Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Если я правильно понимаю, получается, что Платонов не русский, Бабель не еврейский, а читатели просто узнают, русское и еврейское, по ним. Для Платонова — это довольно оригинальный взгляд, по-моему, такой взгляд иностранца. А для Бабеля — нет, конечно, все, что я знаю, чисто практически, я знаю от Бабеля. В этом смысле верно. Но он заведет куда-нибудь к черту, вроде того, что я не люблю «Собачье сердце», а по нему революцию будут знать? И ведь будут, по всей вероятности.
Но я у Бабеля всегда больше всего любила не «Конармию», и не «Одесские рассказы», а просто «Рассказы» — и хотя там тоже полно быта и проч. — они как раз наименее еврейские. Я даже не говорю про то, что раз он писал по-русски, он для меня русский писатель. Это само собой. Но он ведь действительно еще и очень «французский». Я книжку Жолковского/Ямпольского про Бабеля давно читала и кусками, но я кое-что помню. И Горький его тоже, кажется, во французы зачислял. У меня любимый рассказ — «Мой первый гонорар».
«Жить весной в Тифлисе, иметь семнадцать лет отроду, и не быть любимым — это беда». И никаких тачанок здесь нет. «Мы создали вино, книгу и женщину» — так, кажется? Я просто привыкла к тому, что он гений, и всё.
И мне жаль, если для всех остальных он «еврейский писатель». Хотя, наверное, в реальности это так. Я когда-то милиционеру из вневедомственной охраны в Манеже пыталась подсунуть Бабеля — он начал читать с «Конармии», и потом говорил мне уважительно, но про «еврейское». А сейчас бы, может быть, и уважительно не говорил. В общем, проблема писателя превращается в проблему читателя. Черт.
— Понимаете неправильно (отвечаю на этот риторический вопрос-вставку) Про Платонова и Бабеля в смысле.
И вот почему —
а) по Бабелю советский, подчёркиваю, советский читатель (за неимением иного) представлял себе еврейскую местечковую и просто еврейскую жизнь.
б) Бабель на самом деле, не еврейский, а еврейский советский писатель. А это принципиальная разница.
в) По Платонову никто не предлагает понять русскую душу. Это вас кто-то обманул, но не я. По Платонову предлагается понять советского человека, а это тоже разница.
Мне придётся скатиться на тщательный юридический стиль. Фраза «По Платонову предлагается понять советского человека» — совершенно не означает, что по Платонову невозможно понять разные другие вещи (во-первых), и не означает, что Платонов — советский писатель, с вытравленным национальным началом.
Я считаю, что читая русского советского писателя Платонова можно извлечь некоторое количество материала для размышлений, кои допустимо использовать в рассуждениях о разного рода понятиях связанных с периодом истории, который некоторыми исследователями называется «советским», а так же исследовать связи между недостаточными, но безусловно не трансформируемыми понятиями «советский» и «русский», в той части, что… Хватит?
— Да, действительно, это я не вы меня обманули — это я сама лажанулась.
Увлеклась дискуссией.
Про советские спорить сейчас не буду. Но все равно у вас получается, что Платонов просто советский, а Бабель еврейский советский. С другой стороны, я же не собираюсь переть на ворота, и отрицать что Бабель еврей. Вероятно, таким образом мы — то есть я — прихожу к банальному вопросу — где граница между русскими (или неважно какими) и советскими писателями. По кому она проходит. Верхняя граница, во второй половине века. Вот этот еще советский — а этот уже опять русский. Граница для меня проходит не по календарю, а по идеологии. Только под идеологией я понимаю нечто особое — систему координат мира. Советский уклад жизни. Булгаков вот прожил жизнь вне советского уклада, прячась по заповедникам, воспоминатели говорят, что он умудрялся держать лошадь на ипподроме.
— Евтушенко совершенно советский поэт, а Бродский — русский. (Я сторонник системы преподавания семидесятых, что меня выпестовала). Маяковский — советский. Набоков — русский. Мандельштам — русский (sic!), Платонов — советский. Стельмах — советский и Павло Тычина — тоже советский. И Рыбаков, прости Господи, советский. И Стругацкие.
— Любая классификации — будто определение точной грани облака, меж тем оно, это облако постоянно движется, внезапно тает или увеличивается в размерах.
Извините, если кого обидел.
24 июня 2006
История про разговоры (СCLXXXII)
— Я????!!! Я заходил. Да меня к вам на порог не пустили!!! Я рвался внутрь, но мне сказали, что таких, как я много ходит, и вот вам мешочек в руки, а вы, своей беленькой рубашечкой тут не маячьте, нового русского не изображайте, а курить у нас положено около метро. Да.
Вот как.
— Какая жаль…
— Вот видите: «тучи собрались над нашими головами, нас разлучат»
— Не судьба.
— Нет. Меня расколол ваш охранник. Он сурово посмотрел на меня и сказал: «Что, подавать пришли? Так не стойте тут так».
И я забоялся и затрясся.
— Кому подавать? Обычно побираться приходят.
— Это у вас там подача каких-то бесплатных объявлений.
Извините, если кого обидел.
24 июня 2006
История про разговоры (СCLXXXIII)
— Кстати, вот идиотский вопрос — во мне заронили мысль, и я её начал думать: правильно ли переведено название фильма Хичкока "К северу через северо-запад" из North by Northwest.
Может, имеется в виду «К северу через северо-запад» — North by "Northwest" — то есть, к Северу Северозападным экспрессом?
Я когда задаю такие вопросы, то всегда думаю, что весь мир это узнал в четвёртом классе средней школы. И вот он, этот мир заглянет тебе в гласа и даже не засмеётся — так будет поражён твоей тупостью.
— А мне кажется, что не бояться спрашивать — высшее проявление ума.
— Да, но ещё более высшее состояние (я его постиг) — не бояться признаться себе в том, что всё равно, не смотря ни на что, продолжаешь бояться.
— Это правда. Но боящийся, как мы знаем, несовершенен (правда, далее следует прибавка "в любви"), но "туда тоже можно" (с)
— Конечно. Но ещё глупее попытка стать совершенным.
— Не стану спорить — но если не пытаться не бояться, то есть страхи лелеять, то тоже выглядишь глуповато. Особенно, кстати, в
