Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич
Вот выписка из докладной записки Ратаева министру внутренних дел от 9(22) марта 1906 года:
«В минувшем июле (1905 г.), когда я приехал в Петербург, я застал странное положение. На все мои вопросы как высшее, так и ближайшее начальство категорически заявляло мне, что с деятельностью моей они совершенно не знакомы, докладов моих не читали и не знают, но тем не менее под «прахом лишения пенсии требовали, чтобы я немедленно уехал в Париж для сдачи должности. Так что я, собственно говоря, до сих пор совершенно не осведомлен о причинах прекращения моей служебной деятельности. Такова нравственная сторона дела».
Сетования Ратаева на несправедливость высшего начальства вполне оправданны: под его руководством достигла наибольшего блеска провокаторская деятельность Евно Азефа, и это сокровище пришлось оторвать от своего сердца и отдать врагу! «Должность мою, — констатировал Ратаев в докладной записке на имя министра внутренних дел от 9 (22) марта 1906 года, — я вынужден был покинуть совершенно без всяких предупреждений и как раз в тот самый момент, когда агентура среди партии социалистов-революционеров достигла небывалой высоты и ожидались весьма крупные результаты». В отчете Департамента полиции помечено, что 8 августа 1905 года Ратаев в Петербурге передал Рачковскому временно находящегося в России секретного сотрудника, несомненно, речь шла об Азефе, хотя очевидно, что Рачковский не мог не знать Азефа гораздо раньше и, конечно, знал, виделся и работал с ним рука об руку.
Подобно тому, как Ратаев при замещении в Париже Рачковского свои доклады по начальству наполнял прежде всего критикой и умалением заслуг своего предшественника, так и новый хозяин Заграничной агентуры Гартинг уже в первом докладе делает то же по отношению к Рвтаеву. Вот выдержки из объемного рапорта Гартинга своему шефу Рачковскому от 14 сентября 1905 года:
«Согласно ордеру господина товарища министра внутренних дел, заведующего полицией, от 19 минувшего июля о назначении меня заведующим заграничной агентурой Департамента полиции, я отправился в Берлнн для принятия архива, который г. Ланге-Говоров, доверенное лицо действительного статского советника Ратаева, должен был к тому времени передать на хранение нашему генеральному консульству в Берлине. Накануне моего приезда, состоявшегося 19 августа, в генеральное консульство действительно был сдан г. Ланге-Говоровым сундук с бумагами, по вскрытии коего в — оном оказался архив, переданный мною в конце минувшего февраля командированному для принятия от меня берлинской агентуры отставному надворному советнику Медникову. Новых же документов, которые поступили Бы за последние четыре месяца из Департамента полиции, не оказалось, вследствие чего можно предполагать, — что начиная с марта месяца розыскная деятельность берлинской агентуры была прекращена.
Единственными новыми бумагами, оказавшимися среди архива, было несколько телеграмм, адресованных г-ну Ланге-Говорову прежде служившим в моей агентуре наружным агентом Вольцем, в которых последний настоятельно требовал высылки денег и извещал о задержании женевской полицией его, Вольца, равно как и Другого агента парижской агентуры — некоего Маша.
При личном свидании названный Вольц подтвердил мне содержание упомянутых его телеграмм к г-ну Ланге-Говорову, пояснив при этом, что, работая в Швейцарии без всякого руководства, он и Маш обратили на себя внимание местных властей, были задержаны женевской полицией и засим оба высланы из Женевы. Некоторое время спустя Вольц и Маш по поручению действительного статского советника Ратаева отправились в Дюссельдорф, где Маш был задержан местной полицией за долги и, просидев некоторое время в тюрьме, был выслан затем из Дюссельдорфа.
Из документов, одновременно с сим препровождаемых действительным статским советником Лемтюжни-ковым, Ваше превосходительство изволите усмотреть, что г. Ратаевым передано действительному статскому советнику Лемтюжникову: архив, 4 наружных агента, 1 секретный сотрудник, некий Светлицкий (псевдоним), как раз случайно пришедший по делам службы в канцелярию агентуры, адреса двух наружных и одного внутреннего агента в Лондоне и список причастных к агентуре Департамента полиции проживающих в Швейцарии лиц, специально занимающихся перлюстрацией писем одного из участков Женевы.
