, на который, как правило, не обращают внимания, а именно его близость к реформаторскому движению. Путеводная звезда китайской реформаторской интеллигенции поздней эпохи Цин, Лян Цичао, стал радикалом после поражения, нанесенного Китаю со стороны модернизированной японской армии в неравной войне 1895 года. Лян писал, что поражение пробудило китайский народ от «четырехтысячелетнего сна». Изучение трудов европейских политических философов привело Ляна к выводу, что причина могущества индустриализованных стран Запада лежит в их конституционном строе. Эти государства сильны благодаря своему демократическому устройству.
Лян ратовал за конституционную монархию, которая могла бы гарантировать свободу личности и привлекла бы народ к принятию воздействующих на судьбу страны решений, в то же время сосредоточившись на обеспечении безопасности государства. Соперник Ляна, диссидент-республиканец Сунь Ятсен, также выстраивал свою программу вокруг националистической идеи, объявив ее одним из «Трех народных принципов». С годами связи между демократами и националистами крепли. Студенческие протесты и участие интеллигенции в так называемом Движении 4 мая были в 1919 году вдохновлены охватившим население гневом по поводу завершившего Первую мировую войну Версальского договора, по которому, согласно решению европейских сторон, власть над прежде подконтрольными Германии китайскими территориями в Шаньдуне, вместо того чтобы вернуться к Китаю, передавалась Японии. Идейный вдохновитель Движения 4 мая Чэнь Дусю объяснял, почему национализм и демократия в равной мере необходимы для спасения нации. «Мы должны откликаться на требования времени, и национализм стал воистину лучшим средством, с помощью которого китайцы смогут найти путь к спасению, — доказывал он. — Но чтобы вооружиться этой идеей, китайцам надо сначала понять ее смысл… современный национализм является чертой демократических наций, а не наций рабов».
В наши дни идеология, связывающая национализм с политическими реформами, сильна как никогда. Националисты призывают не только к более жесткой внешней политике, но также и к политической либерализации. После протестов 1999 года перед американским посольством в Пекине Ван Сяодун, один из представителей китайской неокоммунистической идеологии, выступил с критикой в адрес подконтрольных государству новостных каналов, не сообщивших о том, что китайское правительство согласилось оплатить ущерб, нанесенный зданию посольства в Пекине во время протестов. Ван заявил, что Китаю нужны правдивые средства массовой информации и правительство, интересующееся мнением народа по поводу подобных уступок. Он пошел дальше, бросив прямой вызов партии своим высказыванием о том, что у народа есть право требовать отставки тех политических лидеров, которые не могут защитить национальные интересы. В более недавнее время, в 2012 году, участники антияпонской демонстрации в Гуанчжоу вышли с транспарантом: «Преобразуйте ярость в силу. Требуйте политических реформ». Коммунистическая партия может раздражаться по поводу выступлений отбившихся от рук и представляющих угрозу китайской экономике уличных националистов, однако в гораздо большей степени партийные кадры напуганы перспективой оказаться сметенными движением националистов, ратующих за демократию.
Один из националистически настроенных блогеров, Ли Чэнпэн, написал недавно о том, что разочаровался в политике своего правительства после того, как стало известно, что школы, под обломками которых во время сычуаньского землетрясения 2008 года погибли сотни детей, разрушились из-за строительных нарушений, произошедших по вине коррумпированных местных чиновников. Ли призывает к новому виду патриотизма, такого, который бы поставил во главу угла внутренние политические реформы. «Патриотизм означает сокращение строительства новых роскошных офисов для бюрократов и возведение полезных построек, нужных крестьянам, — пишет он. — Патриотизм означает поглощение меньшего количества байцзю (китайская водка) за государственный счет. Патриотизм означает свободу передвижения по собственной стране для наших граждан и предоставление нашим детям права самим выбирать город, в котором они хотели бы учиться. Патриотизм означает возможность говорить правду. Патриотизм означает чувство собственного достоинства у народа».
Я не утверждаю, что китайский национализм абсолютно безобиден по своей сути. Тем не менее не следует упускать из виду его прогрессивную составляющую. Важно также понять, что в китайском обществе ведется живая дискуссия о том, каким образом народ может достойно выражать свой патриотизм. Историк Юань Вэйши приобрел известность в 2006 году после того, как опубликовал статью в «Точке замерзания» — приложении к государственному изданию «Чжунго циннянь жибао» (ежедневная газета «Китайская молодежь»), в которой раскритиковал китайские школьные учебники истории. В этой статье Юань выступает за прогрессивный и непредвзятый патриотизм. «Не подлежит сомнению, что мы должны любить Родину, — пишет он. — Однако существуют два вида любви к Отечеству. Один из них — возбуждение националистического угара… В том, как отбираются и преподносятся исторические материалы, прослеживается тенденция обращаться лишь к тем из них, которые говорят в пользу Китая, неважно, являются ли они правдой или выдумкой. Я предлагаю иной подход: беспристрастный анализ фактов; справедливо то, что справедливо, и дурно то, что дурно; следует спокойно, объективно и всесторонне рассматривать все конфликты с внешним миром».
Контроль над школьными программами, осуществляемый компартией, и постоянное упоминание пережитого Китаем «века унижения» безусловно не содействуют обретению той зрелости, к которой призывает Юань Вэйши. Не помогает и неспособность режима объективно оценивать даже собственную историю. Двойное бедствие двадцатого столетия — Большой скачок и культурная революция — преподносится в школьных учебниках в приглаженном виде, поскольку является продуктом деятельности компартии. И все-таки нет оснований считать, что китайский народ никогда не придет к более зрелому и толерантному патриотизму. И нет причин полагать, что мировоззрение китайцев всегда будет отражать историческое «чувство обиды» в большей степени, чем мировоззрение тех европейских народов, которые так же мучительно страдали в огне пожаров девятнадцатого и двадцатого столетий. Подобно России, Китай должен найти выход из тоталитарного коммунизма. Подобно Индии, он должен преодолеть наследие колониального насилия. Перед Китаем стоят серьезные задачи, но не нужно думать, что эти задачи уникальны по своей природе.