Из содержания вышеупомянутых списков усматривается нижеследующее: в Париже в агентуре числится 6 человек. Из них Чашников по старости производительной работы делать не может. Ильин состоит машинистом. Из 4 наружных агентов для наблюдения употребляются только Самбен и Левек, который, как мне известно из дел, особенными способностями не отличается; Фернбах годен лишь для собирания справок; Бинт же, прежде занимавшийся наружным наблюдением, состоял при действительном статском советнике Ратаеве в роли ближайшего и доверенного помощника; по наружному же наблюдению на него никаких поручений не возлагается, и он заявляет, что наблюдением больше заниматься не будет.
В Женеве находится 6 человек, числящихся в агентуре. Из них Риго, еще несколько лет тому назад бывший наблюдательным агентом, в настоящее время к таковой службе не пригоден вследствие характерной наружности (непомерно толст), Депассель, Баке и Делеамон, состоящие на службе в женевской полиции, пригодны лишь для доставления в Женеве Заграничной агентуре Департамента полиции частным образом кое-каких справок о проживающих там революционерах. Мерсие поставляет корреспонденцию для перлюстрации, которой специально занимаются Риго и г-жа Де-Нассель.
В Лондоне наружным наблюдением занимается агент Фаpc, а собиранием справок — англичанин Торп.
Таким образом, для надобностей наружного наблюдения в Париже, Лондоне и Швейцарии при настоящем наличном составе в распоряжении Заграничной агентуры в действительности остаются всего лишь три человека».
Переходя затем к рассмотрению финансовой сметы Ратаева, Гартинг высказывает удивление, каким образом Ратаев мог платить такие большие жалованья агентам «внешнего наблюдения, что месячные расходы на содержание последних превышали 3000 франков:
«Каким образом мой предместник, уплачивая такие сравнительно крупные суммы некоторым из наружных агентов, мог содержать еще секретных сотрудников и платить, например, 900 франков в месяц известному Департаменту полиции Бабаджану (Батушанскому), ныне уехавшему по указанию г. Ратаева из России с тем, кажется, чтобы постараться поступить на службу к г. Гуровичу? Тем более что независимо от Бабаджана у него имелось еще несколько мелких сотрудников, которые при самом скромном жалованье, несомненно получали в обшей сложности около 1000 франков в месяц».
Гартинг объясняет это тем, что Ратаев поставил такие высокие жалованья в смету только лишь перед своим уходом.
«Предположение это представляется мне, — продолжает Гартинг, — еще тем более правдоподобным, что, помимо всех перечисленных расходов, г. Ратаев до сентября минувшего года платил ныне умершему Милевскому жалованье в 1250 франков в месяц, не считая 1000 франков наградных, и по смерти Милевского продолжал выдавать его вдове по 1000 франков в месяц и 1000 франков наградных. А с 1 января по конец минувшего июля, т. е. до пожалования последнему пенсии, выдавал ему ежемесячно по 500 франков».
Помимо компрометации своего предшественника и соперника, Гартинг стремился этим доносом к осуществлению другой, более материальной цели, а именно: увеличить ассигнование отпускаемых в его распоряжение сумм.
Рачковский пошел навстречу желанию своего ученика и друга Гартинга. Ассигнования на Заграничную агентуру были увеличены почти на 100 тысяч франков, в том числе 12 тысяч франков было отпущено на содержание нового сотрудника — француза Девернина, которому была поручена организация внешнего наблюдения, и 40800 франков на приобретение других новых секретных сотрудников. Обстоятельство это не осталось незамеченным Леонидом Александровичем. «Тотчас после оставления мною должности, — с обидой отмечал он в статье „Евно Азеф. История его предательства", — отпуск на Заграничную агентуру был увеличен на 100 тысяч франков, и, таким образом, в настоящее время, когда, в сущности, за границей дела втрое меньше, чем прежде, заместитель мой получает все то, что отпускалось на Германию, и с добавлением еще 100 тысяч франков».
